дорог не отличалась от других служб МВД. Гаишника можно было узнать лишь по полосатому жезлу, мотоциклентым крагам и хитрым усам. Ни того, ни другого у Казаряна сейчас не было. Получается, что я как-то выковырял из подсознания информацию, которой владел мой предшественник? Бляха-цокотуха! Или это предшественник волю почуял? А что если он меня вытеснит? Из тела? Ну уж нет, теперь это моя тушка и я буду ее жить.
— Слюшай да э-э-э, — протянул гаишник. — Зачэ-эм в Трубецкого доской кинул?
— Кто в меня кинул⁈ — к нам уже подвалил оперок-инспекторок, потирая на лбу шишку с зрелую сливу.
— Да не в тебя я кидал, — всплеснул я руками, открыто, честно и с душой. — В псину свою. Гляжу, прет как паровоз, вот-вот Антошеньку задавит (блин, и инспектора розыска я тоже знаю, как зовут). Вот и швырнул, но промахнулся малость. Но это ничего… Никто же не пострадал, Мухтар только брючину тебе обделал, а так все обошлось. Да, Антон Львович?
Присутствующие глянули на мокрую штанину Трубецкого и сдавили смешки ладошками, прижатыми к губам.
Оперативник что-то прошипел себе под нос, зыркнул на меня недобрым взглядом и поспешил ретироваться. Оно и понятно, с мокрой брючиной западло ходить. А в помещении так вообще вонять будет.
— Морозов! — из окна второго этажа свесился начальник. — Быстро ко мне в кабинет!
Если кто и мог видеть мои умышленные действия по освобождению пса из «плена», то это Кулебякин. Похоже, мне амба.
Уволит? Жаль, что нет…
Я вошел в кабинет начальника. Даже постучал в дверь.
— Морозов! Ты совсем охренел! — с порога вызверился на меня шеф. — Это что было вообще⁈
— Понимаете, товарищ майор, — я включил режим послушного простачка, даже стараться особо не пришлось, мой предшественник был рохлей, и как-то сейчас само собой все выходило, — я клетку открыл, а она как побежит, как побежит!
— Кто побежит?
— Мухтар.
— Ты дебил, Морозов? Во-первых, Мухтар не она, а он.
— Я имел в виду, что собака…
— Отставить! Во-вторых, не клетка, а вольер. Если собака сбежала, поймаешь, вернешь, иначе из зарплаты ее стоимость балансовую вычтем и выговор влепим. И в-третьих… При чём тут вообще собака? Я тебя не об этом спросил. Какого рожна ты самовольно планерку покинул? Ядрёна сивуха!
Майор еще поорал. Побрызгал слюной — и послал меня в кадры зачем-то.
Я рад был смотаться из его кабинета, бесит он меня, похож на младенца — лысый и все время орёт. И главное, в морду не дашь и перцем не сыпанешь — начальник ведь.
Кабинет отделения кадров оказался тоже на втором этаже. Дверь нараспашку, у раскрытого окна стучала по клавишам пишущей машинки старший лейтенант Вдовина Мария Антиповна.
Увидев меня, она нехотя оторвалась от клавиш. Критически оглядела с головы до ног, будто прицениваясь ко мне, как к мужчине, поморщилась и вздохнула:
— Садись, Морозов, пиши объяснение.
Ее изящный пальчик указал на стул возле еще одного стола, заваленного бумагами. Там явно никто никогда не сидел, стол предназначался для номенклатурного хлама, железного электрического чайника и прочих кабинетных нужностей. И посетителей кадров там размещали ещё, таких как я сейчас. Вдовина была в кабинете одна, единственный кадровик ГОВД. Оно и понятно, отдел Зарыбинской милиции совсем небольшой, как, впрочем, и сам городок.
Я деловито раздвинул кипы бумаг (какие-то представления, характеристики, личные дела сотрудников и прочий мусор) и уселся на скрипучий стул, который был еще крепок, но явно старше меня нынешнего.
— Петр Петрович сказал взять с тебя объяснение, почему ты самовольно ушел с планерки, — женщина снова глянула на меня и вздохнула, мол, свалился на мою голову, нет чтобы нормального мужика ей в кабинет заполучить, побеседовать, а тут малохольный кинолог. Хм… я глянул на ее пальцы, кольцо обручальное не на правой, а на левой руке. Вдова, получается, у нас Вдовина? В поиске… вот откуда у нее эти игривые искорки в глазах. Но пока она глядела на меня, они у нее потухли. Что же ты за человечек такой был, Саша? Что никто тебя всерьез не воспринимал? Даже такие интересные и не слишком требовательные женщины, как птичка-кадровичка. Ну нет, так дело не пойдет! Это надо исправлять. Срочно…
Я подошел к инспеткорше, свесился над ее столом и тихо грудным голосом проговорил:
— Подскажи, Мария Антиповна, а как правильно писать: -тся или -ться?
— А какое слово?
— Козёл…
Она коротко хихикнула и переспросила:
— А почему козёл?
— Начальник ваш… то есть наш, козёл. Все время тиранит вас… нас. А вы молчите.
Видно, задел за живое. Вдовина на миг погрустнела, задумалась, а потом моргнула и снова заулыбалась:
— Петр Петрович — человек неплохой, где-то в глубине души. Просто ему тяжело на такой должности… И с таким личным составом.
— Хм… На какой такой должности? — тихо, заговорщически проговорил я и наклонился еще ближе, уже чувствовал дыхание кадровички. Сладковатое-помадное.
— Ну-у… Непросто быть руководителем среднего, так сказать, полета. И сверху спрашивают, и личный состав неприятностей доставляет…
Она снова вздохнула. Мол, не ставь меня в неудобное со всех сторон положение.
— Как-то ты корректно выразилась, Мария Антиповна, — улыбался я. — Так и говори, что тяжело быть начальником-середняком. И выше тебя придурки, и ниже тебя придурки.
— Ха-ха, — закрыла смешок ладошкой женщина. — А ты с юмором… Можно просто Мария.
— Хорошо… просто Мария, — подмигнул я.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Кудрявый.
— Маша!.. э-э… Мария Антиповна! — выдохнул он, увидев, что я сижу на столе кадровички на расстоянии от нее слишком близком, чтобы это было случайностью. — А что здесь происходит?..
— Антон Львович⁈ — вскочила со стула женщина и зачем-то одернула юбку, будто она могла стать длиннее и закрыть колени. — Саша, то есть Александр Александрович, тут объяснение пишет. А ты… вы что хотели? И что у вас с лицом. Это шишка?
— Объяснение? И долго он будет писать объяснение? — с нескрываемым раздражением кивнул на меня Трубецкой.
— Буду писать, пока не напишу, — вставил я.
Но Трубецкой мой ответ проигнорировал, обошел меня, как мебель и как-то бочком приблизился к кадровичке, проговорил нарочито сухо, но настойчиво:
— Мария Антиповна, можно вас на минуточку попросить в коридор выйти? Мне тут надо проконсультироваться