и коренное население к этому времени стало порой недоедать.
Пришлось быстро забыть о мясе, сладком и других излишествах. Теперь его стандартное меню состояло из отвратительно сваренной каши и овощных супов, где воды было куда больше чем собственно супового содержимого. Капуста, картофель, брюква — вот и все не слишком богатое пищевое разнообразие.
Были запрещены письма и получение посылок из дома, а вместо праздного времяпровождения теперь их каждый день вместе с рядовым составом, не делая никаких различий, гоняли на тяжелые работы.
Исчезли из жизни пленных британцев и такие излишества как горячая вода, которую им раз в два дня в прошлом лагере позволяли набрать для помывки, книги, организованный театральный кружок тоже канул в лету.
Но хуже всего то, как изменилось к британцам, особенно к пилотам, которых среди пленных офицеров было большинство, само отношение немецких надсмотрщиков. Если до этого оно было в высшей степени джентельменское, то теперь буквально в каждом взгляде, бросаемом на пленных, читалась ничем не замутненная ненависть. Сотни тысяч ни в чем не повинных женщин и детей, сожжённых заживо в разрушенных атомном огнем городах, навсегда перечеркнули любую возможность к снисхождению.
— Пятая секция в полном составе сегодня на разгрузку вагонов, — после достаточно скудного завтрака их вновь вытроили на плацу и принялись распределять на работы.
— Вагоны — это хорошо, — тихо пробормотал стоящий рядом с майором в строю австралийский сержант Мюррей. Он в плену находился еще с 1941 года, что заметно отразилось на внешности парня. В свои двадцать четыре он выглядел на все тридцать пять: возраста добавляли полностью седые волосы, желтоватая кожа и несколько отсутствующих зубов с левой стороны — последствие знакомства прикладом надсмотрщика. При этом сержант был из той породы людей, что никогда не унывают, со всеми на короткой ноге и главное — непостижимым образом всегда находятся в курсе последних событий.
— Это да, — согласился летчик. На разгрузке всегда можно было что-то стырить, а если попадется груз с продуктами питания, то и немного поднадбить брюхо. При определённом везении конечно: конвой такие штуки обычно крайне не одобрял, и при случае вполне можно было получить все тем же прикладом. Впрочем, немцы особо не жестили и риск совершенно точно стоил того. — А то я за прошедший год скинул уже фунтов тридцать не меньше. Уж точно лучше, чем копать глину.
Майор был мужчиной высокого роста — полные шесть футов — и к тому же достаточно атлетического телосложения. От последнего правда за время пребывания в лагере под Магдебургом практически ничего не осталось. Скудная кормежка и тяжелая работа высушили Ирвинга до состояния вешалки. Роба на нем болталась как на огородном пугале.
Сама сорокаминутная прогулка до железнодорожной станции была в некотором роде даже приятной. Светило теплое августовское Солнце, пахло летом, а прошедший ночью дождик немного прибил пыль и добавил свежести в воздухе.
Вдоль дороги располагались типичные немецкие фермы, фахверковые двухэтажные дома с острой двускатной крышей, вокруг них сады и поля. Часть пленных ввиду нехватки рабочих рук трудилась в сельском хозяйстве: хоть мужчин и мобилизовали, но работы от этого меньше не становилось, поэтому правительство компенсировало эту проблему именно за счет военнопленных. И тут уж как повезет — можно было попасть к нормальным людям и жить без особых проблем, но попадались порой и натуральны изверги, любящие мучать ближнего… В общем, все как везде.
На станции оказалось, что состав, ради которого пленных дернули из лагеря еще не пришел. Хваленая немецкая точность, столкнувшись с реалиями войны, мобилизацией опытных рабочих и служащих, уничтожением инфраструктуры и конечно же общим военным беспорядком, дала глубокую трещину. Впрочем, учитывая обстоятельства, даже то, что поезда еще вообще хоть как-то ходили, обеспечивая работу экономики было немалым достижением само по себе.
Пока англичане ждали свой состав к станции пришла еще одна колонна пленных. На сей раз русских, что было видно по большим буквам «SU» нарисованных на спинах весьма оборванного вида мужчин.
— Вот уж кому изменения пошли на пользу… — Пробормотал сидящий рядом траве сержант.
— Ты о чем? — Задумавшись о своем, Ирвинг не успел проследить за мыслью австралийца.
— Знаете Докинза из третьего барака? — Вместо ответа переспросил Мюррей.
— Возможно, — отличии от собеседника майор мало с кем общался в лагере, ограничивая себя лишь наиболее необходимыми контактами. Не то, что бы окружающие люди ему не нравились, просто Ирвинг по натуре был человеком нелюдимым и постоянно пребывание в скученности давалось ему не легко само по себе.
— Его над Кенгсбергом сбили, и он успел посидеть в одном из лагерей на востоке до того, как попасть к нам. Такие вещи рассказывает, что Господи помоги.
— Какие? — Не удержался от вопроса британец.
— Еще прошлой осенью, взятых в плен русских боши вообще не считали за людей. Их морили голодом и расстреливали за малейшее нарушение режима. Пачками.
— Не может быть, — не то чтобы Ирвинг был о немцах слишком высоко мнения, да и пропаганда последние года полтора твердила об их зверствах в оккупированной Европе просто не замолкая, однако привыкший фильтровать информацию офицер к таким выпадам в сторону противника относился с известным скепсисом. Он отлично понимал военную необходимость представить врага в виде натурального дьявола, расчеловечить его, но и верить всему что вещает ВВС тоже считал ниже своего достоинства. — Какой смысл в уничтожении пленных, если можно заставить их работать и иметь с этого выгоду?
— Большевики не подписали Гаагские соглашения, их солдаты не подпадают под их защиту, — пожал плечами сержант.
Это была правда, однако правда не вся. С началом боевых действий СССР обратился в частном порядке к Германии с предложением на двусторонней основе придерживаться основных принципов, которые в этих конвенциях были изложены. Ответа Москва не получила, и очень быстро стало понятно, что к советским пленным — благо их было не так много, как могло бы быть получись первый удар вермахта по настоящему неожиданным — у немцев совершенно особенное отношение.
— Но ведь это не повод теперь превращаться в зверей, — сказал Ирвинг и тут же прикусил язык. Идущая уже долгих семь лет война показала, что таких моральных глубин, в которые не мог бы пасть человек, просто не существует.
Русских меж тем так же усадили на траву в ожидании своего «поезда», причем разницу в обращении по отношению к двум группам пленных можно было заметить просто невооруженным глазом. Пленники с буквами «SU» на спине были заметно более изможденными нежели заключённые шталага XX В, да и охранники совсем не брезговали возможностью ткнуть кого-нибудь из своих
