Квинт медлил с сигналом к атаке, всадников оказалось довольно много и центурион уже начал сомневаться в своих силах. Неизвестно, чем бы это могло закончиться, но один из варваров вдруг как-то странно дернулся и, раскинув руки, выронив щит, полетел с коня.
— Давай! — заорал Квинт и метнул пилум.
— Бар-ра!
Крики и конское ржание взорвали ночь. Лошади вставали на дыбы и падали, давя седоков, пораженные копьями римлян. Несколько варваров, спасаясь, не разбирая дороги, рванули галопом вперед, но наткнулись на стену щитов, стоптать которую не смогли. Факелы падали в грязь и гасли. Всадники, сбившись в кучу, что-то орали на незнакомом языке, рубили тьму длинными мечами, отмахиваясь от невидимого врага.
Пустив в ход пилумы, римляне высыпали на дорогу, атаковав колонну в плотном строю. Варвары попытались прорваться, некоторые бросились врассыпную, натыкаясь на массивные еловые лапы и хлесткие нагие ветки придорожных кустов. Всадники гнали коней на римские щиты и рубили, направо, налево, почти не видя врага за плотнеющей на глазах снежной завесой.
Легионерам приходилось не легче. Внезапность принесла плоды, но молниеносной победы не получилось. Солдаты увязли, начали нести потери. Кому в образовавшейся свалке приходилось тяжелее? Конному или пешему? Тьма, снег, огненные росчерки факелов, рубящих ночь. Лошадиный храп, крики со всех сторон, ни слова не разобрать. Каша.
Многие варвары уже бились пешими. Квинт дрался спина к спине с Кезоном, ветераном, помнившим ловлю Югурты. Просто махал мечом наудачу и каким-то чудом умудрялся подставлять щит под вражеские клинки. Он уже успел съездить массивным яблоком рукояти по зубам своему солдату, не разобравшему, кто перед ним.
Слева, справа, щитом, выпад, снова на щит, ударить с колена, взмах, опять слева, на щит.
— Ах-р!
Тяжелый скутум трещит, едва не рассыпаясь в руках. Чья-то брызжущая слюной рожа.
— Н-на!
Булькающий хрип за спиной.
— Кезон? Держись!
Быстрый взгляд назад. Клинок, летящий в спину. Пригнуться! Кезон стоит на коленях, заваливается на бок.
Удар краем щита в голову сбил Севера с ног. В глазах потемнело, Квинт упал лицом в грязь, но не потерял сознания. В трех шагах от центуриона, какой-то варвар ловко отбивался сразу от нескольких легионеров, орудуя длинным клинком и факелом, зажатым в левой руке. Гудящее пламя чертило замысловатые фигуры, на краткие мгновения выхватывая из тьмы лица людей. Падая, Квинт выпустил щит и, пытаясь подняться, наткнулся рукой на труп в кольчуге, лежащий в луже спиной кверху. Между лопатками торчала стрела. Стрела? Откуда? Кто здесь мог стрелять? Точно не его люди. Варвары? В своих? Не мудрено, вообще-то, в таком месиве... Север перевернул тело, подтянул ближе, пытаясь в рваных бликах пламени различить черты лица и первое, что ему бросилось в глаза — длинные висячие усы варвара.
Скордиск!
"Это не дарданы! Осторий, твою мать, оглоблю тебе в жопу! Это же он там, с факелом, шлем с гребнем, кованый мускульный нагрудник! Где были мои глаза?! Но кто же стрелял? У моих нет ни одного лука!"
— Осторий, — заорал Квинт, срывая голос, — остановись!
Ага, сейчас он послушается, разбежался.
Рядом грохнулось тело, плеснув во все стороны грязью, кувыркнулось через голову и вскочило. Какое живучее. Квинт поднялся на колено, и едва не опрокинулся навзничь, извернувшись всем телом. Кельтский клинок на длину ладони не долетел до шеи Севера. Быстрым ответным выпадом, центурион отправил варвара-ауксиллария к праотцам.
Осторий дрался один, против четверых и... одолевал. Квинт провел ладонью по лицу, стирая липкий снег, моргнул пару раз, а Осторий за это время успел уменьшить число своих противников. Теперь только трое. Вообще, ряды сражающихся с обеих сторон изрядно поредели, по крикам судя, и заметно уменьшившейся толкотне на дороге. Вот только не понять, кто побеждает.
— Префект, остановись! — закричал Север, понимая, что это бесполезно.
Осторий стремительно перемещался, не давая своим противникам нападать всем вместе. Они бестолково наскакивали на него, мешая друг другу, а его клинок метался с быстротой жалящей змеи. Вздох, взмах, всхлип. Второй легионер, пораженный в живот, согнулся пополам. Север заскрипел зубами: одним из двух схватившихся в префектом легионеров оказался Барбат. Квинт вскочил на ноги, рванулся на помощь, но столкнулся с очередным скордиском. Тот, нечленораздельно вопя, размахивал щитом, который держал двумя руками за край. Квинт отшагнул в сторону, сделал короткий и точный выпад, всадив клинок до середины в грудь варвара, оттолкнул нежелающее падать тело, бросил взгляд на Остория и в отчаянии закричал:
— Луций!
