Эх, были бы все стрельцы в городе, так и бояться татарвы этой не стоило бы. Но стрелять из мушкетов будут только тридцать человек, остальные, что рядом за щитами расположились, будут заряжать и передавать стреляющим мушкеты. Решил Никита Михайлович, что так и быстрее будет и толку больше, ведь уметь стрелять и уметь попадать ‑ это разные умения. С обеих сторон от стрельцов выстроились лучники. Справа на сколоченном помосте расположились вогулы, а слева на таком же деревянном помосте башкиры и ногайцы. И тех и других десятка по два. Все остальные мужчины Миасса с копьями, алебардами, а кто и с вилами и лопатами железными находились метрах в ста позади стрельцов. Тоже сила. Сотни три ведь, и не просто так повоевать вышли, вышли детей и жён защищать. Все вместе плечом к плечу стоят и русские и башкиры и немцы.
Меж тем степняки всё выезжали и выезжали из леса, накапливаясь на опушке. Отец Парамон крестился и качал головой одновременно. Похоже, отрок, что принёс весть, ошибся. Не несколько сотен степняков, а как бы, не вся тысяча. Утро уже миновало и время к полудню близилось, когда от рядов степняков отделились три всадника и неспешно поскакали к кольям.
‑ Переговорщики, ‑ пронеслось над русским лагерем.
У кольев троица остановилась и один из всадников, спрыгнув со своей низкой мохнатой лошадки, проваливаясь в снегу, поковылял к щитам, за которыми затаились стрельцы.
‑ Нельзя им показывать, чем мы вооружены, ‑ услышал священник слова Никиты Михайловича и тот сам вышел из‑за щитов и уверенно направился навстречу степняку. Справа от него шёл, не попадая в размашистый шаг мэра, один из ногайцев.
Разговора отец Парамон не слышал, но видел, что уходит поганый недовольный, хлеща по снегу плёткой. Троица еле успела доехать до своих, как сразу чуть не половина степняков выхватила из‑за спины луки и стала приближаться к кольям. Без рук ведь татарва конём управляет, поразился поп. Первые выпущенные стрелы не долетели до щитов и вот тут тремя залпами ответили стрельцы. Десятки степняков повалились в снег. И сразу с помостов и лучники начали стрелять. Бабах. Ещё один залп. И степняки отхлынули. Всё это время священник, встав на колени, и бия ежесекундно поклоны, молился о даровании победы русским воинам, забыв, что русских в Миассе‑то меньше половины.
Когда поганые отхлынули, уже было обрадовался священник, что всё, отбились. Но не тут‑то было. Снова от леса накатывала волна, но на этот раз, охватывая частокол кольев справа, так как слева успели защитники города навалить несколько стволов деревьев с ветками, через которые не перебраться на лошади. И попали в подготовленную ловушку. На не большом участке всю ночь и всё утро долбили женщины и дети ямки в земле и присыпали снегом, а потом ещё и "чеснока", сколько успели кузнецы наковать, насыпали. Словно кто верёвку невидимую натянул перед татарвой. Десятками стали сыпаться на землю, лошади ноги ломали, калечились и всадников калечили. Снова откатились степняки, оставив не меньше сотни убитыми. Вогулы белку из своего лука за полста метров бьют, а тут копошащиеся в снегу пешцы. Ни один до леса не добежал.
Больше пока никто не атаковал русичей. Зато из леса послышался стук топоров и хруст ломаемых ветвей.
‑ Не иначе щиты собираются плести, ‑ задорно рассмеялся воевода Семён Росляков.
‑ Скорее всего, ‑ подтвердил Шульга, ‑ не понимают, что для пули это не преграда.
Третий и последний штурм татары начали часа через три, уже заканчивался короткий зимний день. Если бы не ясное небо, так и вообще бы сумерки были. Опять полезли прямо на прикрывшихся щитами стрельцов. Три залпа и с небольшим перерывом ещё один успели сделать из мушкетов стрельцы, когда степняки изменили тактику. Они спрыгнули с коней и, выхватив кривые мечи, полезли на колья. Но ведь и это предусмотрели Шульга с Росляковым. Всё пространство вокруг кольев было водой залито, лёд сплошной. Не получилось у степняков быстро его преодолеть, а лучники миасские с помостов, как на тренировках выпускали стрелу за стрелой. А потом и ещё один раз мушкеты бахнули. А по совсем уж близко подобравшимся и из пистолей стрельцы пульнули.
