Хуже обстояли дела в Ингрии. Русские неожиданно привели к стенам крепостей просто огромное войско. Они одновременно осадили все крепости, и те, что утратили по Столбовому договору: Ивангород, Копорье, Нотебург и Кексгольм, и ряд крепостей в Финляндии: Выборг и новую крепость Нюенсканс, которую русские называли Ниеншанц. Их тоже укрепили и усилили гарнизоны перед войной, но больно много было русских. Крепости пока держались, но скорее всего это ненадолго. Русские воеводы видно заранее привезли к Пскову и Новгороду множество осадной и полевой артиллерии, и теперь по слухам, день и ночь обстреливают крепости. Самое же главное, что беспокоило короля, это то, что в Ингерманландии не появился этот молодой выскочка князь Пожарский. Хотя опять по слухам, осадой двух крепостей руководят другие Пожарские. Сколько же этих Пожарских всего?
Но всё это по слухам. Русские не только осадили крепости, но и заняли вообще всю Ингрию до берега Финского залива и вокруг Ладожского озера. Посланный туда пехотный полк столкнулся на марше с занявшими позиции русскими войсками и, неся потери, отступил к Нейшлоту под прикрытие артиллерии замка. По этой причине связи с осаждёнными крепостями не было и, следовательно, не было и точных данных, одни слухи, что добывали финские рыбаки.
Сейчас к королю должны были подойти два его советника барон Юхан Бенгтсон Шютте, который недавно стал канцлером Уппсальского университета, и риксканцлер граф Аксель Густавссон Оксеншерна. Кроме них должен быть генерал Герман фон Врангель и фельдмаршал граф Якоб Понтуссон Делагарди ‑ генерал‑губернатор Ливонии, который недавно приплыл на корабле из осаждённой поляками Нарвы с просьбой о помощи городу. Ещё одним приглашённым был Луйс де Гер, который сначала стоял во главе банкирской конторы в Амстердаме. Король, бывший его должником на значительную сумму, предоставил ему в залог один из шведских железных заводов ‑ Финспонг. Де Гер, переселившись в Швецию, предпринял ряд улучшений в разработке железной руды, построил ещё несколько чугунолитейных заводов, ввёл кузнечное мастерство по образцу люттихского. Благодаря его методу литья удалось создать 3‑фунтовые лёгкие пушки. Король хотел обсудить с ними введение нового налога и наметить план на весеннюю кампанию.
Событие пятьдесят девятое
Князь Дмитрий Петрович Лопата Пожарский получил от сынка Дмитрия Михайловича Пожарского Петруши сундук с деньгами и письмо. Читать и писать Дмитрий Петрович не умел и так как находился в Двинском Архангельском монастыре, то дал прочитать его своему старому знакомцу келарю Авраамию Палицыну.
С Авраамием Дмитрий Петрович встретился первый раз ещё в далёком 1612 году, когда его родственник (правнучатый брат) Дмитрий Михайлович Пожарский, возглавлявший ополчение, прежде чем идти к Москве отправился с войском в Троице‑Сергиев монастырь и, получив благословение игумена Дионисия, пригласил келаря Авраамия Палицына находиться при своём отряде. Рознь, которая существовала между главными предводителями земского ополчения Пожарским и Трубецким, могла иметь гибельные последствия, так как поляки одерживали верх, а казаки Трубецкого не хотели помогать Пожарскому. 24 августа 1612 года Дмитрий Михайлович Пожарский был в весьма затруднительном положении и послал Дмитрия Петровича Лопату к Авраамию Палицыну, служившему в то время молебен у Ильи Обыденного, с просьбой повлиять на казаков. Слёзы и мольбы Авраамия Палицына подействовали на казаков, и они пришли на помощь Дмитрию Петровичу Пожарскому.
Сейчас Авраамий был опять при войске. Его послал в Двинский Архангельский монастырь навстречу к Дмитрию Петровичу воевода Великого Новгорода Дмитрий Михайлович Пожарский с этим вот сундуком полным новых серебряных рублей и письмом от своего сына. Келарь чуть запоздал и Дмитрий Петрович Лопата уже выдвинулся из Архангельска с ополчением и сотней стрельцов к Гексгольму, как его теперь называли Шведы, или по‑старому к Кареле. В письме же Петруша просил двигаться не к Кареле, а к новой крепости шведов Нейшлоту. С правнучатым племянником князь ещё не сталкивался, но слухи о нём ходили такие, что и не верилось. Разве способен на такое девятнадцатилетний юноша. В письме была приписка и от самого Дмитрия Михайловича, тот наказывал Лопате сделать, как писал Пётр.
