Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

— …мать, — Берия обессилено упал в кресло. — Объясни мне, Сева. Какого х… ты разрешил Транееву выехать в эту Чапаевку? Я приказывал, чтобы Стасов ближе десяти километров от линии фронта не появлялся? Так какого х… ты, м…к добро дал на эту поездку? Б...ь, вызвать в город не могли, спецы х…ы? Делай что угодно, как угодно но найди мне следы группы. Три дня даю. Потом, не обессудь. Как мне сейчас к Хозяину идти? Что я ему скажу? Что носители сверхсекретной информации, возможно, в плен попали? Иди и работай. И ещё, вспоминай молитвы, Сева…

Да, попал, так попал! И не дёрнешься, вмиг шлёпнут. Подойдя ближе, один из немцев залыбился ещё сильнее. Форму разглядел, падла! Ну как я так лоханулся?! Чёрт, расслабился с прошлого "путешествия", кретин. Немцы что-то между собой обсуждая подошли ближе и улыбчивый, вдруг резко, без замаха, ткнул меня стволом своего МП прямо в солнечное сплетение. Упав на колени я попытался вдохнуть, но следующий удар, уже в лицо сапогом, отправил меня в темноту.

Очнулся от холодной воды, хлынувшей в лицо. Захлёбываясь начал хватать воздух ртом, закашлявшись и отплёвываясь. Открыв глаза, увидел над собой те же улыбающиеся рожи. Правда к ним добавилось ещё одно лицо. Худощавое, с тонкими, нервными чертами лица. Именно такой тип лица называют породистым. Прямой, с лёгкой горбинкой нос, серые, почти стальные, глаза. Жёсткий, но не тяжёлый, подбородок и мягко очерченные губы, с ироническими складочками. Тёмно-русые волосы, слегка выбивались из под пилотки. Арийский красавец, блин.

— Встать можьете? — вдруг спросил он по-русски, с сильным акцентом. — Или вас добить, не мучая и не трайтитя своё времья?

С трудом, ворочаясь, на превратившейся в грязь, дороге я всё же поднялся. "Породистый" с лёгким прищуром наблюдал за моими мучениями и, дождавшись, когда я встану продолжил:

— Итак, "товарищ", что делать московский лейтенант енкаведе в лесу?

— Гулял, — буркнул я и рухнул, корчась от боли в почках, в грязь.

— Неверньий ответ, — услышал я сквозь боль, — но ничьего. Времья у нас вперьеди мньёго, вы ещьё поймьёте, что язик дан Богом чьеловьеку для разговора. Совсьем скоро, ви будьете просийть менья выслушайт вас, а я подумайт – стоит ли?

Продолжая загибаться от боли, мне, вдруг, вспомнились слова одного мужичка. Его, в лихие девяностые прижали братки и спас его тогда сосед, "старый каторжанин". При разборках, он унижая своего противника произнёс фразу, после которой тот потерял голову от ярости и, в итоге, проиграл. Я и брякнул:

— Ты, мразь, можешь мне только на хрен нагадить, а потом языком генеральную уборку сделать!

Сначала он непонимающе смотрел на меня. Потом, до него дошёл смысл моих слов! Что-то громко крича по-немецки стал, с помощниками, пинать меня со всей своей дури. Ударе на четвёртом или пятом, я перестал чувствовать боль. А потом перестал чувствовать что-либо вообще. Уже уходя в тёплую темноту, подумал: – Хорошо, вот и закончилось всё…

Я уже не видел, как уставшие топтаться по мне немцы, отошли в сторонку. Как прикуривая сигарету, один из них осел на землю, как будто из него выдернули скелет. Как второй схватился за автомат и сразу рухнул, корчась от боли и заливая дорожную пыль своей кровью. Как "породистый" попытался юркнуть в лес, до которого долетела только его пилотка, сопровождаемое облаком из крови, частичек мозга и костей черепа.

Опять боль. Да что же такое! Неправильные немцы, которые неправильно меня забили. Я надеялся, что ВСЁ. Забьют и конец. Не думаю, что на реальном допросе я продержался бы долго. А эти не профи из "гестапо", их можно заставить потерять над собой контроль. Но не получилось. Ну что я за чудак на букву «М» такой! Дёрнулся бы на мосту, пристрелили и делов-то? Так ведь нет. Бздёхнул, дятел. Потом погеройствовать решил, ерой, мля! И чего добился? Отпинать – отпинали, только теперь сбежать шансов просто «море» стало, ноль целых – хрен десятых! Мало того, что всё болит, чувствую, что обмочился впридачу. Видно хорошо по почкам попало. Ещё и тошнит жутко да качается всё почему-то. Ветки надо мной, матерится кто-то рядом и немцам выпуклую часть спины порвать обещает. НЕ ПОНЯЛ?!! ЭТО КАК? ЭТО ГДЕ Я?! Тут меня тряхнуло, боль стала просто невыносимой и я застонал. Передо мной появилось лицо красноармейца, чем-то напоминающее молодого Леонова.