И опять не выдержали татары, откатились к лесу. Стояли там долго. Пока совсем темно не стало. Может, надеялись, что в полной темноте смогут подобраться незаметно. Но не попустил Господь. Небо было ясное и луна почти полностью на небе, светло. Не решились. Когда утром встало солнце, не было на опушке уже степняков. Куда вот только они делись. Воевода разослал в разные стороны парнишек на лошадях самых резвых, чтобы проследили за погаными.
Тем временем стащили трупы в гору, раздевая их заодно. Воняло от кож ихних нестерпимо, но Шульгин решил, что если выстирать их шмотьё, то можно будет им с вогулами торговать. Насчитали триста восемьдесят четыре убитых и семнадцать раненых. Шестерых раненых добили, тяжёлые пулевые ранения, такие не вылечить. А вот одиннадцать степняков перевязали и допросили. Оказалось, что это опять торгуты, или монголы ‑ подданные хана Хо‑Урлюка, или как его сами торгуты называют ‑ "тайша".
Только через четыре дня вести один из парнишек привёз. Оказывается, пошли поганые к Белорецку, но там их тоже стрельцы залпом из сотни мушкетов встретили. Не понравилось басурманам русское гостеприимство, и повернули они назад на юг. Что же всей этой нечисти надо на Руси, чего им у себя в степях не сидится?
Событие семьдесят первое
Боярин Владимир Тимофеевич Долгоруков ехал в больничном возке вместе с фельдмаршалом Карлом Карлссоном Юлленъельмом. Они были почти ровесники, обоим недавно перевалило за пятьдесят. За время путешествия в замкнутом пространстве два старых вояки почти сдружились. Князь стал называть пленника Карлом Карловичем, и внебрачный сын короля сильно не возражал. Иногда они обсуждали действия Петруши. И оба сходились, что тот войну ведёт неправильную. Долгоруков рассказал про то, как русские вытаскивали из воды шведов под Нейшлотом.
‑ Я говорил королю, что зря он нанимает офицеров из немцев и голландцев. Теперь ту же ошибку делает и ваш Пожарский, ‑ усмехнулся фельдмаршал.
Владимир Тимофеевич часто не понимал действий зятя, но уяснил одно, младший Пожарский ошибок не делает. То, что сначала кажется дурью или ошибкой, в конечном итоге приводит всегда к разгрому противника. Вот и сейчас Пётр Дмитриевич совершил с точки зрения боярина кучу глупостей. И самая главная, он не оставлял в захваченных крепостях гарнизонов. Ведь можно было сделать как при войне с ляхами. Дождаться стрельцов, передать им крепость, а потом идти дальше. Но на этот раз Пётр, словно наскипидаренный, летит от одной крепости к другой, грузит на сани добычу и снова устремляется вперёд. Куда спешить? Войну ведь за год один чёрт не выиграть. Или что знает зятёк, о чём кроме него и неведомо никому?
Або они обчистили основательно. Всё оружие, всю серебряную посуду, всю церковную утварь собрали. Казаки и рейтары обшарили каждый дом, все деньги у местных выгребли подчистую. Забрали и почти всех лошадей и сани. Мало того, даже гроб с бывшей королевой Катариной Монсдоттер из кафедрального собора Девы Марии в Або погрузил на сани и вывезли, а так же мощи святого Генриха Уппсальского ‑ мученика. В соборе вообще ничего не оставили, даже старые пыльные гобелены аккуратно со стен сняли. Всё добро на триста двадцать возов, что взяли с собой из Вершилово, не вошло, ещё и у местных сорок возов забрали.
И вот теперь уже месяц почти, ползут они по льду всё дальше и дальше на Запад, в строну шведской столицы Уппсалы. По дороге пришлось брать штурмом новую крепостцу, что семь лет назад заложили шведы. Крепость Ништа́дт (новый город) это, по сути, морской порт, расположенный на побережье Архипелагового моря. Построить каменную крепость Густав Адольф ещё не успел. Из всех каменных построек и была‑то только церковь.
