– Мама, что такое?
Я подлетела к ней. Страх перерос в настоящую панику: по ее лицу, искаженному болью, текли слезы, смывая безупречный макияж.
– Не могу… – в ужасе и отчаянии прошептала она.
В замешательстве я принялась озираться.
– Чего не можешь?! Мама, что случилось?
Я никак не могла понять, что так сильно ее расстроило: комната выглядела как обычно. Только мама билась в истерике.
– Вот, – разрыдалась она, взмахом руки указывая на столовые приборы. – Я не могу накрыть на стол! – Она беспомощно и потерянно уставилась на меня. – Не помню, как это делается. Просто… не помню!
Конечно, тогда мы обратили все в шутку. По-другому было нельзя. Я ее успокоила, сама завершила приготовления к ужину. Мама к тому времени взяла себя в руки и стала почти нормальной. Кажется, мы рассказали о случившемся Ричарду и его родителям и даже – какой ужас! – посмеялись над этим. Иногда я думаю: а не вышло ли так, что мы своим легкомыслием сами распахнули дверь безумию? Не знаю… В любом случае болезнь взяла свое, и вскоре подобные случаи стали повторяться в нашем доме чаще.
Следующие несколько дней мама лучше сознавала реальность – как всегда после срывов. Она даже выразила желание порисовать, и отец, устанавливая для нее мольберт и замешивая краски, то и дело бросал в мою сторону красноречивые взгляды, означавшие: «Вот видишь, все хорошо». Надеюсь, он и сам в это верил.
Что ж, хотя бы Ричард меня поддерживал – правда только по телефону. Мы каждый вечер разговаривали с ним часами, о чем наверняка пожалеем, когда в следующем месяце получим счета.
– Решать твоему отцу, а мы можем разве что смириться, – рассудительно заметил он.
– Знаю, – вздохнула я. – Но что, если бы мы ее не нашли? Что, если в следующий раз она заблудится, или поранится, или еще что?… Он никогда себе этого не простит!
Какое-то время в трубке слышалось тихое потрескивание, и я уж было решила, что связь прервалась. Но затем Ричард заговорил с откровенной тоской в голосе:
– Ты не можешь всю жизнь провести в страхе, думая о всяких «если». Нельзя заглянуть в будущее, надо просто жить, принимая то, что есть. Потому что все может в любую минуту перевернуться… – Ричард замолчал. Мы оба подумали об одном и том же. О смерти Эми. Она всегда придерживалась простой философии: «Живи сегодняшним днем, а завтра будет завтра».
Разговоры с Ричардом заметно придавали мне уверенности. Мы беседовали на разные темы, и он умел подобрать нужные слова: о моих родителях, о моих страхах… а еще о нашем будущем.
– Не хочу откладывать свадьбу надолго.
– Если мы поторопимся, это могут счесть неуважением…
– Да плевать! Есть только ты и я. Давай по-честному: разве Эми была бы против? Как считаешь?
Я покачала головой, забыв, что разговариваю по телефону. Впрочем, говорить все равно я не могла: горло перехватило, едва я представила, как Эми сказала бы то же самое, только куда более красочно.
– Хорошо. Давай все обсудим, когда ты вернешься, – согласилась я.
Следующим утром я сидела за кухонным столом, настороженно изучая небольшой коричневый сверток, будто внутри лежала бомба. Я тихо фыркнула над своей безумной ассоциацией. Это же книга. Обычная книга. Я такие каждый день держу в руках. А моя реакция просто нелепа.
Пусть за пасхальные выходные я так и не смогла решить ничего определенного, одно было ясно наверняка: Джек, как магнит, одновременно притягивал и отталкивал меня, и немаловажную роль в этом сыграл наш обед. Поэтому последнее, что мне сейчас нужно, – читать его книгу, чтобы еще больше забивать им свои мысли. Лучше просто выкинуть сверток и избегать дальнейших встреч, тогда странные чувства исчезнут сами собой. Вот и все. Но почему-то мои пальцы, не слушая меня, уже рвали обертку.
Под ней оказалось солидное издание в переплете, с черной глянцевой обложкой и тиснением. Я прочитала аннотацию, не узнав из нее ничего нового – этот же текст был на страничке заказа в интернет-магазине. Я перевернула книгу, и дыхание перехватило. На заднем форзаце была фотография мужчины, который меня спас. Он стоял в непринужденной позе, с улыбкой прислонившись к дереву. На заднем плане виднелась деревянная изгородь, как у ранчо, а джинсы, рубашка с расстегнутым воротом и высокие сапоги завершали образ ковбоя, который стремился создать фотограф. Джек выглядел моложе, волосы были длиннее, а морщинок вокруг глаз – меньше, но в остальном… Я с треском захлопнула книгу, словно на ее страницах извивалась змея. Вот поэтому и стоило выкинуть роман – потому что один взгляд на Джека (даже на его фотографию) кружил голову хуже наркотика. И вызывал зависимость. Так, надо избавляться от мании, пока я совсем не забыла о по-настоящему важных вещах: о моей семье, женихе, друзьях и попытках жить нормальной жизнью после смерти Эми.
Осторожно, будто книга могла ужалить, я взяла ее за один уголок, и она, естественно, выпала из рук. Наклонившись, я заметила, что раскрылась она на странице с благодарностями. Наверное, я очень долго просидела на корточках с полусогнутой спиной. Ноги вконец затекли. Однако я никак не могла оторвать взгляда от трех набранных курсивом строчек: «Посвящается Шеридан: моей подруге, возлюбленной, музе и жене. Я всегда буду любить тебя. Джек».
День я провела с Кэролайн и Ником. Подъехав к их дому, я сразу же заметила новенький сверкающий автомобиль возле старого внедорожника. В машинах я разбиралась плохо, но эта модель явно стоила намного больше страховой выплаты за разбитую «Тойоту». Проходя мимо, я не удержалась и заглянула внутрь. Как минимум пять подушек безопасности по всему периметру. Зная Ника, можно с уверенностью утверждать: это он настоял на покупке самой дорогой комплектации. Что ж, логично. Увы, неизбежно вставал вопрос: а как бы завершилась ночь девичника, если бы тогда Кэролайн сидела за рулем подобной машины?
Я по-прежнему глядела через плечо на новый автомобиль, когда Ник распахнул дверь. Он поцеловал меня в щеку.
– Просто фантастика, – кивнула я в сторону машины.
– Ага, – с горечью заметил Ник. – Жаль только, Кэролайн не хочет в нее садиться.
В его словах звучала искренняя забота, и я невольно понизила голос до шепота, чтобы Кэролайн не услышала нас из кухни:
– По-прежнему боится автомобилей?
Ник кивнул.
– Да. Кое-как соглашается ехать пассажиром. А вот в водительское кресло, боюсь, больше не сядет.
Что ж, понятно. Меня практически парализовало, когда впервые я села за руль после аварии. А Кэролайн ведь досталось куда сильнее…
– Подожди немного, – вот и все, что я смогла сказать. Повторила слова, которые окружающие твердили и мне: «Подожди, все пройдет, время лечит». Наверное, самый искренний и при этом самый бесполезный совет на свете.
