На развилке ворочался черный клубок человеческих и конских тел. Троица Томаса врезалась в свалку, как стрела, пущенная из доброго английского лука. Четверо стражников сразу были убиты. Остальные конники прево, не ждавшие нападения со спины, бросились врассыпную. Пехотинцам повезло меньше — те, кто не успел вовремя скрыться в лесу, пали под мечами тамплиеров. Добивая последних врагов, Томас не чувствовал уже ничего, кроме смертельной усталости.
В схватке погибли три рыцаря, три сержанта и семь служителей. Де Вилье был ранен в голову и плечо, Гуго де Шалону рассекли щеку, Гильому де Линсу дубиной сломали два ребра, а у Жерара де Шатонефе кровь текла из глубокой раны в бедре. Шарембо де Конфлане и еще трое, оставшиеся позади, были невредимы.
Везучий сержант Гуго де Безансон отделался парой царапин. Жак при виде брата не смог сдержать радости: спрыгнул с коня и обнял Гуго, за что получил подзатыльник. Из сервантов уцелело только двое, а орденская казна удалялась сейчас на север в компании наиболее предприимчивых стражников. Поляна была усеяна трупами их менее удачливых собратьев — около двух дюжин королевских слуг сложили головы в этот день.
Пока Гильом де Линс, знакомый с искусством врачевания, перевязывал раненых, приор бродил среди тел друзей и врагов. Он явно разыскивал что-то на изрытой конскими копытами земле. Разыскав, нагнулся — скрипнув при этом зубами от боли — и перевернул труп прево. Пошарил у него под плащом и вытащил какую-то бумагу.
Томас подошел сзади и заглянул дяде через плечо. Это был список бежавших храмовников и приказ об аресте, скрепленный королевской печатью. Юноша быстро пробежал список глазами и вздрогнул: его имени там не было.
Вероятно, приор подумал о том же. Когда де Вилье обернулся к Томасу, взгляд его ничего хорошего не сулил, однако голос оставался бесстрастным:
— Я вынужден признать, что ошибался насчет тебя. Ты многому научился у Брюса. Сегодня мы обязаны тебе жизнью.
Больше храмовник ничего сказать не успел, потому что Гильом де Линс позвал его на перевязку.
Гильом де Букль утверждал, что лошадь понесла.
Молодой рыцарь встретил их у переправы. Опустив глаза, он трижды повторил, что не справился с лошадью — смирной пегой кобылкой. Кобылка отводила глаза так же пристыженно. Де Букль не отличался особым мастерством в верховой езде, поэтому всегда подбирал лошадей спокойного нрава.
Де Вилье не сказал ни слова. Менее сдержанный Гуго де Шалон плюнул в пыль у ног оплошавшего брата. А когда де Букль отвернулся, Робер отчетливо проговорил ему в спину:
— Трус.
Плечи Гильома дрогнули, но молодой рыцарь предпочел сделать вид, что не услышал.
Последние два дня пути они ехали без происшествий, разве что Жерару де Шатонефе, бывшему сеньору Робера, с каждым часом становилось все хуже. Приор хотел оставить его в цистерианском аббатстве под присмотром монахов, но бургундец только упрямо мотнул головой. Пошатываясь, он мешком обвис в седле, и по лошадиному боку тянулась темная кровяная струя. Повязки быстро промокали. В конце концов, Робер уселся у старшего рыцаря за спиной и поддерживал его оставшиеся до Марселя двадцать миль.
Марсель окружали скалистые холмы, а внизу холодно голубело море. Старая римская дорога привела путников к высокой крепостной стене с башней из желто-серого камня — Ла Тур. Слева тянулся древний акведук, справа остался угрюмый четырехугольник виселицы Д’Аранк, именуемой местными «Вилы». На виселице болталось трое повешенных. К одному из каменных столбов прильнула седая женщина в лохмотьях, должно быть, мать. Ветер, дувший с моря, раздувал ее белые космы и черный платок. Женщина не плакала, но цеплялась за столб угрюмо и упорно, словно хотела вывернуть виселицу из земли.
Томас отвел глаза от скорбящей. Хотя тамплиеры и достигли цели, на душе у юноши было тоскливо. Жерар де Шатонефе умирал. Приор принял решение оставить его в госпитале Святого Духа, принадлежавшем иоаннитам[39]. Несмотря на вражду двух великих орденов, госпитальеры не выдадут страждущего брата. К тому же земные часы храброго рыцаря были сочтены, и вместо суда Святой Инквизиции его ждал высший, куда более строгий суд.
Но, кроме мыслей об умирающем брате, Томаса беспокоило и другое. Почему его имени не оказалось в списке? Неужели оттого, что он чужестранец? Или королевские судьи не сочли его достаточно важным? Однако среди беглых тамплиеров значился Робер, который ни годами, ни знатностью не превосходил молодого шотландца. И вот теперь приор гадает, не затесался ли в их ряды предатель, а Томас ежится от стыда — хотя стыдиться ему нечего.
