на свои места. На память я никогда не жаловался.
В самом начале моей попаданческой эпопеи, на нас с Лизхен наткнулась группа отступающих иностранных волонтеров, за которыми шли по следу британские уланы. Уланов мы благополучно перебили, а нескольких взяли в плен, в том числе вот этого уорента. Престона, вроде бы. Точно, Джозефа Престона! Который потом благополучно сбежал, во время нападения на нас бродячих старателей. Твою же кобылу, вот это встреча. Приказать повесить, что ли? Впрочем, нет, позже, а пока пригодится живым.
— Как это понимать! — зло зашипел британец. — Вы напали на нас в мирное время! Это нарушение правил войны!
Меня он не узнал, генерала во мне тоже не распознал: я, как и все присутствующие, был одет в полевую форму пограничной стражи. Брезентовая камуфляжная куртка длиной до середины бедер, на шее шемах, бриджи цвета хаки, и мягкие высокие сапоги. Явных знаков различия нет, кроме серебряной пряжки, прихватывающей поле шляпы с правой стороны к тулье.
Один их конвоиров уже было собрался воздействовать на уорента, но я жестом запретил.
— Что-то вы совсем не выросли в звании, Джозеф…
Бритт недоуменно на меня уставился.
— Простите…
— Генерал Игл, — любезно подсказал я. — Ну же, вспоминайте. Первый раз вы попали ко мне в плен еще несколько лет назад. Вот, вижу, что вспомнили. Вы тогда еще клятвенно обещали мне не бежать, но, увы, сбежали. Ну и как мне с вами быть?
Британец опустил голову и не проронил ни слова.
— Впрочем, вам опять неимоверно повезло. Будете жить, но война для вас уже закончилась. На этот раз окончательно… — я сделал паузу и бросил начальнику разведки корпуса пограничной стражи, сербу Горану Вуетичу. — Он в вашем распоряжении…
Уже в коридоре ко мне подбежал один из пограничников.
— Радиограмма, герр генерал.
Я пробежал глазами по листочку бумаги и про себя улыбнулся. На других участках границы вылазки тоже закончились успешно.
— Герр Майнц…
— Герр генерал, — сопровождающий меня в поездке начальник отдела информации и пропаганды принял строевую стойку. Как всегда, несколько карикатурную.
Я поморщился, но выговаривать ему не стал. Что с гражданского возьмешь.
— Приступайте к работе, герр Майнц.
— Слушаюсь, герр генерал… — Олаф умелся, следом за ним поспешили его люди.
Я вышел на улицу и достал из портсигара сигариллу. Парни из отдела пропаганды свое дело знают. Сейчас на заставе быстро изобразят следы жестокого боя, трупы, как британские, так и наши, следы пуль на стенах, кровь и тому подобное, затем тщательно все задокументируют. А Престона и второго бритта сфотографируют под видом взятых в плен при нападении на пост британских солдат. С соответствующими показаниями.
То же самое сегодня же будет устроено и на двух других заставах, а уже через пару дней, вся эта деза выплеснется в мировое медиопространство, как свидетельство подлой агрессии Соединенного королевства против Южно-Африканского Союза.
— Когда убываешь? — ко мне подошел Степан.
Я задумался. По-хорошему, надо бы прямо сейчас отправляться — дел невпроворот, через несколько дней решающее заседание фольксраада, а мне еще в Дурбан надо успеть. Но, переться в ночь не очень разумно, ладно со зверьем, но бритты тоже не пальцем деланные. Пожалуй, придется остаться.
— Утром, ты меня еще своим кулешиком обещал накормить.
— Это мы мигом, — обрадовался Наумыч. — Тока сами, своих не тащи, погуторить надоть.
Через несколько минут, над костром уже покачивался закопченный котелок, а я, примостившись на лошадиной попоне, неспешно пропускал по глотку из фляги и наблюдал за священнодействием.
Четно говоря, не раз пробовал повторить кулеш Наумыча, рецепт воистину простейший, но ничего даже приблизительного не получалось.
С аппетитным шкворчанием в котел ссыпалось рубленное сало. Степан помешал варево палочкой и принялся ловко мельчить лук на дощечке.
Я передал казаку флягу и с усмешкой поинтересовался.
— Мабуть приколдовываешь казаче, у меня так вкусно не получается.
— И не получится, — усмехался казак. — Заговор нужный надо знать, а он в нашем роду от старших к младшим передается… — он вдруг нахмурился и умолк.
— Тоскуешь по Дону?
— Нет, — резко отрубил Степан. — Не тоскую… — казак опять замолчал, а потом, через долгую паузу, с натугой в голосе поинтересовался у меня. — Почему, Ляксандрыч, ты никогда не спрашивал, за каким лешим меня сюда занесло? Можыть я тать, убивец какой. Я все ждал, когда пытать начнешь, он нет, так и не дождался.
— Нужда придет, сам расскажешь… — спокойно ответил я.
— Пришла, значит, нужда, Ляксандрыч… — казак закрыл котелок крышкой, разгреб уголья, убавив жар и присел рядом со мной. — Пришла. Так и есть, убивец я. Брата единоутробного Ваську, близнеца свого порешил, когда застал с Настеной, жинкой своей. Но он кинулся первый, Господом клянусь, только защищался я. А следом… следом и ее, стерьвь, тоже порешил сгоряча. Не удержался, кровь и обида глаза застила. А потом… — он опустил голову, — подался в бега. Так и тутой объявился. Прибился к одному ферту богатому, с ним и махнул в Африки. Дальше известно тебе. В общем, — решительно закончил казак, — теперича ты все знаешь. Хочу принять от тебя суд, как от самого Господа, ибо гложет меня вина, невмоготу молчать. Как скажешь, так тому и быть. Приму кару безропотно.
Я невольно задумался. Что-то подобное я давно подозревал, но никогда не лез в душу казаку. В жизни всякое случается. Сам не знаю, как среагировал бы, случись подобное со мной. Может и убил бы. А может и нет. Сразу и не скажешь. Тут от обстоятельств многое зависит. Опять же, грит, защищался. Твою же мать, удумал тоже, судьей меня нарядить. Но смолчать нельзя, обижу человека.
— Значит так… — наконец выдавил я из себя. — Грех немалый, ничего не скажешь, но ежели вина гложет, значит человеком остался. А что до кары… тебя сам боженька уже наставил на путь истинный. Вот и держись его. Удержишься — искупишь. А что до моего слова… Ну что
