— От глотка студеной водицы и впрямь бы не отказался, — вздохнул я. — Ежели дозволишь, государь…
— Чай, не в Ливонии нищей, — снова перебил он. — Пошто водицы? Медку поднесу. Да не глоток, а полну чашу. Заодно и сам с тобой изопью. Ну-ка, кто там!
Иоанн повелительно хлопнул в ладоши, и из мрака пыточной вынырнула еще одна приземистая фигура, которая даже не подошла — подплыла к нам, держа в руках два серебряных кубка. Когда фигура приблизилась, мне вновь почудилось в ней что-то знакомое.
Нет, то, что он тогда на поле сноровисто суетился возле Осипа, я помнил, но вроде бы я встречал его и гораздо раньше, только где, когда и при каких обстоятельствах, выскочило напрочь.
Меж тем оба кубка были с поклоном протянуты Иоанну.
— Э-э-э нет, — отстранился тот. — Вон у нас гость, ему и чашу на выбор. Да не боись, — ободрил он меня. — Тут тебя поцелуйный обряд соблюдать никто не заставит, и в сахарные уста мово Елисейку лобзать не занадобится, так что бери смело.
Вспомнил! Как только Иоанн назвал имя, я тут же вспомнил и нашу случайную встречу перед сожжением Москвы, и мое предостережение, чтобы он не оставался во дворце Иоанна на Арбате. А еще вспомнил, что мне довелось про него прочитать. Кратко, правда, но тут достаточно и одной фразы: «Главный царский лекарь, астролог и… отравитель».
Я посмотрел на протянутые кубки. Получается, что Иоанн…
И что теперь делать? Отказаться вообще — силком вольют. Нет уж, лучше самому счастья попытать, авось выберу тот, что без яда. Вот только какой взять?
Я растерянно уставился на Бомелия, не решаясь сделать выбор. И тут он быстро скосил глаза на левый.
Подсказка? Неужто он тоже вспомнил? Или, наоборот, на яд показывает. И как поступить?
Эх, была не была, и я решительно принял кубок из левой руки.
— А пошто медлил? — подозрительно осведомился царь.
Ну что ты будешь делать — все ему не по нраву.
— Выбирал пополнее, — нашелся я.
Ну коль выбрал, так пей, — равнодушно, пожалуй, даже слишком равнодушно произнес Иоанн, приняв оставшийся кубок и приветливо подняв его: — Во твое здравие, фрязин.
И ты будь здрав, государь, — ответил я и принялся неторопливо пить, одновременно пытаясь распознать подозрительные оттенки во вкусе меда. Смысла в этом, по большому счету, не было никакого, но надо ж чем-то отвлечься от противной мысли, что лекарь подсунул мне отраву.
Иоанн молча следил, не говоря ни слова, пока я не выдул все содержимое.
— Благодарствую за угощение, государь, — поклонился я.
— Погодь благодарить, — усмехнулся он и обернулся в сторону двух здоровенных мужиков, по пояс голых и обряженных в кожаные фартуки. Те тут же подошли поближе и встали за моей спиной. — То жеребий был, — пояснил Иоанн, — Ты хоть и православной веры, а все ж иноземец. Потому и жеребий. Если бы ты мне правду сказывал, в награду чистого медку бы испил, а коль солгал, иного зелья испробовал. Смертного.
Так и есть — надул меня лекарь. А я его, гада, от смерти, можно сказать, спас. Или не узнал меня? Хотя какая теперь разница — все равно помирать. Обидно. В животе заурчало — не иначе как организм начал отчаянную, но безнадежную борьбу с ядом.
«Но зачем кому-то убивать меня?» — спросил Маугли.
Если б я знал. Да и что бы изменило это знание? Ничего.
— А теперь сядем рядком да поговорим ладком, — добродушно предложил мне Иоанн, указывая на лавку позади.
Сам он предусмотрительно уселся в кресло с высоким подголовником, которое как по мановению волшебной палочки возникло все из того же мрака пыточной. Или не по мановению? Я вгляделся. Ну точно! Невысокая фигура, стоящая за царским креслом, не зря показалась мне знакомой — Борис Годунов. Как мило получается.
«Он умирал, окруженный самыми близкими людьми», — всплыла в голове фраза из какой-то книги. Да уж. Ничего не скажешь. Ближе некуда.
— Спешить нам незачем, — заметил Иоанн, примащиваясь поудобнее. — Отрава токмо чрез пару часов свое возьмет, за оное Бомелий ручался, а потому времечко потолковать у нас есть. Ах да, — спохватился он. — Чтоб тебе не думалось, будто я обманщик какой…
Если бы не яд — честное слово, засмеялся бы. Это ж надо, отравить человека, а потом заявить о своей порядочности. А тебе не все равно, скотина, кем я тебя считать стану?!
Между тем толстая сволочуга, забывшая клятву Гиппократа, а может, и не дававшая ее вовсе, проворно приняла у Иоанна второй кубок и слегка плеснула на кусочек хлеба. Рядом откуда ни возьмись появился Малюта, держа за шкирку жалобно скулившего щенка. Бомелий склонился над собакой и протянул ему на ладони кусок хлеба, который пес жадно проглотил.
— Много ли годовалому щенку потребно? — пояснил Иоанн. — Ежели бы и в остатнем кубке яд был, то кобелек сей тут же издох, а так эвон яко взбрыкивать учал, — кивнул он в сторону пса.
Тот и вправду оживился, подошел к Иоанну и начал просительно вилять хвостом, умильно вытягивая мордочку.
— Не иначе как распробовал, а теперь добавки возжелал, — захохотал Иоанн.
Остальные бодро поддержали. Кроме меня.
— Что, фрязин? Неохота помирать-то? — с неподдельным интересом полюбопытствовал царь. — Чай, грехов, поди, скопилось, а тут без исповеди приходится. Так оно и в ад угодить недолго, — сочувственно вздохнул он. — Нуда уж ладно, я ныне добрый. Сказывай о грехах. Хоть я и не священник, но в Александровой слободе за отца-игумена буду, так что отпущу. Токмо недолго, уж больно времени у тебя мало. Ты коротенько, но о кажном.
Ну, козел царственный, сейчас я тебе все скажу как есть! И кто ты такой, и что я о тебе думаю, и кем тебя считают в других странах. А уж происхождение твое отмечу особо — не зря я в своей редакции слыл лучшим фельетонистом. Помирать — так с музыкой!
Но это я подумал в первые секунды, а потом пришло на ум иное: «А если это очередная проверка и нет никакого яда? Может такое быть? Да запросто. От него ведь можно ожидать чего угодно. И получится, что я сам на себя накликал беду. Нет уж, не дождешься ты от меня откровенности».
— Да что рассказывать, государь, — произнес я негромко. — Правду говорил — не поверил ты мне, а лгать божьему помазаннику мне не с руки. По счастью, смертных грехов я не нажил, да и с прочими негусто. Перед тем как на поле идти, я ж исповедался, а за два дня, что прошли, толком и согрешить не успел. — Я улыбнулся и мечтательно заметил: — Кабы знать, что нынче помирать доведется, да еще и исповедь дозволят, я б хоть попрелюбодействовал вволю — все услада, а так лишь хмельного меду перебрал, вот и все.
— Ишь ты. Не веришь мне, стало быть. Мыслишь, не было в твоем кубке смертного зелья, — правильно понял мою осторожность Иоанн. — Ну-ну. Елисейка! — позвал он Боме- лия. — А докажи-ка ему, что не лгал божий помазанник.
