девка за тебя, — кивала Тамара, пока я маленькими порциями пил чай. — Но я тебе не говорила.
Конечно, я нем как рыба! Сам сейчас немного удивлён, что Вещевая не просто так проявляет ко мне заботу. Но кого я обманываю? Видно это было очень хорошо. Теперь её поведение вполне объяснимо.
Не успел я допить чай, как из дверей операционной, буквально, вылетел тот самый Марат Геннадьевич.
— Я не знаю, что с ним делать. Он сейчас дождётся, что его супруга умрёт.
Чай придётся мне допить позже. Знаю, что в операционную мне входить нельзя, но физическая помощь может понадобиться. Тем более, как я успел заметить, что-то сказать и понять на местном языке могу только я из присутствующих.
На операционном столе лежала та самая Джамиля, но никто так и не снял с неё одежды. Что там показывал монитор сердечной деятельности разобрать сложно, но девушка жива.
В помещении стоял крик Абдуллы, который вовсю протестовал, не подпуская никого из врачей к своей жене. Ольга, которой по обычаям ислама можно было прикасаться к ней и проводить операцию, пыталась на русском языке успокоить афганца.
— Абдулла, я ей помогу. Она умрёт, если я этого не сделаю.
Дехканин продолжал отгонять Марата Геннадьевича и Ольгу. Хорошо, что он ещё скальпель не выхватил. Хотя… ему запрещено это делать.
— Замин! Замин! — кричал Абдулла, но при виде меня слегка успокоился. — Афсар! Они замин, — тыкал он во врачей.
— Что он говорит? — недоумевал пухлый хирург.
— Замин это тот человек, который убил или нанёс увечья родственникам. Вы уже начали что-то делать? — спросил я.
— Я хотела отстричь ей волосы. Они мешают… — начала рассказывать Ольга и сделала шаг к операционному столу. — Это нужно сделать, — пыталась она объяснить Абдулле, но тот не подпускал Вещевую.
— Сергей, давай его скрутим, пока он кого-нибудь не убил, — сказал за моей спиной хирург.
— Он не убьёт вас. Ему не позволительно это делать, — сказал я и заглянул за спину Абдулле.
— С чего такая уверенность? — съехидничал Марат Геннадьевич.
— Вы — врачи. Согласно их священному писанию, первые методы лечения были ниспосланы через откровения пророкам. Так, что медицина — божественная наука. Но вам нельзя ошибиться. Если в результате вашей ошибки Джамиля умрёт, то вы будете заминами и ответите перед Всевышним.
— Это ещё почему? — спросил хирург.
— Вы не гинекологи и лечите не по своей специальности, не зная своего дела, а значит, подвергаете себя опасности стать заминами. Со всеми вытекающими.
— Сергей, у неё обгорело лицо, — сказала Оля, но это можно было предположить, поскольку волосы слегка опалены, а паранджа вся в прожжённых дырках. — Мне нужно остричь ей волосы, чтобы обработать лицо.
— Стричь женщину нельзя. Таков закон, — объяснил я.
Ольга вышла за дверь и позвала в операционную Тамару. Когда красотка-брюнетка вошла, Вещевая сказал ей готовиться к операции. Со слов Тамары, она пару месяцев работала в роддоме и знает, как обрабатывать пуповину новорождённым детям.
— Абдулла, если я этого не сделаю, она умрёт. Поэтому, отошёл и не мешай мне! И руки вымойте оба! — воскликнула Ольга, посмотрев на меня и афганца настоящим звериным взглядом. — Прошу, Марат Геннадьевич. Вы ассистируете и говорите мне что делать.
Я медленно подошёл к Абдулле. Взяв за плечо, отвёл его от операционного стола и посадил недалеко от ширмы, чтобы он мог наблюдать за происходящим.
Сам же я сел рядом с ним, но спрятался за ширмой, чтобы не видеть происходящего. Хирургу он, всё же, позволил работать, но не прикасаться к его супруге.
Шли минуты, а врачи продолжали колдовать над Джамилёй. Из их разговоров было ясно, что на лице огромный ожог и его нужно обработать. Плюс какие-то ранения и ещё ребёнок, которого срочно нужно извлекать из тела матери.
Третий час был на исходе. Хоть мне и лететь завтра, но бросать дело на самотёк нельзя. Пока Абдулла спокоен и доверяет мне, нужно быть здесь. Опасность для Ольги, Тамары и Марата ещё существует.
— Вы собираетесь уйти из Афганистана, афсар? — тихо спросил у меня Абдулла.
В его серых глазах читалось, что он боялся задавать этот вопрос.
— Никто отсюда не уйдёт. Мы останемся надолго, — ответил я.
