– Думал, не получилось, – не стал спорить с царем Егор.
– Ерунда это, не грусти! – подбодрил его Петр. – У настоящего, серьезного государственного мужа и не должно быть друзей. Только одна подруга и есть – его собственная страна! Россия – в нашем с тобой, Алексашка, случае…
В Пскове было чуть повеселее, чем в Новгороде: и стена крепостная усердно перестраивалась, и новые бревенчатые казармы возводились вовсю.
«Это как раз и понятно! – шепнул Егору его внутренний голос. – И до серьезных шведских гарнизонов здесь уже ближе гораздо, да и эскадра командора Лешерта дремать не позволяет…»
Царь, впрочем, и в Пскове нашел провинившихся и ленящихся. Казнить, правда, он никого не стал, но отдельным индивидуумам пришлось очень близко познакомиться с батогами, предварительно замоченными в насыщенном рассоле…
– Корабли стройте, бездельники! – строго приказал царь воеводе и боярам. – Что за дела такие? Какой-то Лешерт плавает по озеру, страха не ведая, рыбу русским людям не дает ловить… Самим-то не стыдно?
На второй день после возвращения из этой дальней поездки в Москву Петр, который ничего и никогда не забывал, вызвал коротким письмом Егора к себе в Преображенское и произнес, неприятно усмехаясь:
– Ты же, Алексашка, хотел повстречаться с Яковом Брюсом, о чем-то попросить его? Вот и встречайся…
– Что, прямо сейчас?
– Сейчас, конечно. Чего откладывать в долгий ящик? Эй, маркиз! Проводи своего начальника и близкого родственника!
Алешка Бровкин довел Егора до массивной двери, щедро обитой железными листами, поочередно отомкнул четыре замка, кивнул головой:
– Давай, командир, нажимай на дверную ручку и заходи…
Комната, в которую вошел Егор, была просторной и богато обставленной: иноземная изящная мебель, толстые персидские ковры – под ногами и на стенах, высоченные книжные шкафы, стеллажи и открытые книжные полки вдоль стен. Только вот чуть темновато было в помещении – из-за частых чугунных решеток на узких окнах.
Возле одного из стеллажей стояла переносная лестница на четырех ногах, на верхней площадке которой сидел странный человек, увлеченно читающий – в ярком свете трех обычных свечей, размещенных в гнездах медного подсвечника, – толстый фолиант в переплете бордовой кожи. У мужчины были длинные седые волосы и аккуратно подстриженные – тоже седые – усы и бородка. Человек неуверенно обернулся на звук шагов, внимательно посмотрел – совершенно разными глазами, приветливо поздоровался:
– Здравствуй, Саша! Как твои дела?
– Яков?
– Кто же еще! Хочешь спросить – почему у меня разные глаза: один маленький карий, а другой – голубой и большой? Так спрашивай! – Брюс аккуратно закрыл свой фолиант, бережно положил его на верхнюю площадку лестницы, медленно спустился вниз, приставляя одну ногу к другой, очень сильно хромая, подошел к Егору, протянул узкую, чуть подрагивающую ладонь…
– Здравствуй, Яша, здравствуй! – Егор осторожно пожал руку бывшему другу-приятелю, спросил – как его и попросили: – Так почему глаза разные?
– Один настоящий, а другой – стеклянный! – охотно пояснил Брюс. – Не было у доктора Жабо стекляшки нужного цвета… Ничего, через месяц обещали привезти из славного Амстердама – нужное изделие. Ладно, ерунда! Я на Петра Алексеевича не в обиде, бывает! Да и по делу, собственно… Зато сейчас все просто отлично и замечательно: занимаюсь только получением новых знаний, не отвлекаясь на всякую ерунду… Ты же, Саша, пришел за рецептом зажигательного состава для ваших гранат? – Не дожидаясь ответа, Яков достал из-за обшлага камзола лист бумаги, плотно исписанный косым убористым почерком, протянул Егору: – Возьми, Саша! Возьми и иди…
– Спасибо! – поблагодарил Егор, забирая бумагу. – Яша, может быть…
– Иди, Саша, иди! Уже скоро вечер, я буду через специальную большую трубу наблюдать за вечными звездами и за чудными кометами… А ты иди, готовься к своей кровавой войне, занимайся другими делами мирскими. Разошлись наши дороги… навсегда…
Глава седьмая
Было дело – под Дерптом
Незадолго до Рождества в Москву прибыл герцог Священной Римской империи Карл Евгений фон Круи[21] – с письмом от польского короля Августа. Само то письмо и выеденного яйца не стоило: обычные льстивые и пошлые уверения в вечной дружбе и в братской любви, пожелания воинских успехов в предстоящих жарких баталиях с подлыми шведами (об обстоятельствах смерти Франца Лефорта, понятное дело, ни единого слова), а вот сам цезарский герцог царю очень даже приглянулся.
