– Не пора ли на ужин? – озаботился Лисица, шумно втянув морозный воздух. Взглянув на темнеющее небо, подернутое облачной дымкой, он произнес: – Караул еще проверять.
– Да что с ним станется, – беспечно махнул рукой пан Ляшко. – Не украдут, чай! – и гулко расхохотался над собственной шуткой.
Лисица осуждающе покачал головой. Неделю назад прибыли послы от местного племени. Три морщинистых старика с татуированными лицами. С ними конный десяток молодых воинов: краснокожих, невозмутимых, надменных. Переговоры закончились ничем. Индейцы дали семь дней на сборы. Это земля их предков, и Великий Дух не дозволяет бледнолицым строить здесь свои хижины. Семь дней, иначе… Что будет иначе, ясно было и без слов. Жаль, что Данила в беспамятстве лежал, он бы договорился. Гонта осерчал тогда без меры, выгнал послов. Зря он так. Лучше бы просто прирезал.
Индейцы стерпели обиду молча. Сидели с каменными лицами, словно истуканы. Ни один мускул не дрогнул. Лишь молодые воины побледнели. Но тоже ни слова не молвили. Лисица вспомнил об этом с невольным уважением – казаки в такой ситуации глотки порвали бы. И свои и чужие.
– Сегодня срок истекает, – напомнил он шляхтичу.
– Ну и что? – безразлично пожал плечами пан Ляшко. – Дикари они и есть дикари. Ни пушек, ни ружей – одни луки со стрелами. Незамеченными не подберутся – до гор три версты, вокруг равнина… Через месяц-другой форт достроим, сами к ним в гости наведаемся.
Форта, как такового, еще не было. Светлел в сумерках курень сосновым свежешкуреным бревном. Курился дымок над избушкой панночек – им строили в первую очередь, и печь уже просохла, топилась. Были готовы две сторожевые башни, что со стороны гор, и уже возводился частокол между ними. Вот, собственно, и вся крепость. Хорошо хоть из шалашей походных перед морозами успели перебраться.
– Ладно, – нехотя согласился Лисица. – Идем харчеваться.
Лагерь жил своей жизнью. Весело стучали топоры, визжали пилы, и гулко звенел молот кузнеца. Откуда-то издалека, на грани слышимости, доносилось протяжное мычанье бизоньего стада. Просторная палатка, обтянутая бычьими шкурами, служила кухней. Десять полонянок кашеварили с раннего утра до поздней ночи.
Прав был колдун – пригодились панночки. И раздоров не было. Данила просто забрал свою долю от набегов живым призом. Казаки не возражали. А когда спохватились, было поздно. Чужое имущество лапать нельзя. Не по закону. Правда, парочку особо ретивых пришлось вздернуть на суку, но это дело обычное. Татей всегда хватало. Но все же меньше, чем у индейцев. Они, перед уходом, пообещали выкопать топор войны. Это ж что за жизнь такая, раз топоры в землю прячут? – посочувствовал бедолагам Лисица.
– О, панове сотники, проше к столу, – радостно захлопотала Марыся при виде казаков и тут же прикрикнула на своих подружек.
Грубо сколоченный стол был заставлен немудреной снедью в мгновенье ока. Пан Ляшко одобрительно крякнул, проводив взглядом расторопных полонянок. Лисица усмехнулся про себя – молодец девка, боятся ее товарки. Атаман в юбке. Знает Данила, с кем обряды колдовские творить.
– А скажи-ка красавица, – зажмурился от удовольствия пан Ляшко, отведав горячей похлебки. – Как…
Что он хотел узнать, осталось неведомо. Чинное застолье прервалось истошным криком, от которого вздрогнули все:
– Татары!!!
Спустя мгновенье послышались беспорядочные выстрелы. Басовито ухнула пушка. Выскочив на улицу, друзья услышали еще один вопль:
– Индейцы!!!
Неожиданно темноту прочертили огненные полосы. Со звонким чмоканьем, различимым даже в оружейном треске, горящие стрелы вонзались в деревянные строения. Сторожевые башни и частокол вспыхнули разом, словно это был сухой камыш, а не свежесрубленное дерево. Яркое пламя перемежалось клубами черного, зловещего дыма. Порывы ветра донесли незнакомый зловонный запах.
– Колдовство! – испуганно выкрикнул какой-то казак, не забывая, впрочем, выцеливать едва видимые на снегу белые силуэты.
Сделав еще один огненный залп, индейцы исчезли, словно их и не было. Вслед прозвучали бесполезные выстрелы – сражаться было не с кем.
– Прекратить огонь! – в вечернем воздухе разнесся рык полковника. – Беречь заряды! Караулы за стены – в дозор.
