Когда они добрались до порта, день подернулся сумрачной поволокой. Над морем низко нависли желтые пылевые облака — это ветер, сменив направление, принес песок из Африки, из знойной аравийской пустыни. Море мгновенно налилось ядовитой зеленью. Мелкие злые волны сердито кусали камни причала. Корабли на рейде беспокойно приплясывали, крылья ветряных мельниц вертелись с тоскливым скрипом.
Из моря примерно в миле от берега выступал серый скалистый остров — как гребень подводного чудища. У его северной оконечности кипела белая пена прибоя. Выход из гавани запирали две башни и вколоченные в дно сваи, между которыми оставался узкий проход для кораблей. Томас, прикрыв рукой глаза от водяной пыли, всмотрелся. На рейде стояло два крупных трехмачтовых нефа[40], торговые галеры[41] и несколько гребных бригантин[42]. Между кораблями и берегом сновали лодки — несмотря на волнение, продолжалась погрузка и разгрузка товаров. От подгнившей воды у причалов несло рыбой и водорослями, а с берега тянуло смолой, конским навозом, специями и потом. Кричали грузчики, торговцы и судовые офицеры, обеспокоенные приближающимся штормом.
Гуго повернул коня к дальней оконечности гавани, где у самых крепостных стен виднелись два черных хищных силуэта: боевые галеры ордена. Рядом приплясывала на волнах более широкая и неповоротливая меркантия[43].
С ближайшей боевой галеры им махнули, и от борта отвалила лодка.
— «Поморник», — любовно произнес Безансон.
Томас поначалу не понял, о чем речь, но сержант тут же добавил:
— Самое быстрое судно от Палермо до Ля-Рошели. Пусть теперь Филипп гоняется за нами, сколько влезет.
Юноша оглядел вытянутый корпус судна, с банками для гребцов, двумя надстройками и одинокой мачтой. Галера не показалась ему особенно внушительной — трехмачтовые нефы выглядели куда солидней и, наверное, развивали большую скорость. Однако спорить Томас не стал. Сержанту лучше знать — он ведь плавал с сеньором на Кипр, и на злосчастный остров Руад, и, возможно, даже в Палестину…
Тем временем лодка добралась до причала.
— Я позабочусь о лошадях, — сказал Гуго. — А вы отвезите этого к монсеньору.
С этими словами сержант спихнул пленника с конской спины. Тот мешком грохнулся на причал и застонал — похоже, приходил в себя. С помощью гребцов Томас погрузил кряхтящего шпиона в шлюпку. Подпрыгивая на волнах, суденышко устремилось к черному борту галеры.
Приор обнаружился на кормовой надстройке, где стоял шатер для офицеров. Рядом с ним расположился коренастый человек в кожаной куртке, со смоляной бородой и разбегающимися от глаз лучиками морщин — вероятно, капитан судна. Когда Томас и один из матросов свалили пленника — оказавшегося весьма увесистым — на палубу, Де Вилье подошел и носком сапога сдвинул с лица человека капюшон. Под капюшоном оказалась узкая породистая физиономия с орлиным носом, выпуклыми черными глазами и скорбно оттопыренной нижней губой. Эта пухлая губа придавала смуглому лицу пленника то ли брюзгливое, то ли высокомерное выражение. Шпион ворочал головой и помаргивал, как сова на свету.
Некоторое время приор вглядывался в лицо их распростертой на палубе добычи, а затем внезапно хмыкнул:
— Да это же тот бесноватый флорентиец, что докучал магистру на Кипре.
Пленник сел и преважно отряхнулся. Скинув нищенский плащ, он расправил складки красного одеяния и заявил с сильным южным акцентом:
— Я попросил бы вас, синьор. Бесноватым меня не называли даже мои политические противники, а уж у них нашлось немало сочных эпитетов.
Капитан, если это был капитан, изумленно покачал головой. Томас с не меньшим изумлением смотрел на наглеца, но де Вилье, похоже, ожидал чего-то подобного.
— Как еще назвать человека, который в течение года повсюду преследует магистра ордена, умоляя оживить его покойную невесту?
Выражение лица флорентийца стало куда более скорбным.
— Она не была моей невестой, увы мне, увы…
— Тем более, — оборвал его причитания приор. — Зачем вы следили за нами?
Глубокая скорбь на лице флорентийца мгновенно сменилась хитроватой гримасой. Томас подивился пластичности физиономии их пленника — редкий мим мог бы с ним соперничать.
— А вот не надо, — с деланным возмущением провозгласил любитель чужих невест, — не надо оскорблять меня столь низкими подозрениями и инсинуациями… Мои намерения были чисты. Я рисковал жизнью, дабы выполнить порученную мне миссию…
Приор вздохнул и закатил глаза.
