— Врёшь! — сказал Навболит. — Зачем?
Нет-нет, бородач не врёт — разве он посмеет врать светлоокой Афине Палладе? Он сразу узнал её, хотя богиня и предстала перед ним в облике прекрасного юноши…
— Врёшь, — повторил Навболит. — Не финикийцы тебя доставили сюда, а феакийцы! Так?
От богини ничто не укроется — бородач знал это, он просто решил проверить свою догадку: если это Паллада, она сразу разоблачит его хитрость, ибо никто не может сравниться с нею умом и проница….
— Да не богиня я! — сказал Навболит, отпуская вруна. — Простой смертный.
Бородач понимающе усмехнулся: он умеет хранить тайну. Он никому не скажет, что виделся с Афиной Палладой, своей покровительницей. Пусть только богиня скажет ему наконец, в какую землю он прибыл, и долго ли ещё ему добираться до своей родины, любезной сердцу Итаки? Ведь он, Одиссей, сын Лаэрта, уже девять лет скитается по морям — неужто никогда не закончатся его бедствия?
«Ладно, — подумал Навболит. — Пусть. Один дурак — не беда. Впрочем, это уже второй дурак…»
— Это и есть твоя Итака, — сказал он.
Бородач растерянно огляделся и опять уставился на Навболита. Глаза его подозрительно заблестели, а голос, когда он смог наконец заговорить, срывался и дрожал от обиды.
Не надо его обманывать. Даже в шутку — не надо, ибо это жестокая шутка. Одиссей двадцать лет не был на родине, но он помнит свою Итаку — это не она…
— Она, она. Только это не южная гавань в двух стадиях от столицы, а Форкинская бухта, что на севере твоего острова. Вон, — Навболит развернул его к устью пещеры, — вон там грот. Помнишь его? Должен помнить, если знаешь свою Итаку. Красивый грот… Вот маслина — ей не меньше семидесяти лет, и она тоже должна быть тебе знакома. Вон там — тропа к Евмеевой хижине. Он ждёт тебя, твой верный раб. Ступай к нему, человече. Но сначала скажи: давно ли ушёл феакийский корабль?
Одиссей не расслышал его вопроса — он суетливо оглядывался, хохотал, приплясывал и размазывал по лицу слезы. Он порывался опуститься на четвереньки и целовать землю. Пришлось отвесить ему тумака и основательно встряхнуть, чтобы привести в чувство.
Корабль? Он не помнит. Не знает… Но ведь это и правда его Итака! Он сейчас же перетащит своё добро в грот и немедленно… Что? Нет, он спал, а когда час назад проснулся, корабля уже не было в бухте. А жив ли ещё его отец, старый Лаэрт? А Пенелопа — верна ли ему?.. Нет, парус он тоже не видел и даже приблизительно не может сказать, в каком направлении ушёл корабль. Евмей, значит, всё ещё жив и по-прежнему верен своему господину, а Пенелопа? Ведь что касается жён… То есть, да, ушёл он, конечно, обратно в Схерию, но вот с востока или с запада феакийцы обогнут Лефкас — это Одиссею неведомо. А разве богиня не может узнать это сама?
— Может, — устало сказал Навболит. — Богиня всё может… Всё, что в силах вообразить смертный.
Одиссей преданно смотрел ему в рот и согласно кивал.
— Ладно, — сказал Навболит. — Ступай к своему Евмею.
Да-да, Одиссей сделает так, как велит ему Афина Паллада! Значит, не домой, а к Евмею? Вот по этой тропинке? Хорошо, он сейчас идет, только сначала соберёт свои…
Навболит не стал спорить.
— Давай, помогу, — предложил он, чтобы поскорее от него отвязаться.
Нет-нет, Одиссей сам соберёт, как можно…
— Да ладно тебе! — Навболит сгрёб разом все кубки и чаши, с грохотом ссыпал их в серебряный чан. — В грот?
Одиссей ошеломлённо кивнул. Навболит приподнял чан над землей и с натугой повёл его к гроту, шагая рядом. Одиссей засуетился, побежал к кустам, выволок из них какие-то тюки и заковылял следом, сгибаясь под тяжестью ноши.
Внутрь грота Навболит его не пустил.
— Будет цело. Ступай, устраивай свои дела, — сказал он ему, уложив утварь под стеной у самого входа и закрыв её тюками, чтобы не блестело.
Но Одиссей ушёл лишь после того, как забросал свои сокровища охапками веток и несколько раз убедился, что с берега, ни с какой стороны, ничего не видно. И только ступив на тропу, перестал оглядываться.
— Я думала, что ты уже не вернёшься, — ровным голосом сказала наяда, когда Навболит, задевая за тюки и чертыхаясь, протиснулся в грот.
Она сидела, обхватив руками колени и положив на них голову. Отмытые черепки амфоры были аккуратно разложены у её ног и влажно поблёскивали. Наяда неотрывно смотрела на них. Вспыхнул и погас последний лучик заката, и Навболит перестал её видеть.
— Куда же я денусь. Теперь… — сказал он, ощупью садясь рядом на окончательно увядшее ложе. Плечи у неё были тёплые, мягкие и слегка вздрагивали под тонкой туникой. — Холодно? — спросил Навболит и, не дождавшись ответа, потянулся рукой к изголовью, где должна была лежать амфора. Наяда послушно легла рядом, повернулась, прижимаясь к нему коленями, животом, грудью. Он нащупал, наконец, мантию и потянул на себя. Амфора выкатилась из неё, мягко подпрыгивая на невидимых бугорках, докатилась до стены и глухо брякнула в темноте о каменный выступ.
— Можешь их все расколотить, если хочешь, — сказала наяда. — Только не уходи.
— Завтра, — ответил он невпопад, расправляя мантию. Они повозились, заворачиваясь в неё.
— Я знаю, тебе всё равно, — зашептала она, прижимаясь к нему мокрой щекой. — Но ты хотя б иногда возвращайся. Хотя бы раз в сто лет. — Навболит хмыкнул. — Куда тебе надо завтра?
— Ещё не знаю, — сказал Навболит. — Сначала на Лефкас, а там видно будет.
— К скале Итапетра?
— Да… А как ты догадалась?
— Там недавно пропал источник. Низвергся в Аид… Теперь я знаю, кто ты.
— Меня зовут Навболит, — сказал Навболит. — А тебя?
— Хорошо, я буду звать тебя так. А у меня нет имени: люди не удосужились как-нибудь назвать мой источник… Конечно, я не посмею удерживать тебя — даже пытаться не стану. У тебя великое будущее. Ты выглядел таким беззащитным, пока спал, а проснулся — и всё изменилось.
— Что изменилось?
— Всё. И я изменилась. Стоило тебе взглянуть на меня — и я стала такой, как тебе хочется. Я решила, что меня навестил великий бог, — может быть, равный по силе Зевсу. Но даже тогда я не подозревала, кто ты на самом деле.
— Ну, и кто я на самом деле? — спросил Навболит. Ему уже стали надоедать эти намеки.
— Ты — титан, сумевший бежать из Аида, — объяснила наяда. — Ты освободишь своих братьев и станешь переделывать мир. Опять предстоит великая битва богов…
— Не было никакой битвы богов, — сказал Навболит. — И не будет. То есть, мир, конечно, будет переделан когда-нибудь. Но не богами.
— Титанами.
— Нет. Людьми. Только они могут переделывать мир — да и то не все. Я не могу. Это под силу лишь детям и художникам, свободным от чужих выдумок. Но я уже не ребёнок, а художником так и не стал. Нечестивый пастух, который вам так досаждает, и тот свободней меня.
