Куйбышеве, он заберет ее, и обратно им нужно будет возвращаться вдвоем, значит, от Куйбышева будут нужны два билета. Да и до самого Куйбышева ему еще надо добраться. И Тамару надо будет хорошо кормить. Сам-то он обойдется малым, а вот ей будет нужна хорошая, питательная еда, а это снова затраты. А если девочка не восстановилась? Тогда расходы возрастают многократно.
То, что Тамара может и не захотеть с ним ехать, Мишке в голову не приходило. Она была его, и парень даже мысли не мог допустить, что она решит остаться в Куйбышеве.
Прикинув и так и этак, он решил ехать в Куйбышев на поезде. Да, добираться дольше, зато дешевле. Так он сможет пусть немного, но сэкономить.
Наконец, выстроив у себя в голове план, Мишка отправился на вокзал за билетом.
Приехав в Куйбышев, первым делом он отыскал справочное бюро. Узнав, как добраться по адресу, указанному в письме в воспоминаниях Тамары, он торопливо зашагал к трамваю.
Выйдя на остановке, отыскал нужный дом. Поднявшись на третий этаж, постучал. Вскоре за дверью послышались неровные шаги, и та распахнулась. Перед ним стоял тот самый седой мужчина из воспоминаний доктора, только чисто выбритый и с уже зажившими ранами.
— Эээ… Здравствуйте, — проговорил Мишка. — Вы Ковров Федор Владимирович?
— Да, я, — кивнул мужчина большой головой. — Здравствуй, — и вопросительно уставился на Мишку.
— Я ищу Тамару, — взглянул на него парень. — Она была ранена, и в госпитале сказали, что вы забрали ее в 44 м, — проговорил Мишка.
— Ты кто? — нахмурился Федор. — И зачем тебе моя дочь?
— Я Мишка, Заяц, — подумав, парень назвался старым прозвищем. Он уже успел отвыкнуть от него — в последние годы с легкой руки Бирюка его иначе как Колдуном и не звали. — Это я привел ее с братом и сестрой в дивизию.
— Зайди, — приглашающе мотнув головой, Федор открыл дверь пошире и посторонился. Когда Мишка вошел, он кивнул в сторону кухни: — На кухню ступай.
Мишка аккуратно разулся и прошел в небольшую, но уютную кухоньку. Федор вошел за ним следом. Бухнув на плиту чайник, он подкинул в топку мелко нарубленных дровишек и, выпрямившись, серьезно взглянул на Мишку.
— Ну чего застыл истуканом? Садись, — кивнул он на табурет, стоявший перед столом. — Зачем тебе Тамара?
— Она была ранена, я не знал, куда ее увезли… — растерялся Мишка. — Я хочу забрать ее.
— Зачем? — прищурился, глядя на него, мужчина.
— Ну… Это же Тамара… Моя Тамара… — окончательно растерялся парень под тяжелым взглядом мужчины. — Понимаете…
— Нет, — спокойно ответил Федор. — Не понимаю. Тамара считает нас с Леной своими родителями, Надежду, нашу дочь — своей сестрой. Она живет в семье, которую любит, и которая любит ее, учится, здесь у нее друзья, знакомые. Зачем рушить ее жизнь?
— Но… Неужели она обо мне ни разу не говорила? О Степаныче, об Арсене, о полковнике Егорове? — удивленно уставился на него Мишка. — Мы искали ее… Я искал. Долго. Очень долго… — парень нервно взъерошил волосы. — Но я был на фронте… Я не мог уйти так просто, вы же понимаете… А после войны… Я искал ее. И нашел, — он прямо взглянул на Федора.
— Хм… Нашел… — вздохнул Федор и, поднявшись, принялся разливать по кружкам чай, видимо, давая себе время обдумать ответ. Наполнив кружки, он вернулся к столу и поставил одну перед Мишкой. — Я не знаю, кто ты, парень, и что тебя связывает с Тамарой… Но она стала мне дочерью. Там, в санчасти, после боя, я не смог отговорить ее остаться. И помог спрятаться. Она… удивительная девочка. Тамара боец. Боец по характеру, по жизни, — Федор замолчал, задумавшись. Потом, словно опомнившись, протянул руку и, взяв со стоявшего неподалеку стола тарелку с оладьями, протянул ее Мишке. Парень, беря тарелку у него из рук, прикоснулся к его руке, но, привычно отодвинув хлынувший в него поток эмоций и воспоминаний, выжидательно уставился на Федора. Вздохнув, мужчина продолжил: — Ты спрашивал, не вспоминала ли Тамара о ком-нибудь… Не вспоминала. У неё было очень тяжелое ранение головы, и она… Она потеряла память. Тамара ничего не помнит, — тяжело, словно нехотя роняя каждое слово, проговорил Федор.
— Но… Я… — Мишка заметался. Он мог помочь ей. Ему нужно к ней только прикоснуться, и она вспомнит! Но сказать об этом Федору? И как сказать, если не говорить о даре? Или открыться?
— Что ты? — поднял на него глаза мужчина. — Тамара ничего не помнит. Она считает нас с Леной своими родителями, и я не хочу что-либо менять, — строго и серьезно проговорил он. — Тем более я не отпущу дочь в неизвестность. Она еще не до конца поправилась, она нуждается во внимании и уходе. Здесь у нее своя комната, все условия, хорошее лечение, прекрасные врачи, уход… А что можешь предложить ей ты? — впился он глазами в Мишкино лицо.
— Я… Я тоже люблю Томку, и сделаю все, чтобы она выздоровела, — выдержал его взгляд Мишка.
Федор, бесконечную минуту не отводивший взгляда, вдруг опустил голову, обхватив ее руками и тихо, как-то обреченно заговорил:
— Она не помнит ничего… Но до сих пор кричит ночами, Миша. Если бы ты слышал, как она кричала первое время… Просыпалась в холодном поту, дрожа от пережитого, пыталась вспомнить, что ей приснилось, и не могла… — голос у Федора стал хриплым, уставшим. — Она ребенок еще, Миша. Ребенок не должен был пережить то, что пережила эта девочка. Если бы ты знал, сколько ночей мы с Леной просидели у ее кровати, чего нам стоило поднять ее на ноги, сколько времени с ней работали врачи, чтобы уменьшить последствия душевных ран, восстановить ее психику… Чего нам стоила ее первая улыбка, ее радостный смех… — мужчина выпрямился, нервно стряхнул со стола несуществующие крошки, помолчал и продолжил: — Ты хочешь увидеть ее? Тамара скоро придет со школы, с дополнительных занятий. Да, ты нашел ее. Но я не хочу, чтобы вы встретились. Я боюсь, что она вспомнит! Вновь вспомнит все то, через что она прошла. И все начнется сначала: кошмары, слезы, тоска, обреченность… — Федор поднял голову. — Уезжай, Миша. Богом прошу: не трогай девочку. Если она дорога тебе, оставь ее в покое, дай ей спокойно жить…
Мишка сидел, опустив голову и крепко обхватив горячую кружку руками, слушал и думал. Да, у него были воспоминания Федора, и он их обязательно рассмотрит, но позже, позже… Сейчас же… Он чувствовал, что мужчина не врет, и что он прав. Что может он предложить Тамаре? Повесить ее на Егоровых? Нет, они, конечно, примут ее,