— Томас, помоги нашему гостю подняться и пройти в шатер. Кажется, он нетверд на ногах.
Без лишних слов Томас ухватил «гостя» за шиворот и поволок в шатер. Капитан предупредительно распахнул полог. Сидевшие внутри Гуго де Шалон и Гильом де Линс по знаку приора поднялись и вышли, сворачивая на ходу какую-то карту. Когда Томас хотел последовать за ними, де Вилье покачал головой.
— Останься. Возможно, тебе это будет интересно. Ведь вы с нашим гостем принадлежите, можно сказать, к одному цеху — он тоже поэт.
Флорентиец, который успел уже плюхнуться на расшитую шелком подушку, обратил благосклонный взгляд на Томаса.
— Юноша пишет стихи? Как это превосходно! Нет ничего возвышенней, чем искусство стихосложения. Я с удовольствием преподал бы вам несколько уроков, будь у меня время…
Приор усаживаться не стал. Сложив руки на груди, он встал над флорентийцем и с усмешкой сказал:
— Возможно, у вас будет все время на свете. Вряд ли я разрешу вам покинуть корабль.
Флорентиец моргнул, и глаза его, к удивлению Томаса, наполнились слезами.
— Вы не доверяете мне, брат, — с глубокой печалью произнес он. — А ведь общество, к которому я имею честь принадлежать, «Fedeli d'Amore»[44], разделяет ваши благородные взгляды и устремления.
— Ближе к делу, — сухо отозвался приор.
— Как вы все-таки грубы! — воскликнул флорентиец и сделал попытку встать, но тяжелая рука храмовника заставила его вновь шмякнуться на подушку.
— Кто вас послал? — процедил де Вилье, склонившись над перепуганным пленником.
Рука его в кожаной перчатке прижимала флорентийца к полу.
— Сами вы не смогли бы выследить и вошь в собственной бороде. Удивляюсь, как черным гвельфам[45] пришла в голову мысль изгнать вас — вы же ни на что не способны, кроме политической клеветы и мелких интриг.
Смуглое лицо флорентийца потемнело — видимо, слова приора заставили его покраснеть.
— Ну, кто это был, и что ему нужно? — безжалостно повторил де Вилье.
— Отлично! — взвизгнул поэт. — Видит Бог, я пытался соблюсти законы вежливости и учтивого обращения. Но, вижу, вам не понять таких тонкостей… так вот, меня послал один очень могущественный человек. Приближенный хранителя королевской печати Гийома де Ногарэ…
Усмешка, кривившая губы приора, застыла, сделавшись похожа на мертвецкий оскал.
— Не воображайте, что вам удалось ускользнуть! — торжествующе продолжал флорентиец.
Томас подумал, что, если бы пальцы приора были так близко к его горлу, он проявил бы больше осмотрительности. Однако поэт не замечал опасности.
— Да-да, Ногарэ все известно, но он решил отпустить вас. Он подарит свободу вам и вашему магистру… в обмен на некие предметы. Священные реликвии, которые орден утаил от католической церкви и нагло присвоил…
Судя по желтым огонькам, загоревшимся в глазах де Вилье, дышать флорентийскому поэту оставалось не дольше минуты.
— Что за бред вы несете?
— Бред? — возопил флорентиец. — А вот и не бред! Поглядите-ка на это. Узнаете?
С этими словами он запустил руку за пазуху и вытащил небольшой кожаный мешочек. Развязав тесемку, поэт сунул под нос храмовнику содержимое мешочка и торжествующе осклабился.
Томас нагнулся, пытаясь в полумраке шатра разглядеть вещицу. Это была фигурка дельфина, сделанная из серебристого металла. Она чуть заметно светилась, как будто отражая сияние невидимых звезд.
— Откуда это у вас? — тихо спросил приор.
Поэт хмыкнул.
— А вы как думаете, откуда? Это изъяли у магистра ордена при аресте. Теперь вы верите, что меня послал Ногарэ?
Вновь приняв важный вид, как и подобает посланцу столь могущественного царедворца, флорентиец продолжил:
— Без этой вещицы вы не сможете достичь острова… тем более в ноябре. Простите, что осведомлен о ваших планах! — флорентиец визгливо расхохотался, но тут же принял серьезный вид — Он вручает вам это с условием, что вы вернете украденные священные реликвии. Вы передадите их мне здесь же, в Марселе, не позднее конца ноября. Если вы сделаете так, как я говорю, обвинения с магистра и с ордена будут сняты. Впрочем, де Моле, кажется, не в себе… Тамплиерам понадобится новый магистр — а кто подойдет на эту роль лучше, чем спаситель ордена?
