теперь? — спросила Демидова, скрестив руки на груди. — Не знаю, кто вы, но не много ли на себя взяли, молодой человек?
— Разберёмся, — улыбнулся я. — Так, Владимир?
— Р-разберёмся, — с энтузиазмом подтвердил Высоцкий и сделал ещё одну попытку подняться.
— Сиди, сиди, — я слегка придержал его за плечи, одновременно входя в орни. - Алла Сергеевна, будьте столь добры, пододвиньте мне стул…
Высоцкий выпил много. Это было видно по его ауре и тому, как сильно от него несло спиртным. Хуже того, в желудке оставался алкоголь, который ещё не усвоился.
— Алла Сергеевна, ведро тут есть какое-нибудь или таз?
— Сейчас, — Демидова как-то быстро сообразила, что спорить со мной не нужно, а лучше помогать.
Молодец. Правильный человек. И актриса прекрасная.
Я заставил Высоцкого выпить жидкость, которую ему предлагал Валерий Золотухин (вода с несколькими каплями нашатырного спирта), после чего подставил ведро.
Проблевавшись, Высоцкий обессиленно откинулся на спинку дивана. Я отодвинул ведро ногой (пахло оно неприятно), взял Высоцкого за руки, нащупал учащённый пульс.
— Сейчас я досчитаю трёх, и ты уснёшь, — сказал размеренным голосом. — Крепко уснёшь и будешь спать ровно десять минут. Потом я досчитаю от пяти до одного, и ты проснёшься. Трезвым, свежим и отдохнувшим. Один, два, три… Спать.
Глаза Высоцкого закрылись, он уронил голову на грудь.
— Однако, — сказала Демидова. — Слышала о таком, но никогда не видела. Вы гипнотизёр?
— Отчасти, Алла Сергеевна. Отчасти. Теперь ждём десять минут. Абсолютно трезвым он не проснётся, но играть сможет. Гарантирую.
В зал я прошёл после третьего звонка. Сел на своё место, успокаивающе дотронулся до Таниной руки.
— Всё в порядке, — шепнул.
Посмотрел на сцену. Там, в глубине, у какой-то бутафорской каменной стены сидел Высоцкий с гитарой и тихонько перебирал струны.
Погас свет.
Луч прожектора упёрся в Высоцкого.
Актёр посмотрел в зал и поднялся. Это был уже Гамлет.
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку… [3]
Хриплый, преодолевающий всё преграды голос актёра понёсся с авансцены и мгновенно подчинил себе зал.
Волшебство началось.
Я всегда любил театр. Есть он и на Гараде. И, конечно же, лучшие театры в столице — Новой Ксаме. Помнится, учась в Космический Академии, я старался попасть на премьеры того же ксамского Театра имени Исьяра Гурона (знаменитый средневековый драматург, сравнимый талантом с земным Шекспиром) всеми правдами и неправдами, и не только на них. А когда в Кушку в ноябре прошлого года приехала разъездная труппа из Ашхабада со спектаклем по пьесе Александра Островского «На всякого мудреца довольно простоты», я смотрел на игру плохо загримированных и неважно одетых актёров в каких-то пыльных декорациях условного девятнадцатого века, чуть ли не раскрыв рот. Потому что это был театр. Волшебство.
Здесь, на Таганке, тоже творилось волшебство. Только гораздо более мощное. Оно захватывало зрителей властно, беспощадно, мгновенно и уже не отпускало до самого конца — до бешеных оваций, криков «браво!» и букетов цветов.
После спектакля, в фойе, нас с Таней остановил Валерий Золотухин, который не был задействован в спектакле.
— Ребята, вы торопитесь? — осведомился он улыбнулся так, как умел улыбаться только он.
— Ой, — сказала Таня. — Вы… вы правда Валерий Золотухин?
— Нет, — подмигнул ей актёр. — Я просто его играю сегодня. Похоже?
— Очень, — засмеялась Таня.
— Серёжа, — обратился ко мне Золотухин. — Там Володя тебя зовёт. И Юрий Петрович тоже. Они бы сами подошли, но, ты же понимаешь… — он выразительно повёл глазами на поклонниц, которые уже стояли неподалёку с блокнотиками и ручками наготове.
— Хорошо, — сказал я. — Где они?
— На втором этаже, в кабинете Юрия Петровича. Идёмте, я провожу.
— Товарищ Золотухин, автограф, пожалуйста… — самая отважная из девиц шагнула вперёд, протягивая блокнот и ручку.
— Подождите минут десять-пятнадцать, хорошо? — обаятельно улыбнулся актёр и повёл нас наверх.
Стены кабинета художественного руководителя и главного режиссёра Театра на Таганке Юрия Петровича Любимова были расписаны шутливыми стихами, пожеланиями и всяческими автографами. На полу — ковёр. Письменный стол, к которому придвинут ещё один прямоугольный столик буквой «Т», на котором стояло железное ведро, куда, как в корзину, были натыканы букеты с цветами.
Вдоль стен — полукресла с подлокотниками.
Пианино.
Хозяин кабинета — за письменным столом, заваленным бумагами.
Рядом, опершись задом о пианино со скрещёнными на груди руками — Высоцкий. Всё в том же чёрном свитере и джинсах, в которых играл Гамлета. В полукресле, закинув ногу за ногу, — Алла Демидова.
— Привёл, Юрий Петрович! — провозгласил Золотухин.
— Вижу, вижу, — раскатился из-за стола бархатистый голос Любимова. — Проходите, молодые люди, присаживайтесь.
Высоцкий оторвался от пианино, шагнул навстречу, протянул руку.
— Тебя Сергей зовут? Спасибо тебе, Серёга, выручил. Как это у тебя получилось?
Рукопожатие у него было крепким, искренним.
— Здравствуйте, Владимир Семёнович, — пролепетала Таня.
— Привет, — Высоцкий улыбнулся, пожал руку Тане, усадил нас рядом с Аллой Демидовой, уселся сам. Напротив, тоже в полукресле, устроился Золотухин.
Любимов поднялся, вышел из-за стола, прошёлся по кабинету, театрально заложив руки за спину. Остановился, посмотрел на меня.
— Серёжа, не знаю, кто вы, но на моих глазах вы совершили чудо. Самое настоящее.
— Рад был помочь, — сказал я. — Но это не чудо, поверьте.
— Для нас — чудо, — отрезал Любимов. Мы были в шаге от катастрофы, а вы нас спасли. Можете совершить ещё одно? Если получится, вам пожизненно обеспечены билеты в наш театр. На любой спектакль.
[1] Стихотворение Евгения Евтушенко, написанное в 1965 году.
