Обед был достаточно скучен. Набор блюд не отличался изыском и расточительностью человека, привыкшего к немецкой бережливости: суп из бычьих хвостов, на второе что-то вроде тефтелей с тушеной капустой и бокал довольно неплохого рейнвейна. Разговор за столом шел в основном о моем путешествии, о том, где я был, что я видел. Можно, конечно, было и уйти от этого разговора под предлогом того, а для чего это вам, любезный, знать о том, где я был и что я делал. Но раз ответил на приглашение, то будь добр и расскажи о чем-нибудь, чтобы заинтересовать чем-то и получить очередное приглашение, на котором можно завязать нужные знакомства.
Можно было отказаться от этого приглашения и перекрыть дорогу остальным приглашениям. Хотя, для меня не нужно было никаких знакомств, но жить в обществе, не будучи членом этого общества, нельзя. Я рассказал о Баденском обществе, о минеральных водах и об их благоприятном воздействии на мой организм. Кому это нужно, до того и по другим каналам дойдет информация о моих похождениях в качестве спецпосланника великого герцога Баденского в Вюртемберг. А пока и достаточно того, что я рассказал.
На одну ступеньку в обществе я поднялся. На следующий день другое приглашение. На следующий день третье. Так я потихоньку и становился известным в местном обществе как человек добропорядочный, воспитанный, обеспеченный и интересный собеседник. И не женат. Вот это и было самым главным.
Новая администрация города проводила совместные ассамблеи французской и немецкой частей знати для того, чтобы как-то установить взаимодействие между ними. Торговцы сами разобрались в своих делах. Где дубьем, где ножами, где переговорами, но передел рынка был произведен.
Ситуация в элите была другой. В немецкое время немцы являлись титульной частью населения. Во французское время все переменилось. Кроме того, прибыла часть французского дворянства из собственно Франции. В такой ситуации нужно быть либо французом, либо немцем. Кем-то другим быть нельзя. А я как раз и был тем, который другой, не примыкавший ни к немцам, ни к французам. Стал врагом и тех, и других. В том числе и женщин. Кстати, женщины и являлись тем генератором напряженности, который существует в Страсбурге до сегодняшнего дня.
Враждебность ко мне несколько уменьшилась после того, как мне пришлось ответить на два вызова на дуэль с двух противоборствующих сторон и во время схваток поразить француза и немца. Люди, наконец-то, поняли, что я не делаю разницы между ними и ни на чью сторону становиться не желаю.
Так вот, во время прогулки после завтрака я буквально столкнулся у своего дома с плачущей женщиной благородного происхождения, одетой на французский манер. Нужно заметить, что в то время дамы сами по себе не слонялись по улицам, а всегда находились в сопровождении то ли слуг, то ли родственников, то ли в чьем-то обществе, потому что времена были неспокойные.
Днем в городе была официальная, светская власть, а с наступление темноты власть переходила к темным силам, грабившим и убивавшим людей, которые не могли дать отпор. В час Петуха начиналась ночная жизнь. Все об этом знали. Полицейские власти договаривались с блюстителями порядка ночных сил и поддерживали какой-то паритет, отдавая в жертву тех или иных людей и сохраняя жизни нужных особ.
Пройти мимо плачущей женщины нельзя и подойти к ней тоже нельзя, так как никто вас не представлял ей. Нужно выбирать между предложением и соблюдением правил приличий. Когда женщине нужна помощь, то приличия побоку. Разве кто-то будет думать о том, за какое место можно женщину брать, а за какое место брать нельзя, если ее нужно вытащить из ямы или выдернуть из пасти льва? В том-то и дело. Хотя в нынешние времена, особенно на Западе крепко подумаешь, быть ли галантным по отношению к женщине и спасать ли ее в непредвиденной ситуации. По мне, так лучше плюнуть в сторону и пройти мимо, чтобы не быть обвиненным в чем либо, например, в том, что во время близости не пользовался изделиями резиновой промышленности или еще в чем-то. Времена поменялись. То, что неприемлемо в России, стало приемлемым в другом мире.
Тем не менее, я подошел к женщине и спросил:
– Сударыня, что с вами случилось?
Вместо ответа она бросилась ко мне на грудь и зарыдала. Мне ничего не оставалось сделать, кроме как взять ее под руку и привести ее к себе домой.
В моих холостяцких покоях оказалась женщина. Уму непостижимо. В целом, я не вижу ничего странного в том, что у холостяка в квартире в постели лежит обнаженная женщина и дожидается, когда ей принесут в постель кофе с пирожными и будут читать стихи, посвященные ее красоте и сексуальности маленького пальчика, выглядывающего из-под одеяла. Даже в те времена никто не отказывал себе в удовольствии уложить рядышком в постель прекрасное женское тело и получить от него бездну удовольствия со вкусом, не торопясь, или сразу, залпом. На любителя.
А тут среди бела дня незнакомая женщина в объятиях незнакомого мужчины в незнакомом доме и совсем без чувств. Ладно бы это была продажная женщина, которой заплатил за услуги, хлопнул по попке на прощание и сразу забыл о ней. Общество поставило бы это в заслугу как доблесть, а дамы чуть-чуть бы поревновали и втайне подумали: ах, почему на месте этой женщины оказалась не я? Я бы устроила ему Варфоломеевскую ночь?
А тут, судя по всему, добропорядочная женщина, одетая как дворянка, и позови я на помощь кого-то из местных женщин, то мог бы оказаться в довольно щекотливом положении, доказывая потом, что я не верблюд и все вышло совершенно случайно. Стечение обстоятельств. Ну, да так мы вам и поверили.
Придется выдавать ее за родственницу, приехавшую ко мне из Франции. Пока информация не просочилась в общество, я никому не говорил об этой женщине, а она лежала в беспамятстве и в лихорадке. Мне пришлось ее переодевать, менять белье, ухаживать за больным человеком. Экономка, молчаливая немка, неодобрительно смотрела на все это, а потом решительно отодвинула меня и занялась моей гостьей сама.
Моя гостья потихоньку поправлялась, и мы с ней перебрасывались общими фразами как старые знакомые, которые ужу все переговорили и лишь добавляют что-то новое к сказанному.
Ее звали Шарлотта де Кор, парижанка, двадцати трех лет, ехала в католическое аббатство в качестве учительницы французского языка и по дороге подверглась нападению неизвестных людей, которые ограбили ее, забрали все документы и оставили одну в пяти километрах от Страсбурга.
Я как джентльмен предложил ей свой кров и пансион, предупредив, что она для всех будет моей кузиной, выехавшей по моему письму ко мне навстречу.
