Операцию сестренка провела образцово-показательно. Ее знаменитое «крови по щиколотку!» звучало и выполнялось лишь в тех редких случаях, когда встречалось сопротивление. Если город или поселок сдавался без боя, простых жителей вообще не трогали. «Верхушку» изгоняли, грабя подчистую, порой до нательного белья. Вояк распускали, предварительно обезоружив, но чаще брали на службу, создавая «штрафные батальоны». Естественно, что такие подразделения шли в бой первыми. Но что поделаешь — традиция, освященная веками.
Население на мелкие нюансы не обращало внимания. Им хватало простого понимания: лапы в гору задрал — дупа целая! Уже Никея встретила русов открытыми воротами и… подносами с головами городской верхушки. Видимо, у горожан оказалось крайне своеобразное понимание ритуала «хлеба-соли»
Магдебург, год 941 от Рождества Христова, июль
Стражники на южных воротах не спали. Издалека заметив торопящийся к городу кортеж, быстро разогнали по обочинам телеги сервов и купеческие возы. Владельцы даже самых невезучих, сброшенных в придорожную канаву, оценив общую нахмуренность и бликующие на солнце острия копий, спорить и возмущаться не решились.
Кавалькада без задержек миновала ворота, пронеслась по улицам и влетела на дворцовую территорию.
Генрих соскочил с коня, швырнув поводья в лицо подбежавшему слуге. В миг проскочил длинную череду коридоров, взлетел по лихо закрученной винтовой лестнице… Король ждал в рабочем кабинете, монаршьей волей вознесенном на сорок локтей ввысь.
— Я рад приветствовать Ваше Величество…
Оттон оторвался от изучаемого листа бумаги. Посмотрел на принца, замершего в поклоне.
— Генрих, — сморщился он, словно от зубной боли, — мы одни! Какого черта ты расшаркиваешься, как придворный павлин?! Успешно съездил?
— Да, Отто!
— Отлично! Дождемся Бруно, расскажешь сразу обоим. У нашего младшенького не голова, а подлинный амбар! Всё запоминает, — король зазвонил в колокольчик и бросил вошедшему слуге. — Бруно ко мне.
Но младший брат уже и сам входил в кабинет.
— Здравствуй, Генрих! Увидел в окно твоих людей и подумал, что буду нужен.
— Правильно подумал, — одобрил Оттон. — Садитесь, и приступим!
Младшие устроились в креслах.
— Альберих оценил угрозу. Иначе бы не согласился практически сразу, — начал доклад Генрих. — Их Святейшество тем более не возражал. С Гуго возникли некоторые трудности.
— Что, — удивился Оттон, — король Италии не хочет воевать за веру?
— Король Италии хочет воевать за деньги! — презрительно скривился средний брат. — Сейчас он собирался пойти на Беренгара! Решил, что если у него отхватили Рим, то приобретение Ивреи частично возместит горечь утраты. Впрочем, мы все отлично знаем, какие доводы наиболее действенны для этого ростовщика в короне!
— То есть, замысел нашего «крестового похода» ему понравился? — с усмешкой уточнил Оттон.
— Точно, понравился, — подтвердил Генрих. — Если поход не будет направлен против него. Беренгар тоже в игре.
Король снова улыбнулся:
— Ты хорошо поработал, мой любезный брат!
— Не слишком, — вздохнул Генрих, — К сожалению, все приготовления требуют времени. И времени немалого. Первые отряды выдвинутся через месяц. Да и то, если на подобное чудо будет воля Господа…
— Неудивительно, — сказал Оттон. — Людовик Заморский, Герберт Вермандуа и Гуго Великий согласились на время забыть о взаимных претензиях. Но это тоже требует времени. И тоже, как мы все понимаем, немалого. Людовик отправил верного человека к Эдмунду. Если тому удастся договориться о перемирии с Олафом, а к нему поехал архиепископ Кельнский, получим валлийских лучников. Я ничего не забыл? — Оттон перевел взгляд на младшего брата.
— Норманны тоже поучаствуют в общем веселье, — добавил Бруно. — Горм Старый согласился на перемирие. Что, впрочем, совсем не означает, что какой-нибудь из нищих ярлов не решится под шумок разграбить деревеньку-другую. Но пока все соберутся, начнется осень. И вместо похода получим барахтанье в грязи и болотах. Бесцельное и бессмысленное барахтанье. К тому же, распутица порождает голод. А где голод, там и разбегающиеся по округе воины. Русы успеют вернуться с юга и будут смотреть на нас, не скрывая злорадства…
— Может, ударим своими силами? — спросил Генрих. — Пока русы бодаются с Романом.
— Рискованно, — вздохнул Оттон. — Ты же знаешь, как ныне воюют славяне. Они поумнели, да и до этого не грызли щиты. Пока дойдешь, треть войска из засад повыбивают. А еще обратно… Не хочу терять своих воинов. В авангарде должны идти люди Людовика и обоих Гуго. Нет, использовать уход войск русов на юг не удастся.
— Жаль… — протянул Генрих. — Очень жаль…
— Еще как жаль! — согласился король. — На юг ушли огромные силы. Кстати, а что говорят в Италии о походе русов?
— Константинополь потерял флот, но сумел перебросить армии с Востока. А еще у них не получается навязать русам сражение. И мне кажется, что правильной битвы не будет. А в Болгарии мадьяры. Грабят.
— Они это умеют, — согласился Бруно. — А что произошло с флотом?
— Толком никто не знает. Выживших мало, а сумевших хоть что-то понять еще меньше. Насколько я понял, до боя дело не дошло. Большая часть эскадры сгорела чуть ли не на рейде. Что-то случилось с их огнеметами. Притом, полыхнуло на многих кораблях сразу.
Оттон изогнул в удивлении бровь:
— Не сладили с огнем? Не похоже на ромеев.
— А тем временем русы разбили хазар. И как-то очень уж легко… — задумчиво добавил Бруно. — Нет, Ваше Величество, лезть на Восток нашими силами нельзя ни в коем случае. Нечисто что-то. Но прощупать бы надо…
— Что прощупать? И как?
— Есть одна мысль, — произнес младший брат. — Как говорили римляне, «divide et impera». Или, еще лучше, славянская присказка: «Клин клином вышибают». И я знаю, кто будет этим клином…
Малая Азия, лето 6449 от сотворения мира, серпень
Ночь. Негромко потрескивают в огне поленья. Языки пламени выхватывают из темноты лица, чтобы через мгновение вернуть тьме минутную добычу. Тихий перезвон гитары, инструмента далеких земель и неблизких веков. Чуть хриплый голос певца… Идиллия…
Туристы на привале? Не похоже. Ни маленьких ярких палаток, ни ковриков. Меховые и войлочные кошмы. Конское ржание, вплетающееся в песню… Нет, не туристы…
Мальчишки в ночном? Ох, непохожи собравшиеся у костра на детей. Не тот рост, не тот разворот плеч. Мечи на поясах, топоры под руками, суровые обветренные лица. Отблески пламени на кольчугах… Из темноты вдруг проступит украшенное затейливой татуировкой лицо спола. Или высветятся длинные усы сиверского атамана… Блеснет фиолетовым отливом, практически черным в темноте, чуб древлянина… Сползет по плечу печенежская коса… И снова исчезнут в темноте… Совсем не мальчишки.
