«Одиночек» не хватает. Во всех подходящих помещениях сидят… сидельцы. Незамазанных — нет.
Вру — есть. Две бедненькие, незаметные бабульки-приживалки, «божии одуванчики», «духом святым напитаемы». Их и за стол последними пускали. Сколько Чимахай не досматривал… и доносов на них нет. Пришлось выпустить. Первых. «И станут последние — первыми». Неужто царство божье на подворье наступило?
А вот зазнаваться… вредно. И двух часов не прошло, как в ворота постучали власти. Вот же ж… А ведь я предчувствовал! Сейчас они меня ка-а-ак…
Сотник и пять городских стражников уверенно вошли во двор, несколько презрительно посмотрели на сразу растерявшегося Чимахая, насторожено оглядели мгновенно напрягшегося Чарджи и сдержанно поклонились вышедшему на крыльцо Акиму.
Аким немедленно снял раздражённое выражение с лица и заменил его благостно-послеобеденным:
— А! Тысяцкого воины. Как он поживает? Помнится, мы с ним во Втором Полоцком походе… Как-то пошли гусей воровать. А они, щипучие такие попались. Его-то как за задницу цап… Тут он как… Э-хе-хе… Молодые были. Теперя-то… Да, пока помню. Приглашение ему я отдельно пришлю, но ты передай: Аким Рябина просит уважить, придти на веселие. Князя светлого почтить, да боярство моё обмыть… Тряхнём стариной пока песок не посыпался… Ну да ладно, с чем пожаловали?
— Дошло до тысяцкого, до Боняты Терпилича, что твориться здесь всякое безобразие и беззаконие. Что людей добрых в поруб кидают да по всякому мучают. Что вдовицу беззащитную, Анну Дормидонтовну, в тенетах держат. Что имение её расхищают да отбирают. Вот и послал тысяцкий посмотреть: правда ль сиё или поклёп лживый?
Для справки: по «Русской Правде» если один свободный человек «причиняет муку» другому, то платит князю — три гривны, и одну — пострадавшему.
Мои «зеки» — вольные. Эту статью нам вполне могут пришить. И ещё многое… «спортняжничать».
Я ожидал, что Аким, в обычном для него в последнее время стиле, взовьётся, начнёт брызгать слюной и разговаривать на мате.
Ванька! Не считай предков дураками! Есть! Уже есть здесь, кому прикрыть твою задницу! Заодно со своей.
Аким, конечно, выразительно и образно обругал «лживых клеветников» и «подлых поклёпщиков». Которые добрым воинам городской стражи своими глупыми доносами спать не дают и мешают в наиважнейшем деле: ловле татей городских да пригородных.
— Всё это лжа, конечно, но, раз пришли — пойдём ко владелице усадьбы, к боярыне Анне. Сами и посмотрите на те… тенета выдуманные.
Аннушка взволновалась от присутствия такого количества мужчин в своей спальне, захлопала ресницами, но ни слова не говорила.
Пришлось объяснить про чертовщину, про «приболела по-женски», про обет молчания на 40 дней, предъявить подписанный ряд и свидетелей.
На вопросы сотника Аннушка вполне правильно трясла головой то горизонтально, то вертикально.
Дальше сотник должен был, вероятно, посетить «места заключения», но он, прощаясь с Акимом, только тяжко вздохнул, глянув в мою сторону:
— Ты бы, Аким Яныч, прислал бы мне твоего сынка. Чтобы он и моей такой же… «обет молчания». Хоть бы на 40 дней…
Пошёл грустный мужик домой — уши подставлять.
Первая ревизия… прошла удачно. Но это — явно не конец. Поэтому спешно готовим лодейный исход.
Ранним утром загружаем нашу лодейку необходимым припасом, выводим большую часть новоявленных «пердуновцев» к Днепру, грузим и отправляем. Вверх по реке, под присмотром четырёх рябиновских мужичков во главе с кормщиком.
Три десятка взрослых, десяток детей, минимальный припас, никакого товара.
…
Со всей этой суетой пришлось «попрощаться с Хомой»: Аннушка была совсем не-самоходная, и я не стал мучить «панночку» третьей ночью.
Даже жалко: философ Хома Брут был «брутальным мужчиной».
Забив на рассвете ведьму до смерти поленом, он «прошел, посвистывая раза три по рынку, перемигнулся на самом конце с какою-то молодою вдовою в желтом очипке, продававшею ленты, ружейную дробь и колеса, — и был того же дня накормлен пшеничными варениками, курицею… и, словом, перечесть нельзя, что у него было за столом».
Николай Васильевич рисует портрет настоящего «героя нашего времени»: «убил, поел, трахнул»… всегда готов, в любом порядке. Экшен, однако.
Перебирая записки коллег-попаданцев, я с удивлением обнаруживаю отсутствие явного осознания очевидной мысли: «фанфик — важнейшее оружие попандопулы».
Поведение человека строится на свойственных ему стереотипах, накатанных, «исконно-посконных» сценариях. Источником их служит, прежде всего, поведение окружающих. В основной своей части — даже не осознаваемо.
«Как все — так и мы» — «обезьянничание» — основа поведения хомосапиенсов.
Попаданец в этой части — «голый, босый и неразумный». Весь огромный пласт «обезьяньей» культуры, вбитых на уровень безусловных инстинктов норм и штампов «Святой Руси»… — «тайна великая еси». Нужно прожить здесь десятилетия, чтобы всё это «вошло в плоть и кровь».
Другой источник стереотипов — литература, искусство. Тоже — «обезьянничание», но не по образцам «риал тайм», а по повествованию. Сказки, мифы, сплетни… Книги, фильмы, проповеди…
Здесь попаданец ещё может побарахтаться.
Прежде всего — фольклор, народные сказки.
«Сказка — ложь, да в ней намёк,
Добрым молодцам урок».
Таки — «да». А вот какие стандарты поведения «намекаются» этой «ложью»?
Глобально понято: добро восторжествует и «всем будет хорошо». А конкретно?
Возьмём что-нибудь простенькое.
Бедный, но весёлый и хитрый мужик перехитрил богатого, жадного и глупого. Отобрал у него дом, гумно, майно, жену, коня, гуся… Кому что нравится. Все радуются.
И никто не задаётся вопросом: что было «до», и что стало «после»?
Как богатый стал «богатым»? Пупок рвал втрое против нищего соседа? Явил талант предчувствовать погоду на год вперёд? И за это ему — «экспроприацию»?
Или у него особая хитрость в обмане односельчан? А сосед вдруг, не с того, не с сего, «хитроумства» набрался и стал «хитрей хитрейшего»?
А что дальше будет? Нищий так нищим и останется? Прое… виноват — потратит свой «приз» и вернётся к привычному образу жизни? Были в селе богатей да нищий, стало два нищих — весёлый да хмурый. Это оно — «всем стало хорошо»?
Или бывший нищий, отобрав майно у соседа, начнёт его приумножать, сам станет «богатым и жадным»? А следующий «Иванушка-дурачок» отберёт всё — уже у него?
Фольк — демократичен. Он рассказывается и слушается широчайшими народными массами. Он выражает именно их ценности, стереотипы, приоритеты. Как телесериалы, идущие в «прайм-тайм».
