на доверенных, зная, что выдаёт маленькую, но сенсацию, – Гулльский инцидент!
– Что-о?! – протянули оба, и только Ламсдорф, ясное дело, что ничего не понял.
– Северное море близ Доггер-банки! – стал намекающе и почему-то торжественно перечислять Романов. – Шумиха по поводу угрозы японских миноносцев, рыбацкие суда. Знакомо, да? Только Небогатов сумел воздержаться от обстрела (потому и в прессе скандала не случилось!). Высланный в досмотр крейсер обнаружил миноносец! Под британским флагом. И нет сомнения, что это было именно английское судно с английской командой. Но ещё адмирал пишет… тут он подчёркивает, что данные не совсем подтверждённые – обнаружены признаки подводной лодки. И якобы даже след от мины. Что, возможно, воспалённому сигнальщику и померещилось. Однако…
– Гулльский шиворот-навыворот! – бестактно перебил императора Гладков. – То есть, вполне вероятно, что никаких японских миноносцев и в помине не было!
– Ни тогда, ни в этот раз, – тихо добавил Авелан.
– Погодите, погодите, – снова вскинулся Александр Алфеевич, – получается, слух о японских миноносцах бритты распустили намеренно. А сами отрабатывали тактику засады средствами подплава в реальных условиях – оружие-то новое! А заодно тем самым пытаясь и союзникам помочь! Однако жу-ки-и-и! А знаете… Как-то мимоходом попалась мне информация о субмаринах англичан на Тихом океане, на коммуникациях близ Порт-Артура. Уж правда ли, нет, но в свете открывшихся подозрений…
– Чёрт! – вырвалось у Авелана. – Надо будет обязательно предупредить Рожественского.
– Если все эти сведения верны, – покачал головой Романов, – сие весьма скверно и тревожно. Поскольку выбивается из наших политических и стратегических расчётов. Неужели они всё же решатся на вмешательство?
Все взглянули на кашлянувшего Ламсдорфа, что явно чувствовал себя немного лишним.
* * *
Создавшаяся мировая политическая обстановка на период, будем считать, с текущего 1904 года и на ближайший десятилетний загляд была сложна́, запутанна и неоднозначна.
Царская Россия, уже повязанная союзом с республиканской Францией, вела войну с Японией, при этом Париж крючкотворно открестился от военной помощи.
Англия, глядя на растущие амбиции Германии, в свою очередь начинала исподволь подтягивать к себе Францию, заключая соглашения по спорным колониальным вопросам в Африке. И была не прочь приобщить к будущей «дружбе» против тевтонов Санкт-Петербург, предполагая «тройственный союз». Наряду же с этим продолжая оставаться рьяным антагонистом России не только в текущей войне с Японией, но и нагнетая противоречия на южных границах Российской империи – в Афганистане, на Тибете, в Персии. Ко всему прочему сэры уж о-о-очень не хотели видеть русских хозяевами черноморских проливов – эдакой идеи фикс династии Романовых.
С особой опаской Уайт-холл смотрел на любые попытки сближения Ники и Вилли, где грезился уже другой «тройственный» – между Россией, Францией, Германией. Понятно против кого.
Другое дело, что у немцев своя фикс-заноза – какую бы войну ни затевать, непременно надо разгромить «лягушатников». Что, собственно, они и проделывали… периодически.
А там ещё и Австро-Венгрия, с которой Германия и союзничает, и делит влияние в пронемецком мире. И Италия, которая склонна задружиться с дойчами, но «бодается» с двуединой монархией из-за куска земли на побережье Адриатики – Далмации. И ещё вечная склока на Балканах.
Для российского императора всё это будто бы лежало наглядно на виду, почти разложенное по полочкам, расчерченное кружочками-стрелочками – кто, куда и с кем.
Кто бы сомневался, что свои политические и стратегические расчёты Николай II теперь строил исходя и исключительно положившись на исторические постфакты. Опираясь на документальную базу, так сказать, первоисточников. Впрочем, не забывая, что каким-то образом и «Ямал» уже колыхнул ткань истории, вокруг которого теперь водили мутные хороводы разведки Англии, Германии и ещё там чьи-то. И что иной исход русско-японской войны ломает рисунок на карте… уж Дальнего Востока точно.
Да и сам Романов, кстати, на данный момент имел в некотором роде правленую точку зрения на многие аспекты, в том числе с совершенно неожиданно пришедшей стороны.
Предоставленный «ямаловцами» пакет исторических материалов содержал прекрасную фильмотеку-документалку. Естественно, что и по истории государства российского, и по войнам в частности. И так уж выходило, что Вторая мировая (она же наболевшая Великая Отечественная) война имела самую большую подборку.
Николай окончательно забросил своё терпеливое увлечение фотографией и все вечера в настоящее время тратил на жадный и крайне познавательный просмотр исторической хроники с подвывающего кулером ноутбука. А потом бывало целый день ходил немного пришибленный от впечатлений и ужаса. И как оказалось, делая выводы.
Наверняка он и сам осознавал перекос, возникший у него в сознании, понимая, что и немец в «четырнадцатом» не тот, что в «сорок первом», и Вильгельм не Гитлер. Но засиживаясь за полночь, прикрывал уставшие от экрана глаза, и казалось ему, что план Шлиффена-Мольтке уже вышагивает по Европе и немецкие маршевые колонны топчут западные российские губернии.
Вдруг неожиданно в памяти всплывали те нелестные отзывы о немецком кайзере, что давал отец – Александр III, и сейчас строго взирающий с портрета на стене: «Он безумец! Это дурно воспитанный человек, способный на вероломство».
Да и сам от дойче-родственничка был далеко не в восторге. Собрав воедино все разрозненные факты – из прошлого, будущего, – Николай Александрович всё больше утверждался в негативном по отношению к Вильгельму мнении. Теперь о каком-нибудь «Бьёркском договоре», как об альтернативе, речи быть не могло априори [30]. Тем паче что стратегию свою он уже выбрал… стратегию, где союз с Германией не предусматривался.
– Прискорбным долгом, господа, поставлю себе сделать утверждение, что мировая война неизбежна… – звучал в императорском кабинете голос самодержца – говорил, будто резал, будто спешил высказаться. Будто себя же убеждал, а не только этот строгий взгляд с портрета. И не только этих внимательно внемлющих, однако явно готовых высказать свои соображения и даже возразить – иначе зачем было приглашать и называть это «совещанием». Пусть и крайне узкого круга.
– …слишком много заинтересованных, слишком много накопилось противоречий среди причастных сторон, решить которые можно только «большой кровью». Посему в этом контексте вижу невыполнимость какого-либо «миролюбивого внешнеполитического курса» для державы нашей. Опираясь же лишь на своих двух главных союзников – армию и флот, мы будем поставлены в затруднительное положение «одиночки», окружённого явными и потенциальными противниками. Честно скажу, что даже на Францию, с коей у нас соглашение, положиться в полной мере не берусь. Тем паче, стремясь проводить политику равноудалённости от Германии и Англии, будучи в любом случае втянутая в войну, Россия вынуждена будет принять чью-то сторону. Выбор нам известен, но выложу свои и исторические вердикты.
Опыт двух войн показал никчёмность в военном отношении Италии, полностью утратившей своё римское величие…
Тевтонский натиск Германии, даром что названый kriegsmaschine… [31]