Но изменение маршрута было не главным. Пётр Дмитриевич просил его нанять сотню возчиков со справными конями и выдать каждому по двадцать рублей. За эти деньги возчики должны будут переправить в Вершилово по семье чухонцев или карелов, которых по дороге к Нейшлоту по территории Великого Княжества Финского должны имать войска Дмитрия Петровича. За каждую семью пленившим их стрельцам или ополченцам тоже полагалось вознаграждение в размере двух рублей, если в семье будет не меньше пяти человек, и по рублю, если будет только муж с женой. Кроме того просил Петруша выловить отдельно десяток молодых, незамужних девиц и отправить их в Москву на подворье Пожарских. Возчикам же Пётр просил сказать, что кормить людей нужно хорошо и довезти живыми, бо за каждого живого пленника в Вершилово получат они ещё по рублю.
Ох, чудит племянничек. Зачем ему эти пьяницы? Дмитрий Петрович знал, конечно, что Петрушу поставил Государь судьёй нового Переселенческого приказа, и что основал он по рекам на востоке уже пять городков, но сто‑то семей можно легко и на Руси набрать, а тут такие деньжищи за чухню. Ну, да ладно. Ему это только в радость, пройтись по вражьей земле, да селения позорить. Путь не близкий, чай вёрст шестьсот. Ничуть не сомневался Дмитрий Петрович, что наберёт он требуемое количество желающих довезти "переселенцев" до Вершилова. Такие деньги местные и не видали ещё. А столько рублей‑то и подавно.
Отдельно в небольшой резной коробочке был и подарочек от племянника самому Лопате ‑ пять золотых сторублёвиков, тех, где в глаза Михаилу Фёдоровичу вставлены яхонты лазоревые. В самом конце письма Пётр писал, что сам с войском движется к Нейшлоту с юга и подойдёт раньше дяди. Там и встретятся.
Событие шестидесятое
Пётр смотрел на Нейшлотскую крепость в бинокль и поражался в очередной раз грандиозностью строек в этом времени. Ям, Ивангород, теперь вот Нейшлот. Всё крепости построены из больших обтёсанных камней, толщина стен доходит до нескольких метров, нужно долго и упорно стрелять из огромных пушек каменными или даже чугунными ядрами, чтобы пробить стену. Раньше ядра и порох кончатся. А эта крепость ещё и на острове стоит. Летом её и взять‑то невозможно. И спрашивается, против кого и зачем она построена. Против белых и пушистых русских? Больше здесь, вроде, нет никого. Есть, правда, ещё финны, или как их тут называют чухонцы. Они могут поднять восстание против "угнетателей" шведов. Или не могут?
Поселение находилось на соседнем острове, или, может полуострове, сейчас зимой этого было не понять. И в этом поселении находились шведские солдаты. Почему не в крепости? Да в ту крепость больше пары сотен человек не запихнуть. И эти будут друг у друга по головам ходить.
Пётр отложил бинокль. Это был первый, и пока единственный бинокулярный прибор в этом времени. Господин Янсен сделал его по эскизам Пожарского и сжёг эти эскизы, так Пётр распорядился. Все подзорные трубы во всей Европе ещё можно по пальцам пересчитать, пусть так и остаётся. У Шварцкопфа, Заброжского и князя Долгорукого были как раз обычные подзорные трубы. Шведов в пригороде Нейшлота было много, наверное, с тысячу. Получается, что это полный пехотный полк. Пётр Дмитриевич собрал всю возможную информацию об устройстве шведской армии. Про пехотный полк удалось узнать следующее: шведская армия приняла на вооружение линейное тактическое построение. Согласно шведским уставам пехота строилась таким образом: пикинеры располагались в центре построения в 6 шеренг, мушкетёры образовывали фланги построения глубиной в три шеренги, что позволяло максимально использовать огнестрельное оружие, при построении в батальоне было 192 пикинера и 216 мушкетёров. Полк состоял из трёх "фирфенлейнов" (батальонов), насчитывавших 576 пикинеров и 648 мушкетёров. Каждому пехотному полку придавалось по два артиллерийских орудия.