Что делать дальше, казаки знали и без приказов. Несколько конных разъездов вылетело за периметр в охранение, остальные бросились тушить разгорающееся пламя. Однако, тушить, собственно, было и нечего. Стрелы, попавшие в курень и избушку, погасли сами собой, а засечная черта полыхала так яростно, что в десятке шагов обжигала жаром. Чудеса.
– Что за чертовщина? – хмуро бросил Гонта, подойдя к группе казаков, оживленно размахивающих руками.
Перед ними на снегу лежал обезглавленный индеец. Белый халат был заляпан кровью, а безвольно откинутая рука крепко сжимала глиняный горшок, из которого вытекала черная маслянистая жидкость.
– Не знаю, батько, – коротко ответил пан Ляшко и легонько поддел носком треснутую емкость. – Первый раз такое вижу, чтобы пал так зачинался.
– Перед избушкой еще один лежит, – задумчиво пояснил Лисица. – Тоже с горшком… И курень не пострадал, стрелы сами потухли.
– Похоже, что они бросали эту гадость на стены, а потом поджигали стрелами, – высказал догадку сотник Смушко. – У византийцев такой огонь есть… А халаты надели, чтобы незаметно подкрасться. Хитро! – протянул он с явным уважением.
– И кто на нас напал: татары, индейцы или византийцы? – ехидно осведомился Гонта. – Османы от страха никому не померещились?
Казаки рассмеялись. Лисица хмыкнул со всеми вместе, почесал в затылке и глубокомысленно предложил:
– Данилу звать надо.
Разрешить загадку мог только колдун. Казаки переглянулись. Гонта уже открыл рот, чтобы отдать команду, как характерник появился сам. Услышал видать. Слегка пошатывающийся, худой, с болезненным блеском в глазах. Окинув взором ждущих товарищей, Данила присел на корточки перед индейцем, обмакнул палец в темную жидкость и поднес к носу. Понюхал, лизнул языком и поднял изумленный взгляд. Вновь посмотрел на убитого и зачем-то помял в пальцах ткань халата.
– Ну что там, не тяни! – нетерпеливо подстегнул его Гонта.
– Греческий огонь? – влез Смушко.
– Может и греческий, а может и «коктейль Молотова», – непонятно ответил колдун, с кряхтением поднимаясь с колен. – Я в этом не шибко разбираюсь. Да и не это главное… – сделав паузу, он внимательно посмотрел на полковника и негромко продолжил: – Мне другое интересно, батько. Какая сволочь одела чингачгуков в маскхалаты?
– Интересно девки пляшут, – вслух пожаловалась Златка. – По четыре штуки в ряд.
Сказано было по-русски, но тревожность интонации де Брюэ уловил и с сочувствием поинтересовался:
– Что-то не так?
– Не так, – кивком головы подтвердила девушка. – Этого просто не должно быть.
– Что мне передать губернатору? – напомнил о своем присутствии Том.
Доминик задумчиво посмотрел на небо. Еще недавно высокое, по-летнему пронзительно-синее, оно быстро заполнялось низкими грозовыми облаками. Откуда-то издалека донеслись глухие раскаты грома. По-разбойничьи налетевший ветерок подхватил прошлогоднюю листву, закружил ее в причудливом хороводе и так же внезапно утих, оставив после себя свежесть прохлады полуденного леса.
– Передайте ему низкий поклон, – вмешалась Златка и, видя недоумевающий взгляд крепыша, непререкаемым тоном изрекла: – Месье Доминик еще не оправился после операции, и доктор категорически запретил ему какие-либо активные действия.
Том молча кивнул в ответ, взялся за потертую луку и одним движением, не касаясь стремян, взлетел в седло. Уже развернув лошадь, гарцуя на месте, он обернулся и воскликнул:
– Да, едва не забыл! Ваш управляющий, мистер, просил передать, что судно Гарнье прибыло в порт. К вечеру он обещался быть в усадьбе…
Спустя секунду только невесомое облачко пыли осталось на месте ускакавшего всадника. Де Брюэ помрачнел.
– Что-то случилось? – встревожилась девушка.
– Торговля, будь она неладна! – нехотя признался француз. – Жан-Поль хороший партнер, а из меня купец получился никудышный. Не мое это… – огорченно вздохнув, он пояснил: – Пушнины мало в этом году, зима была холодной и добыча упала. Гарнье понадеялся на меня, а я его подвел. И чужие контракты не перекупишь – у всех одинаковая проблема.
– А кроме мехов разве нет других товаров? – удивилась Златка.
– Ром и пушнина – это все, чем богаты колонии, – пожал плечами де Брюэ. – Но ром Жану неинтересен. Его торговые дома – поставщики королевских дворов Европы. Все светские модницы у его ног.
– И он больше ничем не торгует? – продолжала допытываться девушка.