— Уйдёте, и тогда придут бандиты. Афганцы, как и мы, верящие, что защищают ислам, но это не так, — сказал Абдулла, отклонившись чуть назад на стуле.
— Это придумали на Западе, а Советский Союз с вами, с простым народом, — сказал я.
— У нас не все ещё поняли, что шурави это не «неверные». Шурави друзья Афганистану, — произнёс Абдулла и слегка приподнялся со стула.
И после этих слов в операционной раздался крик младенца. Звонкий и такой долгожданный.
Из-за ширмы вышла Тамара с ребенком на руках и позволила афганцу взять младенца на руки.
— Ваша жена будет жить. Ребёнок здоров, — сказала Тома.
— Ташакор, шурави докторе! Ташакор! — поблагодарил Абдулла и взял у неё из рук ребёнка.
Когда всё закончилось, Оля не стала задерживаться на месте, а тут же вышла из операционной. Так как опасность уже миновала.
Брюнетка кивнула в сторону выхода, намекая, чтобы я бежал за Ольгой. Засиживаться я не стал и последовал совету медсестры.
Нашёл я Олю в ординаторской, сидящей на полу около окна с открытым пузырьком. Не трудно догадаться, что в нём явно не физраствор.
— Это не помогает, Оль, — намекнул я, что алкоголь не сможет расслабить человека полностью после такого напряжения.
— Знаю, — сказала Оля, посмотрев на меня заплаканными глазами. — Есть другие предложения?
— Хм. Ты же любишь тепло и ласку? — спросил я, подошёл к ней и сел рядом.
— Кто ж не любит. Даже животные без этого не могут обходиться, — сказала Ольга, поставив пузырёк на подоконник. — Только где бы найти того, кто не зациклен на своей… штукенции, которую надо вставлять, быстро вынимать и убегать. Разве я не права⁈
— Неа! — сказал я. — Слишком много слов, товарищ Вещевая.
После этих слов я взял и поцеловал её без разрешения.
Оля стала самой нежностью. Я продолжал чувствовать каждый её поцелуй и сладковатый аромат духов, который не исчез после операционной. Ещё немного и я завою громче койота из мультика.
— Хотел спросить… — не то простонал, не то прохрипел я.
— Тише, дурак, — едва слышно прошептала она. — Не нарушай композиции, — сказала Оля.
Композиция становилась всё прекраснее! Смотреть на происходящее чудо, желания не было. Я просто держал в своих руках нежное создание, которое, наконец-то, доверилось мне.
При каждом моём прикосновении она вздрагивала и прижималась сильнее. С затаённым интересом мы вместе ожидали, куда эта внезапная, и такая долгожданная, страсть, приведёт нас. Ну, я, естественно, знал! Да и Ольга — неглупая девушка. Всё теперь зависело, насколько меня хватит сдерживать себя от желания снять белый халат с белокурой красотки.
— Если… так и дальше пойдёт, — прошептал я ей на ухо, расстёгивая свой комбинезон, — боюсь, я не сдержусь.
Она робко прикоснулась к моей груди, и слегка прикусила моё ухо. Что-то совсем неожиданное от доктора Вещевой. И как же приятно ощущать горячее дыхание! Тепло, исходящее от её тела, с каждой секундой превращалось в жар. И единственной преградой, чтобы не обжечься сейчас является наша одежда.
Кто из нас хотел этого больше всего, нужно ещё определиться. Не сдерживая себя, прижал Олю к стене рядом с медицинским шкафчиком. Пошевелиться ей было сложно, под таким-то напором.
— Серёжа… а дверь не закрыта, — сказала Оля, тяжело дыша.
— Закрыта, закрыта, — стянул я с её плеч халат.
Ох, и давно же я не ощущал аппетитных женских форм в своих руках. Ладонями я нежно касался её упругой груди, которую вмиг освободил от нижнего белья.
Оля потянулась руками к моей ширинке.
— Неа… я первый, — сказал я, и медленно стал спускаться от её шеи к груди.
То ли от наслаждения, которое я доставлял ей своими прикосновениями между её ног, то ли от смущения, она опустила свои глаза, прикрывая их пушистыми ресничками.
Несмотря на свою робость, Оля умудрилась положить руку на стратегически важный объект поверх моих штанов и сжать его. Невольно из моих уст вырвался стон наслаждения. Умеет раззадорить товарищ Вещевая.
— Это… ты… так… Ну, я тебе сейчас, — прошептал я, буквально отбросив её руку в сторону и снова припав губами к груди.
Дыхание Ольги учащается. И как же это приятно! Вот уже я стянул с себя штаны до колен. Вид обнажённой груди поднимает мне не только настроение. Мне кажется, что с каждым прикосновением целостность моих трусов падает.
Проникаю рукой
