также выданный мне здесь документ, удостоверяющий мою личность. Женщина долго разбиралась, но всё же оформила на меня книжку и взяла деньги. Напоследок, она предупредила, что когда я захочу их снимать, я должен им сказать об этом за два-три дня, если буду снимать всю сумму, а если понемногу, то проблем со снятием не будет.
— Хорошо, — ответил я, и улыбнувшись во весь свой зубастый рот, вынул из сумки несколько пачек жвачек и одарил ими женщин. Пускай порадуют своих детей и знакомых. Не слушая от них радостные восклицания, спрятал сберкнижку в карман и ушёл.
Минут через десять я стоял возле больших железных ворот воинской части. На прутья из арматуры была приварена огромная красная звезда. Слева от ворот притулилась небольшая пристройка, на которой висела табличка с надписью «КПП».
«Значит, нам туда дорога! Значит, нам туда дорога!», — как в той песне про пехоту и родную роту.
Отворив массивную деревянную дверь, я оказался возле своеобразного КПП. На вахте стоял дневальный из числа курсантов, о чём свидетельствовали его погоны и нашивка в виде двух жёлтых полосок на левом рукаве, как раз под шевроном. Чёрные петлички артиллериста на воротнике добавляли антуража. В общем, я попал туда, куда и шёл.
Сообщив о себе удивлённому прапорщику — дежурному по КПП, я стал ожидать, когда обо мне доложат командованию училища. Прошло минут десять-пятнадцать, и ко мне вышел лейтенант. Забрав документы и удостоверившись, что я — это я, он провёл меня внутрь.
Через пару минут, я стоял перед красивым, явно дореволюционной постройки трёхэтажным зданием с колоннами, фронтоном и расходящимися в обе стороны крыльями учебных аудиторий. На огромной территории училища ранее располагался царский кадетский корпус. Потом его расширили, добавили территории, современных зданий и автомобильных боксов. Однако главный корпус сохранился, как и плац перед ним. Две стоящие у входа пушки чётко указывали на род войсковой принадлежности.
Мы вошли в старое здание, прошлись по длинному коридору и не остановились перед дверью с надписью «Отдел кадров». Дальше всё, как обычно: многочисленные вопросы, краткие ответы. Взяв время на оформление документов, меня отправили в «Срочное фото» за фотокарточкой.
А вот там не обошлось без очередного курьёза. Старенький фотограф долго не мог приноровиться к столь колоритному клиенту. При вспышке на фото вместо лица получалось чёрное пятно на ярко-белом фоне. Ускакав куда-то в подсобку, дедок принёс серую холстину и навесил её на задний план. Однако теперь моё изображение сливалось с серым фоном. Остановившись на каком-то промежуточном варианте, фотограф лишь пожал плечами и выдал мне карточку.
Вернувшись, я вручил фотку кадровику, который тут же вклеил её в уже готовый военный билет, шлёпнув поверх печатью.
Лейтенант повёл меня в казарму. Это оказалось небольшое отдельное стоящее здание, где, как вскоре выяснилось, уже жили десятка три негров со всей Африки. Главным образом, из подконтрольных Советскому Союзу стран. Впрочем, там же размещались ещё два отдельных взвода: один взвод, состоящий из арабов, и второй из азиатов.
В казарме нас встретил местный старшина с фамилией Загинайко.
— О! Ещё один негритёнок, — обрадовался он, — жаль не тринадцатый, а двадцать восьмой! Этот последний, значится. Так, взвод мы сформировали. Это хорошо. Арабы тоже все, да и китайцы полностью. Ну, пошли, обмундирование тебе выдам. Каптёрщика у меня нет, поэтому всё сам, всё сам. По нашему-то, разумеешь? Или как все: с горем пополам?
— Да, — опять максимально кратко ответил я.
— Вот и хорошо, пошли ко мне в каптёрку. У меня там уже давно всё со склада принесено. Для таких вот как ты, опоздунов…
Каптёрка находилась в конце казармы и представляла собой большое помещение с рядами шкафов, установленных в два яруса.
— Так, какой у тебя размер головы, или ты не знаешь?
Я пожал плечами: я и вправду не знал свои размеры, обычно на глазок всё покупал.
— Ну, держи тогда пилотки, меряй, выбирай. Теперь китель, брюки и обувку.
Старшина лазил по шкафам, отбирая необходимое, и вскоре весь его стол покрылся одеждой. В конце концов, я подобрал себе всё, включая и сапоги. Вручив мне ремень с бляхой и погоны с петлицами, Загинайко отправил меня их пришивать.
Схватив всё в охапку, я вышел в располагу. Тут старшина вспомнил, что не выдал мне постельное бельё и не обозначил кровать, и бросился вслед за мною.
— Вот, значится, твоя кровать, — ткнул он на спальное место с не заправленной в наволочку подушкой. — Вот подушка, одеяло и матрас. Всё, как есть. Вот бельё, кровать показать, как правильно заправлять?
Сначала я хотел отказаться, но прожитые годы иногда пробивались сквозь глупость молодости.
— Не знаю, покажите.
— Щас!
Старшина ловко содрал с матраса одеяло, бросил на новенький… матрас простыню и ловко подогнул её со всех сторон, буквально упаковав в неё матрас. Вторая простыня, сложенная вчетверо по длине, разместилась сверху, а накинутое одеяло завершило картину.
— И смотри: полоски должны быть в ногах! И чтоб с другими как по линеечке! Понял?
— Канешно…
— Ну, наволочку сам заправишь, а мне недосуг.
Глава 8 Военное училище. Продолжение
Я кивнул и стал запихивать подушку в наволочку. Вокруг меня потихоньку собиралась небольшая толпа.
— Эй, ты откуда? — отважился, наконец, кто-то задать вопрос.
— Из Эфиопии.
— Да?! — искренне удивился он. — Ваших же всех два года назад отчислили, когда война началась вместе с сомалийцами.
— Ну, а сейчас снова прислали, потому как война закончилась.
— Почти закончилась.
— Почти, — согласился я.
— А мы тут отовсюду. Из Анголы, Южной Родезии, ЮАР, Конго, Заира, Судана, Мозамбика, Кении, почти отовсюду. Будем бороться с мировым капитализмом.
— Понятно, а меня сюда учиться прислали, техникой овладевать. Пушками да танками.
— Ммм, ясно. А откуда у тебя шрам?
— Воевал в Сомали.
— Понятно, — и негр свалил от меня шушукаться с остальными.
Я же принялся пришивать петлицы и погоны, подгоняя под себя форму. Пришил на левый рукав и так называемый «минус» — жёлтую полоску первого года обучения.
Подошло время обеда и нас всех выгнали из казармы, я встал в середине строя, согласно своему росту. Командовали нами советские офицеры. Все негры, арабы и азиаты знали русский, говорили на нём плохо, но понимать — понимали, а большего и не требовалось. К тому же в училище ежедневно проходили занятия по языку, и все