— Товарищ лейтенант, очнулись? Потерпите, скоро остановимся и… — голос и лицо стали отдаляться и я снова отключился.

Пришёл в себя я уже утром. Или вечером? Нет, всё-таки утром. Пока думал об этом, стало гораздо светлее. Лежал я на ветках, укрытый чьей-то шинелью. Рядом похрапывало несколько бойцов. Попытавшись приподняться, чтобы осмотреться получше, но спину пронзила такая боль, что аж взвыл. Рядом кто-то зашевелился и передо мной появилось уже знакомое лицо красноармейца.

— Товарищ лейтенант, очнулись? Попить хотите? — и поднёс к моему рту булькнувшую фляжку.

Сделав несколько глотков, я почувствовал себя немного получше. Взглянув на добродушное лицо бойца, спросил:

— Где мы?

— За Деньгами мы находимся, тащ лейтенант.

— За какими деньгами? — охренел я настолько, что забыв про боль приподнялся. — Ты в своём уме, боец?

— Село так называется – Деньги. От Золотоноши двенадцать километров. Вот мы недалеко от него и находимся.

— Ффу. А я уж подумал, что с ума мир сошёл. Кстати, кто вы, и сколько?

— Четырнадцать человек, товарищ лейтенант. Мы из-под Чапаевки. Я и ещё двое артиллеристы, один танкист остальные пехота. Старший у нас был, старшина Волков, из пехоты. Он сейчас с тремя бойцами в село пошёл, продуктов добыть да обстановку узнать.

— А почему тогда был? — удивился я.

— Так вы же пришли в себя, — удивлённо посмотрел на меня боец. — Значит и командовать вам. А я, ефрейтор Золотинцев, Андрей Никанорович, санинструктор, 209 корпусной артиллерийский полк. И вот, товарищ лейтенант, это вам, — и положил мне на грудь кобуру и какие-то бумаги.

— Тут ваше удостоверение, мы у немцев забрали с их документами и пистолет их старшего. Вашему-то, конец пришёл.

— Ну спасибо, Андрей Никанорыч, а то как голый без оружия.

Кривясь от боли, я достал из кобуры пистолет. Это оказался "вальтер". Красивая машинка! Умеют всё-таки немцы оружие делать.

— Слушай, ефрейтор, давай попробуем меня поднять, — попросил я его. — Не можете вы меня всё время тащить.

— Давайте, товарищ лейтенант, только аккуратненько. Уж очень сильно вас избили. Мы когда подошли, подумали что вас насмерть забили.

— Ладно, давай пробовать.

Было очень, очень больно. Но гораздо лучше, чем я ожидал. Расхожусь. Вспомнилась родная армия, как схлестнулись после учебки с казахами, "державшими" полк. У нас тогда не "дедовщина" рулила а "землячество". Почти так же я себя тогда чувствовал. Проковыляв в сторонку, справил малую нужду, внимательно следя за "процессом". Слава Богу, крови не было! Значит почки не отбиты. Подташнивать продолжает, но не слишком сильно. Значит – сотрясение не слишком серьёзное. Вернувшись к лежанке, я прицепил на ремень кобуру с "вальтером". С оружием начинаешь чувствовать себя человеком. Постепенно встали другие бойцы, посматривая в мою сторону. Ясненько. Нервирую я ребят. Лейтенант из "органов", это серьёзно. Я бы на их месте тоже нервничал. Ладно, надо знакомиться с бойцами и определяться с дальнейшими действиями. Если честно, то не хочу я сразу через линию фронта идти, не хочу – и всё! Мне за моих поквитаться хочется. Только вот чтó я могу? Да ничего! Полуинвалид, мля! Придётся засунуть свои хотелки и делать то, что должен, выходить отсюда как можно быстрее. А фрицам я ещё попомню ребят! Кровью умоются и не один раз! Ладно, нужно налаживать контакт с бойцами и уже потом определяться с будущим. Может что-то нужное узнаю.