«Да, нет, вроде легко отклеился, а может даже не флиртовал. Везде тебе кажется Вайц — поклонники у твоих ног»
Черников тоже шел почти по весенней вечерней улицы, думал о ней. «Совсем другая, чем та дизайнерша, с которой я общался когда-то. Куда девалась безбрежная доброжелательность? Ее невысказанная заботливость о старике Черникове. Почему я не пригласил ее на премьеру спектакля, как собирался? Почувствовал настороженность? Сразу сдал назад. А второй приготовленный билетик лежит в кармане. А как ты думал иначе? Она сразу же разговориться, потом пригласишь в театр, потом после премьеры пойдете вместе домой (по пути же!), потом пригласишь к себе показать ремонт? Старик, идиот, ты остался никчемным наивным пенсионером».
Ему понравилось, что в драмтеатре случился аншлаг. И свой билетик он пристроил каким-то студенткам. Одна из них, девушка лет двадцати сидела с ним в партере. Она была скромно одета — черная юбка и светлая кофта, и еще на ней были грубые сапоги. Черников ничего не имел против ее начищенных сапог, но девушка напомнила ему дочь Семенчука, и тем самым снова разворошила его думы о нем. Спасать его — не спасать? Он разволновался или ему стало так неприятно, что он еще до антракта вышел в фойе, и здесь снова чуть не столкнулся с Ириной Вайц, которая за высоким столиком пила чай и беседовала с Масловым.
Штормовая волна ненависти накатила на Черникова. Прибить этого Маслова.
Волна схлынула.
Черников не мог оторвать глаз от девушки. Элегантное черное платье, черные туфли. Чуть полноватые ноги, чуть небольшого роста, но только стоит взглянуть на ее лицо, там — то ли улыбка, то ли спокойный усталый взгляд, припухлые губы, толковая скороговорка талантливой аспирантки, кивание головы, вздрогнувшие ресницы, широко открытые глаза восхищенья…
«Теперь точно устроят проверку мне. Два раза стал свидетелем их свидания». Вайц равнодушно кивнула ему. Молодец не растерялась. Железные нервы.
Черников подошел к буфету, вспомнил про лимонад. Этот напиток из детства. На праздники, в день рождения. Бутылка стоила 27 копеек. Вот он купил бутылку, встал за соседний столик. Пить не хотелось. Он только пригубил, но в горле так запершило приятно. Он напряг слух и даже “убавил громкость” где-то внутри у себя, подслушивая Вайц и Маслова.
— Не нравится этот тип. — сказал Маслов.
— Может он из ОБХСС. — предположила Вайц.
— Нет, я уже проверил. Пришло подтверждение. Черников родился во Владивостоке. Детдомовец. Закончил педагогический, работал на Севере в Доме культуры. Паспорт проверили, когда он его сдавал на прописку. В армии не служил. Чем-то болен. С головой что-то. Вроде опухоль, да все не отбросит копыта.
— А мне показалось с головой у него все в порядке.
— Почему не пришел Панышев?
— Перед выходом позвонила. Он немного опаздывал, но собирался точно прийти. Но может не смог.
— Тебе обязательно надо с ним встретиться. Узнать — когда отправляете груз? Ладно, расходимся.
Вайц все-таки подошла к Черникову.
— Не думала вас увидеть здесь.
— А я хотел пригласить вас на эту премьеру, и даже билетик припас.
— И что оробели?
— Догадался, что у вас без меня ухажеров с избытком.
— Как вам спектакль?
— Мне больше понравился переполненный зал. Театр начинается именно с этого. Впрочем, с гардеробом, да и с буфетом здесь тоже неплохо.
— Ну, если вам все понятно, давайте уйдем. Нам кажется по дороге.
Вайц решила с ним познакомиться ближе. Не то чтобы он вызывал подозрение, но был какой-то осадок, какое-то послевкусие от не понятого. Например, эти дубленка и обувь (как минимум югославские скороходы). И эта манера — смотреть на нее, не смущаясь.
Они возвращались из драмтеатра по самой короткой дороге. Они проходила по мостику через речушку-чернушку. Здесь было темно и тихо. Под единственной лампой падал красиво снег. Потом дорога вела к пустырю с огороженным долгостроем, а дальше уже упиралась в проспект Дзержинского.
Она взяла его под руку, там за мостиком стало скользко. Было так хорошо и снежно. Не хотелось и говорить.
Вдруг, из-за сломанного забора выбрались три мужчины. Один из них, будучи в шапке держал в руке еще одну рыжую шапку.
— Стой!!! — вдруг, крикнула Вайц. — Мы из милиции. Чья эта шапка?
Высокий парень лет двадцати пяти, который стоял поближе с ондатровой шапкой, с разворота врезал женщине по лицу. Ирина едва отклонилась (с реакцией все в порядке), но удар по касательной все равно сбил ее с ног. Она отлетела к забору.
Черников передернулся от прилива адреналина. Он еще успевал думать, анализировать, успевал думать, что он еще думает, как провести бой. Время замедлилось, растянулась, растягивалась. А он размышлял, что надо устроить все максимально естественно, без подозрений (а это он просто давал компьютеру техзадание). Тому парню, который ударил Ирину, он уже «случайно» сломал гортань, ткнув, ему встречно в шею слегка кулаком, а не убийственно пальцем (а движение было коротким, точным, со скоростью в 3 миллисекунды). Он боковым зрением отметил попытку Ирины привстать, и было удачно, что она отлетела в сторону и не перекрывала сейчас никаких биссектрис. Черников подставил руку, защищаясь от удара ножа. Отлетел пакет с туфлями Вайц (их нес Черников в левой руке и сейчас первым делом подставился им). Самый рослый мужик проворно атаковал. Самый сильный и самый опасный. Обращался с ножом умело. Меняя вектор воздействия удар-разрез-укол. Третий парнишка пока подбирался сзади, надевая кастет. Мужик с ножом недоумевал, клинок вроде ткнулся в руку фраера, а получилось, как будто скользнул по металлу. Черников, вдруг, поскользнулся, и этим сразу уклонился от нападения сзади, а между тем, грохнувшись на спину, он подсек ногу уголовнику (компьютер уже сделал вывод с вероятностью близкой к истине, что это все-таки не спецназовец, а бывший зэк). Подсечка была не простой: нога удлинилась на несколько сантиметров и не то чтобы ударила, а подцепила, подкинула рычагом вверх тело бойца. Он приземлился затылком без шапки в расчетное место — в бетонный столб фонаря. Третий, недавний сиделец детской колонии, растерянно постоял и побежал в сторону мостика.
Ира уже встала сама и побежала не за бандитом, а туда за забор.
Шапка принадлежала Панышеву. Он уже мертвый сидел, привалившись к стене без шапки в расстегнутом пальто на окровавленном снеге.
На рукаве дубленки Черникова тоже проступила кровь. Рукав был в дырках и порезах. Вайц без платка, взлохмаченная, в распахнутой шубке с нелепым сейчас коротеньким черным платьем с ужасом смотрела на Панышева, но так не смогла подойти и закрыть глаза трупу. Потом она бросилась к Черникову.
— Что с рукой? У тебя
