— по словам опять же подростка, отца она совсем не помнила, а мать умерла два года назад, после этого ее приютила тетка, жена Абрикосова. У Петра и Митяя была мать, а у Емели — отец, только толку от них было мало, пили они так, что ни денег, ни тем более еды в семьях не водилось. И обратно домой дети совершенно не хотели возвращаться.
— Уж лучше в детдом, — заключил старший. — Там хоть кормят и бьют не так часто.
— Может и лучше, но об этом потом, разбудили вы меня своим шорохом, — Сергей приподнялся, у него детдом с хорошими воспоминаниями не ассоциировался. — Давайте-ка спать, а завтра на свежую голову решим, что с вами делать. Хотите здесь на чердаке оставайтесь, хотите — второй этаж почти весь свободен, мне одна комната нужна, остальное помещение можете занимать. На первый вам и вправду лучше не соваться пока, но время будет — отмоем, почистим, и будет лучше прежнего. Еду-то где берете?
Дети переглянулись, промолчали.
— Ладно, не хотите рассказывать, не надо. Петро, пошли со мной, есть у меня кой-чего из снеди, а днем придумаем что-нибудь.
В полном соответствии с рекомендациями доктора Райха Сергей проснулся поздно, когда солнце уже подходило к полуденной отметке, рывком вскочил, размялся, осторожно отжался сотню раз на кулаках, стараясь не напрягать живот. Кровь слегка проступила через повязку, но рана практически зажила, и даже при наклонах почти не беспокоила.
Через пыльные окна били солнечные лучи, слышалось птичье пение, и настроение резко скакнуло вверх. В двадцать семь лет организм восстанавливается быстро, а дурные мысли в голове не задерживаются. Вот и бородатый мужик уже казался чем-то далеким и давним, но Травин удержал его образ в памяти, такая вот расслабленность в войну едва не стоила ему жизни.
— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, — напевал он, спустившись по лестнице и выйдя во двор — там стояла коновязь с поилкой, полной дождевой воды, а в углу сада — небольшое деревянное строение с круглым окошечком, — преодолеть пространство и простор.
Если Травин что и помнил из этой эпохи, то это песни. Не слова, те забылись, и поискать их было негде, а в основном мелодию.
— Все выше, и выше, и выше, — Сергей зачерпнул прохладную воду рассохшейся бадейкой, окатил себя с головы до ног, — ух, хорошо!
День обещал быть жарким, единственное облачко на небе удирало от солнца в сторону Ленинграда, у Травина было еще два отпущенных Кацем свободных дня. Дел за это время предстояло сделать много: начать перебирать систему отопления, запустить начерно водопровод, разметить, где будут новые стены на втором этаже, и прикинуть, что из материала нужно выбить у начальника коммунхозотдела. Вчерашняя краткая инспекция на первый взгляд каких-то совсем уж серьезных поломок не выявила, по прикидкам Сергея, вполне можно было и за два-три месяца управиться, работая по вечерам и в законный выходной.
Он накинул единственную оставшуюся целой рубаху — вторую, порезанную, вполне можно было зашить и отстирать. Хуже дело обстояло со штанами, они у Сергея были единственными выходными, а в рабочих, заляпанных маслом и ржавчиной, ходить по городу не хотелось. Но пришлось.
Выйдя на крыльцо, Травин подставил лицо солнцу и уже было решил отправиться на склад, договориться насчет железа, но тут его окликнули.
— Сережа, — на дорожке, ведущей от калитки, стояла вчерашняя фельдшерица. — Вы куда это собрались?
— Добрый день, Дарья Павловна, — вежливо поздоровался с ней Травин. По своему опыту он знал, что женщина с утра — это не к добру.
— Что это у вас на рубашке, дайте-ка посмотрю?
Фельдшер подошла поближе, если до этого Сергей считал, что они почти ровесники — в больнице он к ней особо не присматривался, то сейчас, на свету, стали заметны и появляющаяся сеточка морщин возле глаз, и чуть поплывший овал лица. И вообще, было что-то в ее взгляде такое, что выдавало возраст. Сейчас Травин дал бы ей лет тридцать пять. Он посмотрел туда же, куда уставилась женщина, и выругался про себя — и на этой рубахе проступило пятно крови, небольшое, но на белой когда-то материи — очень даже заметное.
— А ну, идем ко мне, — скомандовала фельдшерица и, не оглядываясь, пошла к калитке.
Травин пожал плечами и пошел за ней. Врачам он, с тех пор, как они практически с того света его вытащили, иногда доверял. До калитки они не дошли, свернули на тропинку, ведущую вдоль забора, и оказались возле отдельно стоящего флигеля. Сергей еще раз мысленно выругался и так же, про себя, долбанул кулаком по лбу — давно должен был догадаться, что та самая зазноба следователя, о которой Афоня говорил, эта Дарья Павловна и есть.
— Как видите, мы с вами соседи, — подтвердила женщина, открывая дверь одноэтажной постройки. — Не стесняйтесь, я живу одна.
Не обращая внимания на двусмысленность этой фразы, Сергей огляделся — в домике было уютно и чисто, пахло свежим хлебом, да так вкусно, что он слюну сглотнул. По плану, который он добыл в коммунхозотделе, тут должны были быть две комнаты, коридор и небольшая кухонька с печью. Одна комната, ближняя, была закрыта, и они прошли в дальнюю. Бежевая краска на стенах, матерчатый абажур, свисающий с деревянного потолка, буфет с посудой, стол с тремя стульями и кровать с никелированными шишечками, уменьшенная копия той, которая досталась ему вместе с домом — все это не просто поместилось в невеликие квадратные аршины, а было расставлено так, что казалось, будто тут еще много свободного места. Которое резко сократилось, как только в комнату зашел Сергей.
— Садитесь-ка на стул, снимайте рубаху, — приказала фельдшерица. — Я вас без одежды уже видела, так что не смущайтесь.
Уж чего-чего, а смущаться Травин не собирался. И то, что женщина выносила за ним утку, или видела без штанов, или то, что сейчас его штаны были не в лучшем виде, его совершенно не волновало. Он стянул рубаху, потянулся к повязке.
— Нет, я сама.
Фельдшер размотала бинт, намочила кусок ваты и смачивая присохшую нашлепку, начала тихонечко ее отдирать. Показался край раны, Сергей решил, что так они до обеда провозятся, схватился за повязку и одним движением оторвал ее.
— Я боли не боюсь, — не то похвастался, не то объяснил он. — Дарья Павловна, вы особо не нежничайте.
— Хорошо. Раз вы такой храбрый, — женщина улыбнулась, — то я сейчас ее продезинфицирую вам и два стежка еще наложу, тут края разошлись. И зовите меня уж Дарьей или Дашей, мы с вами вроде как соседи.