В то же мгновение префект прикончил последнего своего противника. Барбат стоял, прислонившись к мокрому, лишенному коры стволу мертвой сосны и, сползая на землю, смотрел невидящим взором в пустоту.
— А-а-а!
Квинт бросился к префекту, не глядя раскидал оказавшихся на пути скордисков.
— Так это ты, сучара?! — взревел Осторий, узнав Севера и отразив удар, в который тот вложил всю переполнявшую его ненависть, — сдохни, упырячье отродье!
Одной ненавистью мастерство не пересилишь: левое бедро центуриона обожгла холодная сталь.
— Катись... — лязг, взмах, — к Орку!
Брызги крови. Чьей? Нет боли, вообще нет никаких чувств, только ненависть. Лязг, взмах. Шаг вперед. А, пятишься, тварь!
Закругленный кончик кельтского меча вспорол кольчугу на правом боку центуриона, а через мгновение едва не рассек ему шею. Квинт отшатнулся, уклоняясь от очередного удара, и упал на спину.
— Командир! — голос Авла, откуда-то из-за спины, — держись!
Осторий, уже занесший меч над поверженным центурионом, вынужден был отступить: на него опять насели сразу несколько легионеров.
Квинт, морщась от боли, приподнялся на локте и вдруг, как перуном Юпитера пораженный, вздрогнул: и Осторий и солдаты светились изнутри, каким-то неземным огнем. Все вокруг в этом огне: люди, деревья. Как тогда, в Адрамиттионе. Стало светло, словно луна выглянула из-за туч, только свет ее не серебряный, а кроваво-красный. И льется он не с небес, а... Квинт повернулся и сквозь непроницаемую снежную завесу увидел его. Злого Фракийца. Он сразу же понял, кто перед ним, ибо фигура всадника, восседавшего на невысоком коньке, была целиком и полностью соткана из огненных нитей. Фракиец посмотрел на Квинта, толкнул пятками бока жеребца и помчался прочь.
Север, позабыв обо всем на свете, не видя более Остория и бьющихся с ним легионеров, не замечая собственных ран, бросился следом за призраком. Боковым зрением увидел коня, смирно стоящего над телом мертвого ауксиллария и одним прыжком взлетел ему на спину.
— Пошел!
Он не видел дороги, по которой летел галопом, рискуя свернуть шею и себе и жеребцу. Ветки хлестали по лицу, рассекая кожу до крови, он не замечал и их. Перед глазами горел маяк. Фракиец был не один, но Квинт окончательно утратил способность трезво мыслить, без остатка отдавшись во власть всепоглощающей навязчивой страсти.
— Стой!
Сколько длилась безумная скачка, он не знал. Конь храпел под ним, но лошадник Север, всегда заботливый и внимательный всадник, и ухом не вел.
...Край какого-то оврага. Все вокруг белым-бело. Снег облепил ветви деревьев, укрыл землю вязким толстым ковром. Он светился еле-еле, словно пытался преумножить бледное сияние луны, краешек которой отпихивал прочь от себя темно-серые косматые клочья облаков.
— Он же один!
Рослый широкоплечий воин повернул коня.
— Остемир, стой!
Взмах боевого топора. Короткий опережающий выпад.
Север хищно оскалился. Первый.
Время остановилось.
Воин, недоуменно уставившись на рану, сползал с конской спины на снег.
— Остемир!!!
Еще один всадник вскинул лук, медленно, словно поднимал непосильную ношу.
— Нет! — Фракиец ударил стрелка по руке, но слишком поздно.
Загудела тетива. Стрела не летела — плыла среди замерших в воздухе снежинок, так и не достигших земли. Ребенок играючи увернулся бы, да вот только мышцы, словно свинцом налились.
Квинт пересилил оцепенение, натянул поводья, поднимая коня на дыбы. Летящая смерть угодила в капкан бесконечного круга мгновений, царства застывшего времени, но, рассекая его стальным отточенным острием, неумолимо продолжала свой путь.
...Остемир, сам едва различимый во тьме, налетел на невидимого врага, взмахнул топором, но тот оказался быстрее. Иллириец покачнулся и прильнул к конской шее.
— Остемир!!! — крик Веслева резанул по ушам холодной сталью.
Сердце словно чья-то жестокая рука сжала. Плеврат вскинул лук и, растянув его едва наполовину, не целясь, отпустил тетиву.
Жеребец римлянина вздыбился и заржал, пронзительно, жалобно: выпущенная с десяти шагов стрела вонзилась в его грудь на треть длины древка. Он переступил задними ногами на самом краю обрыва и, не удержавшись, сорвался вниз, ломая кусты.