Проехав ворота, путники миновали монастырь кармелитов, за оградой которого в небо вонзались темно-зеленые копья кипарисов. У ворот монастыря сидели нищие, протягивая к прохожим и всадникам изъязвленные руки и громогласно требуя подачек на французском, итальянском и каталонском наречьях. Подковы коней глухо звенели по брусчатке. Впереди уже показалось длинное низкое здание госпиталя, когда Томас кое-что заметил. Один из попрошаек вскочил со своего места у монастырских ворот и бойко засеменил за храмовниками. Порыв ветра мотнул стрельчатые кроны кипарисов, взметнул пыль и откинул полу рваного плаща бродяги — под которым обнаружилось вполне приличное одеяние из красной ткани. Нищий поспешно запахнул хламиду и кинулся в тень стены. Чуть прихрамывая, он упорно следовал за отрядом. Томас тронул коня пятками и поравнялся с едущим впереди приором.
— Монсеньор…
Де Вилье обернулся. Повязка у него на лбу побурела от крови, и ее облепила серая дорожная пыль. Болезненно поморщившись, приор ответил:
— Что, Томас?
Юноша всмотрелся в лицо дяди, выискивая признаки недоверия или скрытых подозрений, однако приор просто казался усталым. Твердые черты отяжелели, набрякли веки, под глазами выступили круги.
— Не оглядывайтесь, монсеньор. Тот нищий следует за нами от самого монастыря. По-моему, он шпион.
— Вот как.
Приор не оглянулся, но выпрямился в седле и нахмурился.
— Если он шпион, — настойчиво продолжил Томас, — ему ни к чему видеть, где мы оставляем брата Жерара. У стражников короля хватит дерзости ворваться в госпиталь и подвергнуть раненого допросу и пытке.
— Я рад, что ты так озабочен судьбой брата Жерара, — сухо ответил приор. — Однако у нас нет времени, чтобы скрываться от нищих и путать следы. Если ты и вправду считаешь, что этот человек угрожает нам, позаботься о том, чтобы он никому ничего не сказал. Можешь взять с собой одного из рыцарей.
И снова Томасу почудилось, что старший храмовник смотрит на него недоверчиво и испытующе. На щеках юноши выступила краска. Уж не считает ли де Вилье, что Томас ищет предлог, дабы отстать от отряда и передать сведения их преследователям?
— Если вы дозволите, я возьму с собой сержанта де Безансона, — пожалуй, чересчур резко ответил Томас.
Если приор подозревает его в предательстве, то верный сержант уж точно вне подозрений.
— Что делать с тем человеком, когда мы его схватим?
Де Вилье прищурился.
— Наши галеры стоят у западной оконечности гавани. Гуго знает, где. Доставьте шпиона туда.
Отделившись от остальных, они свернули в узкий проулок. Справа и слева возвышались стены — одна, песчаного цвета, окружала монастырский сад, вторая, покрытая белой известью, огораживала дом какого-то местного богача. От каменной кладки несло холодом. Тамплиеры спешились и отошли в тень. Безансон молча передал Томасу повод своего коня и скользнул ко входу в проулок, где стены сходились почти вплотную. Не прошло и минуты, как показался давешний нищий. Повертел головой, приглядываясь — но после яркого солнца центральных улиц глазам требовалось время, чтобы приспособиться к сумраку. Очевидно, решив, что всадники проехали дальше, нищий развернулся и собрался уже последовать за удаляющимся отрядом, когда тяжелая рукоять кинжала врезалась ему в затылок. Подхватив обмякшего шпиона, Гуго подтащил его к лошадям и с помощью Томаса закинул на спину своего гнедого. Конь недовольно попятился и фыркнул, но сержант ласково потрепал его по холке, и животное успокоилось. Лицо ряженого соглядатая скрыл капюшон плаща — Томас успел заметить только смуглую выбритую щеку и подбородок в черных точках.
Все так же молча, Гуго де Безансон вскочил в седло. Они быстро пересекли залитую солнцем центральную улицу. Томас опасался, что кто-нибудь заметит их пленника, но обошлось: двое проходивших лудильщиков оживленно болтали друг с другом, симпатичная разносчица улыбнулась молодому рыцарю, не обратив внимания на сержанта, а паланкин знатной дамы, который пронесли два темнокожих раба, был задернут шторками.
Напротив кармелитского монастыря возвышалась изящная звонница монастыря якобитов. За оградой все те же зеленые кисти кипарисов размашисто красили небо в цвет зимородкового крыла. Безансон повернул коня к югу, где узкие, вымощенные брусчаткой улочки террасами спускались к гавани.
