от предложения Трефилов.
— Я вас не тороплю. Как говорят в Россия: поспешай, но медленно поспешай. Я готов ждать. Если передумаете, найдите способ, не вызывая подозрений, сообщить в консульство Германия. Я пробуду в Россия предположительно до конца мая.
— Спасибо за предложение, Волли, — непреклонно стоял на своем Трефилов, — но я уже все решил!
— Не торопитесь, герр профессор. Как говорят у вас: человек предполагает, а бог располагает.
— К сожалению, я атеист. — Трефилов улыбнулся.
— Тем не менее, эта русский пословица не есть неправда. Честь имею, герр профессор! — Хорст чисто по-военному прищелкнул каблуками и, прощаясь, вновь слегка наклонил голову.
— Прощайте, коллега. — Закончив разговор, Трефилов аккуратно спустился с оледенелого крыльца и уныло побрел вдоль едва освещенной светом фонарей улице.
Хорст, следом за профессором, тоже осторожно преодолел ледяные ступени и направился в противоположную сторону, не обратив внимания, что за ним из-за колонны наблюдает пара внимательных глаз.
Спустившись с крыльца, он еще раз внимательно огляделся по сторонам, и неожиданно произнес голосом Глафиры Митрофановны:
— Сидит?
Меня резко вышибло из холодного февральского вечера, продуваемого ледяными ветрами, в душную и влажную августовскую ночь. Пока я увлеченно «путешествовал» по пучинам памяти деда, и не заметил, как в избе появились мамаша с дочерью. И, судя, по меткому комментарию Глафиры Митрофановны, историю моего старика они тоже выслушали не без интереса.
— Кто сидит? — не понял старикан.
— Ну, профессор твой? — пояснила мамаша. — Который Трефилов. Отправили старичка по этапу?
— За что? — искренне удивился Иван. — Он же ничего не сделал?
— Ну, был бы человечек, а статья всегда найдётся, — едко произнесла Глафира Митрофановна, не понаслышке знакомая с правовым произволом. — Со мной тоже с этого начиналось… Ладно, замнём, товарищ Янус, — произнесла она, не желая погружаться в неприятные воспоминания. — Если с твоим профессором всё обошлось — значит ему несказанно повезло.
— Он погиб… — с грустью произнес дед.
Я чувствовал, что ему действительно тяжело. С этим незнакомым мне профессором его связывали не просто тёплые чувства — он испытывал к нему нечто большее. Если возможна настоящая дружба между учителем и учеником, то это была именно она.
— Соболезную, — произнесла мамаша, выставляя на стол железный ящичек с простерилизованными хирургическими инструментами. — А вообще этот профессор дело говорил — это его «личное время» очень перекликается с теорией «жизненной энергии», над которой и я в своё время работала. Так называемая искра создателя… — она замолчала, натолкнувшись на мой взгляд. — Но она так и осталась недоказанной теорией, — неожиданно резко свернула она тему.
— А что с твоим профессором в итоге произошло? — спросил я, чтобы отвлечь внимание деда от мамашкиной оговорки про искру. Сейчас, право слово, не до посвящения моего помолодевшего старика в наши колдовские заморочки.
— Из университета я, даже не заходя домой, прямым ходом отправился на Лубянку — уж очень мне не понравился тот скользкий фриц, Волли Хорст — от него всего можно было ожидать…
[1] Ньютоновское время — это некое Вселенское время, которое абсолютно объективно и не зависит от человеческих восприятий, эдакое идеальное время. Но, как мы знаем, ничего идеального в природе не существует, и ньютоновское время — это что-то вроде сферического коня в вакууме.
Февраль 1936 г.
СССР
Москва
В полутемных кабинетах самых что ни на есть «недр» Главного управления государственной безопасности наркомвнудел СССР работа не прекращалась даже с наступлением ночи. В одном из них, за массивным конторским столом, крытым плотным зеленым сукном, под настольной лампой с зеленым абажуром, напрягая и без того просевшее зрение, разбирал мелкие закорючки в донесении одного из агентов старший лейтенант госбезопасности Фролов. Мужиком он был крепким, с деревенскими корнями, но практически круглосуточная работа на износ пагубно отражалась и на его здоровье.
— Дал же господь почерк! — беззлобно ругнулся старший лейтенант госбезопасности, откладывая листок с донесением в сторону.
Бросив на стол очки, Фролов с облегчением потер пальцами переносицу, на которой отпечатались следы носовых упоров. Откинувшись на спинку, он зарыл глаза, давая отдых натруженным органам зрения. На раздавшийся стук в дверь он отреагировал, не меняя позы и не открывая глаз:
— Да!
В открывшуюся дверь проскользнул старшина госбезопасности Варфоломеев, стоявший в эту ночь «на тумбочке».
— Разрешите, товарищ старший лейтенант госбезопасности… — негромко поприветствовал он непосредственное начальство.
Фролов приоткрыл один глаз, скосив его на вошедшего сотрудника, но позы так не сменил:
— А, Варфоломеев… Что стряслось?
— Так это, товарищ старший лейтенант госбезопасности, тут к вам паренёк один рвётся… Пущать, аль гнать его в шею?
— Прямо ко мне? — усмехнулся Фролов.
— Сказал, что к тому, кто по вражеским, да ампирилистическим а̀гентам работает, — сообщил старшина. — Ну, а акромя вас, сегодня больше и не к кому…
— Ну, пущай, Варфоломеев, раз больше не кому, — тяжело вздохнув, произнес Фролов. — Хоть отвлекусь немного…
— Есть! — неуклюже козырнул старшина, исчезая за дверью.
Буквально через пару минут, в приоткрытую дверь смело постучал крепкий парень лет двадцати с небольшим.
— Можно, товарищ командир? — заглянув в кабинет, поинтересовался он.
— Проходи, — ответил Фролов.
Паренек, нервно сжав шапку в кулаке, шагнул за порог.
— Старший лейтенант государственной безопасности Фролов, Лазарь Селиверстович, — представился неурочному посетителю энкавэдешник.
— Чумаков… Иван… — переминаясь с ноги на ногу, ответил парень.
— Чаю хочешь, Иван? — неожиданно для Чумакова предложил чекист.
— Спасибо, товарищ старший лейтенант! С превеликим удовольствием! — улыбнулся парень, разглядев во Фролове не только чекиста, но и обычного человека. — Продрог, как собака! Чертов холод уже всех достал! А до весны еще так далеко…
Фролов усталым движением подбородка указал в дальний угол кабинета, где на небольшой тумбочке притулились чайные принадлежности:
— Наливай — горячий еще… Разберешься там?
— Разберёмся, товарищ командир! — обрадовано произнес Чумаков, направляясь в угол. — Чай, не баре какие…
Он вернулся к столу «наперевес» со стаканами в жестяных подстаканниках, еще царской «чеканки».
— Вам бы тоже взбодриться, товарищ старший лейтенант… — Один из стаканов с чаем он решительно поставил перед Фроловым, второй оставил себе, усевшись рядом с чекистом на стуле «для посетителей».
— Спасибо, Иван! — поблагодарил Фролов, шумно отхлебнув горячий чай. — Взбодриться действительно не помешает… Ну,