– Боевой такой дядечка, отважный! – без устали восхищался Петр. – Участвовал в пятнадцати, или даже в шестнадцати, знатных схватках и сражениях, громил и топил, предварительно загнав в глубокие реки, целые неприятельские дивизии, города брал знатные – на свою шпагу! Хочу вот на службу его пригласить. А что, боевой и опытный генерал! Нам такие зело нужны… Как ты мыслишь, Алексашка?
Егор, прекрасно понимая, что, чем больше царю возражаешь, тем он только упрямее становится, ответил весьма обтекаемо и неопределенно:
– Почему бы и нет, мин херц? Вояка-то, судя по всему, весьма дельный. Воля твоя! Только вот языком он треплет чрезмерно, и все – только о разных победах. Странно это… Неужели так и не проиграл этот речистый герцог ни единого сражения? Не, я-то когда сильно подопью, то и не такое еще поведать могу… Думаю, что обязательно надо фон Круи нашего предварительно проверить в невеликом деле. А то знаю я тебя, мин херц! Запросто можешь этому павлину разряженному доверить и всю российскую армию…
Герцог действительно был очень импозантным и даже весьма брутальным с виду мужчиной, да еще и большим модником при этом. Длинный нос, чуть скривившийся от сильного удара – тяжелым прикладом турецкого ружья (как сам фон Круи рассказывал про то), светлые длинные усы, водянистые прозрачные глаза, пышный парик – в мельчайших кудряшках, на лиловом кафтане красовались разноцветные орденские ленты, на шее – золотая цепь с алмазными звездами… Не кавалер – а картинка идеальная! А как рассказывал, сукин сын, как рассказывал! Не хочешь, а заслушаешься! И все о себе, любимом, о героизме собственном, небывалом…
«Натуральный барон Мюнхгаузен! – подозрительно высказался внутренний голос. – Я бы такому вруну – даже эскадрона драгунского не доверил бы…»
Царь, выслушав аргументы Егора, чуть нахмурился, после чего беззаботно улыбнулся и уверенно подвел под этим разговором жирную черту:
– Может, охранитель, ты и прав! Ладно, возьмем этого цезарца с собой – в зимнюю вылазку на генерала Шлиппенбаха, посмотрим его в настоящем деле…
А вот такого поворота Егор совсем не ожидал: мало того что и присутствие самого Петра – при осуществлении этой рискованной и бесшабашной операции – было крайне нежелательным, так тут еще и герцога (неизвестного – по большому счету, и совершенно непроверенного!) приходилось брать с собой… Но дальше спорить с царем он не стал: себе дороже, можно было запросто нарваться уже на серьезные и крупные неприятности. Например, Петр Алексеевич, сильно разгневавшись, мог этого сладкоголосого и хвастливого герцога назначить командовать всей предстоящей вылазкой, а мог – и на себя лично стянуть руководящее одеяло…
Фон Круи, которого, естественно, пришлось ознакомить с оперативными планами диверсии под Дерптом (вернее, на мызе Эрестфер), пришел в неописуемый восторг и зашелся (на немецком языке) в нескончаемых и нудных комплиментах:
– О, какая замечательная придумка! Дерзость и коварство – залог успехов воинских! Сами великие маршалы – Вобан и Люксамбург – были бы в восторге… Кто придумал сие? О, Александр Данилович, господин генерал-майор, сэр Александэр! Примите мои искренние уверения в бесконечном и полном уважении! У вас прекрасные задатки стать со временем – великим и славным полководцем! Я бесконечно рад нашему знакомству…
– Как считаешь, любезный герцог, не маловато ли будет для славной победы всего двух полков? – строго спросил Петр, вскользь одобрительно подмигивая Егору. – Солдатского да конного? Хватит ли для полного успеха тридцати пушек?
Неторопливо, с безгранично задумчивым видом, фон Круи раскурил свою венскую фарфоровую трубку и минуты через три с половиной веско ответил, надуваясь немаленьким пузырем – от осознания собственной значимости:
– Два полка, на мой взгляд, будет вполне достаточно. Чем меньше воинский контингент, тем легче им управлять как нас учит мой великий тезка – Евгений Савойский… Зачем нужна лишняя и глупая скученность? Главное – внезапность и дерзость… Тридцать пушек? Можно и меньше! Но вдруг какая лошадь сломает ногу, сани перевернутся, дуло орудийное треснет от мороза? Пусть, для страховки, будет тридцать! Лишь бы морозов не было сильных… Кстати, а когда мы планируем выступать из Москвы?
