Амаст стискивал кулаки, скрежетал зубами. Ярость лишь разгоралась, ни вино, ни убийства рабов не могли ее усмирить.
Итак, решено, он вернется. Вернется и убьет.
* * *
После Венериных удовольствий Флавия никак не могла уснуть. Она встала. От бессонницы обычно помогал кусок сладкого пирожка с медом и перцем. И еще – чаша вина с горячей водой.
Но в этот раз, пробравшись на цыпочках на кухню и позаимствовав из корзинки печенье, а из кувшина – бокал вина (вода, не горячая, а всего лишь теплая, нашлась в большом самонагревательном котле[32]). Флавия уселась на скамью, сделала глоток и задумалась… Кажется, она поступила правильно. Во всяком случае, ей так казалось вечером. И сейчас, за полночь, она еще больше убедилась, что не ошиблась.
Землетрясение лишило ее всего – мужа, богатства, дома. Все, что у нее осталось, – милая внешность и римское гражданство. Флавии – двадцать восемь, и, значит, есть всего лишь несколько лет, чтобы позаботиться о своем будущем.
Приск женат. Здесь, в Сирии, он может делить с нею кровать. Но, как только война закончится, трибун снимет военный плащ и вернется в столицу – к жене. Гибель сына – лишняя причина для возвращения, он наверняка надеется, что супруга сможет родить ему наследника. А бездетная Флавия вряд ли осчастливит его малышом.
Женщина сделала еще один глоток и вздохнула. Кажется, теперь она пожалела, что в свое время отказалась рожать и позвала медика, чтобы тот дал ей абортивное питье… Ее до смерти пугали муки родов, пугало, что она станет некрасивой, что не сможет больше, как прежде, веселиться. И вдруг веселье кончилось – и не осталось ничего. Ничего. Прах. И тлен.
Нет, недаром Гай Приск спросил: у тебя есть дети, ты рожала? Он взвешивал шансы… он хотел знать, если он оставит жену… Корнелия… так ее зовут… неприятно называть соперницу по имени… сможет ли та, которая займет ее место, осчастливить Гая Остория Приска наследником. Может, стоило солгать? Сказать, что ребенок погиб во время землетрясения… Нет, он бы не поверил. Флавия не походила на безутешную мать, только что потерявшую малыша. Надо было сказать, что ребенок умер прежде – год назад, допустим… Но вопрос застал ее врасплох, она не успела придумать правдоподобную историю… вернее, она не знала, что нужно Приску. Она – бездетная или – наоборот… она стала хвастаться тонкой талией, но вскоре поняла, что трибуна интересует другое – родит ли Флавия ему сына или нет.
Ну что ж, о Приске придется забыть. А он ей сразу понравился… А может, в самом деле… Стоит немедленно зачать?…
Женщина допила вино и направилась в свою комнату. Было темно – лишь в перистиле горел фонарь – там, где сидел раб, стерегущий дом хозяина. Раб, разумеется, спал. Флавия освещала себе дорогу светильником. У Филона хорошее масло – наверное, он что-то в него добавляет, потому как огонек горит ярко…
Флавия толкнула дверь в спальню. Шагнула к кровати.
– Дорогой, не хочешь повторить…
Никакого ответа… не слышно дыхания… а на простынях… черное… красное?
Флавия завизжала.
Человек, уткнувшийся лицом в подушку, был мертв. А под левой лопаткой торчала рукоять кинжала. Клинок вошел в тело полностью. Точный удар. Спящий даже не проснулся. Не пошевелился. Умер мгновенно. Когда клинок пробил сердце.
На крик сбежались сначала рабы, спавшие рядом под лестницей, потом Филон…
– Это… Гай? Приск? Ты его убила? – ошарашенно выдохнул механик.
– О, боги! – в отчаянии воскликнула Флавия. – Зачем мне его убивать? Зачем мне убивать Приска?
– Убивать меня?
Чуть отстранив механика, в комнату шагнул Гай Осторий Приск собственной персоной, живой и невредимый.
– Ты жив?… – изумился Филон. – Но я видел, как вечером ты заходил сюда…
– А потом вышел, – отозвался трибун.
Глянул на мертвеца.
– И мое место сразу заняли. Ну надо же… И кто это? – повернулся он к Флавии.
– Центурион Фалькон…
– Бедняга, – вздохнул Филон. – Он был героем!
«И вором», – мог бы добавить Приск. Но не сказал ничего.
В этой истории останется много тайн.
Не только Филон видел, как Приск входил в комнату Флавии, но и человек, прокравшийся в дом. Человека этого спугнули рабы, уносившие остатки трапезы из триклиния, и незваный гость спрятался на время на террасе. А когда вернулся, на ложе Флавии уже возлежал Фалькон.
Когда женщина вышла, таинственный гость скользнул в спальню. Фалькон шевельнулся, шепнул:
– Иди сюда, моя сладкая…
И получил удар кинжала в спину.
Ну что ж, бедняжке Флавии снова не повезло. Но, может быть, этому мрачному центуриону фрументариев нужны утешения? Ему одиноко в постели, жена далеко…
* * *
– Ты отпустил Александра и Беренику? – удивился Афраний.
Решение Адриана в самом деле было неожиданным.
– Не будем злить иудейскую общину в Антиохии, – отозвался Адриан. – И потом, я никуда не отпускал Александра. Я заставил его взять на себя восстановление разрушенных терм. А на фронтоне будет указано, что восстановил эти термы Траян. Ему такое необыкновенно нравится. Если после этого у Александра еще останется сотня тысяч сестерциев – он счастливчик. И потом… – Адриан не договорил.
«И потом, у него такая красавица-жена…» – закончил очевидную фразу Афраний.
– Будь с нею осторожен… – посоветовал Афраний. – Не вздумай засыпать подле нее. Если не хочешь навсегда заснуть с кинжалом в груди. Верно, слышал, что в доме Филона прикончили центуриона. Убийцу не нашли.
Адриан нахмурился, закусил губу. Но не дал прорваться наружу приступу гнева.
Что толку злиться, если Афраний прав.
– А искали?
– Старательно. Один из рабов видел, как какой-то мужчина покидал дом. Нашли место, где он привязывал коня. Какой-то разбойник… Или муж женщины, выследивший неверную.
Намек был очень даже понятен. Но вряд ли Александр попытается убить наместника.
* * *
Ночью Адриан проснулся от того, что кто-то его душил. Душил – но, чтобы окончательно перекрыть воздух, сил не хватало, и Адриан в ярости отшвырнул нападавшего и вскочил. Схватил с бронзового держателя светильник и поднес к лицу упавшего в углу человека.
На него полными ненависти глазами смотрела Береника. Она тяжело дышала, в одном кулаке блестел кинжал – и на нем кровь. Наместник провел рукою по боку. Туника была разорвана и мокра от крови.
Нет, его не душили – это сон – женщина просто навалилась на него и ударила кинжалом. Ударила в тот момент, когда наместник уже стал просыпаться и инстинктивно ее отшвырнул. Лезвие лишь скользнуло по ребрам.
– Во-от же дрянь! Я же любил тебя!
– Ты отравил меня… – прошептала женщина. Она положила руку на грудь. – Здесь все болит… Ты меня отравил. Мерзавец…
