Ознакомительная версия.
Воинский стан новгородцев здорово отличался от татаро-монгольского лагеря. Степняки предпочитали разбивать стоянки на открытых местах. Русичи же лесов не боялись. Новгородцы умело расположились в густом ельнике, окружив себя невидимыми, неслышимыми, но зоркими и чуткими дозорами. Далеко вперед ушли разведывательные разгоны, по округе рыскали зажитные отряды, обеспечивающие прокорм войска.
Лесной лагерь был компактнее татарского. Оно и понятно: Кхайду-хан пришел в Польшу с тремя туменами. Здесь же людей было раза в два меньше. И гораздо, гораздо меньше лошадей. Позволить себе биться в седлах могли лишь немногочисленные княжьи, боярские и купеческие дружинники, посадские гриди, вой владыки Спиридона да особо богатые и удачливые повольники.
Но и среди воинской элиты редко у кого водилось хотя бы по одному запасному коньку. Исключение составляли разве что степные союзники Александра. Пять сотен татаро-монгольских лучников и нукеров, предводительствуемых нойоном Бату-хана Арапшой, держались особнячком. Лесу кочевники не особенно доверяли, поэтому даже на привалах не расставались ни с оружием, ни с лошадьми. При каждом кочевнике имелось как минимум три загонных конька. Мохнатые, низкорослые — карлики против рослых немецких рыцарских жеребцов, они, однако, отличались выносливостью в походе и резвостью в бою.
И все же основную часть войска князя Александра составляли пешцы. В большинстве своем — бойцы непрофессиональные, оторванные от земли, привычного ремесла и промысла крестьяне да горожане. Вооружение у мирных оратаев, охотников, рыбаков, бортников и городских ополченцев — соответствующее: кожаные куртки, меховые тулупы, шапки потолще и поплотнее, рогатины, абы какие топоры, ослопы да изогнутые засапожные ножи, которыми при удачном стечении обстоятельств можно, поднырнув под ливонский меч или копье, вспороть вражескому коню брюхо или подрезать сухожилия. Многие были вооружены копьями с крюками — на татарский манер. Такими удобно валить рыцаря с седла даже без особых воинских навыков. Помимо татаро-монголов, к новгородцам примкнули и другие верные союзники. Карелы, ладожане, ижорцы… Серьезную силу представляли также владимиро-суздальские и переславские дружинники. Были тут и бойцы с земель Финского залива, именуемых русичами Водьской пятиной. Были и эсты-чудины, коим не по сердцу пришлась власть крестоносцев. Были уцелевшие в боях за родной город псковские воины.
Княжеское знамя — нерукотворный Спас на червленом фоне развевался в самом центре лагеря возле просторного шатра. Там же расположился воинский «оркестр» — не меньше полусотни музыкантов, у которых помимо мечей, луков и копий имелись бубны, трубы, сопелки, накры и сурны. Нет, не ради услады в минуты отдохновения от ратных трудов держал их при себе князь. Вдохновлять войско перед сечей и подавать сигналы в бою — вот для чего требовались ему музыканты. Кстати, татарский сигнальный бунчук на длинной рукояти и большие конусовидные барабаны степняков находились тут же. Да и походная юрта Арапши возвышалась рядом с княжеским шатром.
Они подошли ближе. Бурцев аж присвистнул от неожиданности: у входа в шатер стоял трофейный «цундапп». Дружинники, охранявшие покой Александра Ярославича, с опаской изучали мотоцикл. Интересно, когда его успели сюда доставить? И главное — как! Хотя понятно как: в стороне топтались несколько обозных крестьянских лошадок. От боков животных шел пар. Рядом валялись хомуты и упряжь. По затоптанному снегу змеились длинные ремни и веревки. И глубокий след от тяжелой машины. Надо же! Впрягли коняг и протащили «цундапп» через весь лагерь волоком! «Глупо, — подумал Бурцев, — попросили бы — я подогнал бы мотоцикл своим ходом прямо к шатру». Стоп, а где…
— Отто Майх где, Дмитрий? Ну, тот пленный немец, которого я привез с собой?
— Под охраной. Под надежной охраной. Не бойся — с ним все в порядке. Казнить твоего полонянина князь пока не велит.
Пока, значит? Ну-ну…
Дружинники из сопровождения перекинулись несколькими словами с охраной шатра. Те закивали: ждет, мол, Ярославич гостей.
— Я уже о вас доложил, — шепнул Дмитрий. — Рассказал все как есть. Теперь княже Александр Бурангулку и Юлдуса выслушивает, а потом желает поговорить с вами.
— Ну что ж, поговорим, — пожал плечами Бурцев.
Сыма Цзян не произнес ни слова. Китаец смотрел вокруг с видом увлеченного этнографа, да все прицокивал языком. Ядвига тоже стреляла по сторонам глазками. Интерес и испуг читались в ее взглядах. Освальд зыркал хмуро, недружелюбно и прижимал полячку к себе. Рыцарь показывал, что готов рвать голыми руками любого, кто посмеет обидеть его возлюбленную. Да и вообще шляхтич здорово расстроился, когда их разоружили. От неминуемой ссоры с княжескими посланцами спасло лишь своевременное вмешательство Дмитрия. Новгородец объяснил, что на жизнь Александра неоднократно покушались убийцы, подосланные ливонцами и боярами-изменниками, а потому меры предосторожности, которые предпринимала бдительная княжеская охрана, вполне уместны.
Из шатра вышли Бурангул и Юлдус. Оба кивнули ободряюще.
— Ну, теперь ступайте и вы с Богом! — напутствовал Дмитрий. — Мы с Бурангулкой здесь подождем.
Они вступили под полог шатра. Помедлили на пороге, осмотрелись… Никто не торопил, никто не бросал мордой в ковер, как во время первого визита к Кхайду-хану. Да и ковров под ногами не было. Внутреннее убранство княжеского шатра отличалось почти спартанской простотой. Ложе с наваленными поверху шкурами, оружие и доспехи, развешанные по столбам, открытый очаг в центре — под дымовым отверстием, да сбитые на скорую руку лавки.
На лавках — люди. И людей немало. Сидят степенно, важно, как на боярском собрании. Разноликие, разновозрастные, многие — при оружии… Не у всех тут, оказывается, отбирают опасную сталь.
В общей массе особенно выделялся азиат с непроницаемым скуластым лицом и кривой саблей на коленях. Союзник Арапша — не иначе. Еще один колоритный типчик — средних лет и в монашеской рясе — подслеповато щурил на вошедших близорукие глазки. Небольшая заостренная палочка в его Руках предназначалась никак не для смертоубийства. Для царапания бересты или навощенных табличек такая сгодится куда лучше. Да вон и грамотку берестяную нервно теребят иссохшие тонкие пальцы. Придворный писарь, наверное…
Рядом — дюжий вояка в короткой кольчуге. Русый, угрюмый, страшный. Увесистая булава у ног. Желтые пижонские какие-то сапоги тонкой заморской работы плохо вязались с простецким обликом детины. Еще хуже — с нехитрым, но надежным оружием. «Трофейные, видать, сапожки-то», — подумал Бурцев.
Ознакомительная версия.
