Раничев в паре с Клюпой таскали к костру сваленные кем-то сушины. Разогрелись от работы, распарились, шутили, особенно Иван:
– Вот бы сейчас обратно в башню, уж и отдохнули бы, выспались бы на соломе, а, Клюпа-господине?
– Да уж, отдохнули б, то верно, – смеясь, кивал молодой разбойник. – Только – без голов. Их-то уж оттяпал бы приятель твой Арсений-кат!
Неплохим парнем неожиданно оказался этот Клюпа, на вид – байбак байбаком, дубина стоеросовая, руки что грабли, мускулы – во! – кулаки – два арбуза, голова большая, круглая, стрижена накоротко, шея толстая. На эту б шею златую цепь толщиной в палец, да бороду бы сбрить – вылитый бы браток вышел из Клюпы. Впрочем, почему б – вышел? Он и так браток, только местного розлива. Разбойники-тати. А Милентий Гвоздь – у них за бригадира, видать. А Клюпа этот… Вон, оказывается, не без юмора парень! Раз так, ладить с ним можно. Так и таскали Клюпа с Иваном сушины. У костра уж их другие разделывали, а Милентий всем распоряжался да посматривал задумчиво по сторонам темными цыганистыми глазами. Место для ночевки выбрал с умом – в заросшем елками овражке. Хоть кружила наверху вьюга, а здесь тихо, спокойно, лишь снежок падает мягко на головы собравшихся у костра людей. Хорошо горел костер, жарко! Отпугивая зверье, высоко вставало жаркое пламя, летели в темное небо искры. Дров не жалели, уж натаскали будьте нате – на три ночевки хватит. Поев, полегли спать. Кто в шалаши, кто у костра – да не спать, следить, чтоб не погас, вокруг явно бродили волки – их и опасались, не людей. Что людям-то тут да в этакую пору делать?
Первым Клюпе дежурить выпало. Раничев тоже в шалаш не пошел, у костра остался. Посидеть да с парнем поговорить-побазарить. А Клюпе и радостно – все не так скучно. Поначалу Иван рассказывал. О скоморошьих ватагах, о далеком Самарканде-городе и правителе его Тамерлане.
– Жесток, говорят? – шепотом переспросил Клюпа.
Раничев пожал плечами – который раз уже спрашивали его о жестокости правителя Мавераннагра. Надоело уже и отвечать, что не так уж и жесток Тимур, ничуть не больше, чем другие.
– А прямо по городу вода течет, по трубам. В каждый двор, – вспоминал Иван Самарканд.
– Неужто – в каждый? – удивленно выпучил глаза разбойник. – Врешь поди, для словца красного?
– Да чтоб я сдох! – закрестился Раничев. – Улицы все каменьем мощенные, гладкие, едь ходь куда, не то что у нас, яма на яме, едешь – так и смотри, как бы колесо не проткнуть, блин, прибил бы все дорожные службы… Ну это я отвлекся. Так вот, улицы с площадями – каменные, вокруг – храмы, библиотеки, бани, строения разные; купола – лазурной плиткой отделаны, так и блещут!
– Богат, видать, град. – Клюпа недоверчиво покачал головой. – А я почти что в городах и не был. – Глаза парня ностальгически затуманились. – У семейства нашего запашка была, недалеко от старой Рязани, ту, что Батый супостат выжег. Жили не так чтоб уж очень богато – когда град посевы побьет, когда – сушь – но ничего, справно. Сестер в соседние селища замуж выдали, не за так, с приданым. В общем, жили себе, поживали. А в одно лето появился в лесах пустынник, неприметный такой монашек, благостный. Ходил – и в чем душа держится? Выстроил себе в лесу убогую хижину, подаяние принимал, а больше молился. А сам, гад, высматривал все! Где на реке места рыбные, где озера, луга, покосы, угодья охотничьи. Высмотрел, пес, потом и опомниться не успели, как встала на землице нашей обитель. А пустынник в ней – игуменом. Землишку монахи распахали, попервости наши еще помогали им. Опомниться не успели – а земли уж все – за монастырем. И покосы, и угодья, и речка – все отсудили, позабрали, псы премерзкие! Знал бы, удавил бы самолично пустынника! Потом неурожай – а у монахов запасец уже скоплен изрядный, вот и предложил нашим игумен. А нам – куда деваться? С голодухи лечь помирать? Взяли. На то купу составили… Были свободные люди – теперь все в закупах монастырских стали. А под это дело игумен и покос общественный оттяпал, и луг. Потом глянь-поглянь – то да се – еще больше должны обители. Уже и не закупы – холопы монастырские! А инок-то, игумен, пустынник бывший, уж так разохотился, пес… Река, говорит, испокон веков была за обителью! Ну, все что можно, под себя загреб, гад ползучий, а не инок. – Клюпа подкинул в костер дров. – Короче, как тятенька надорвался на монастырской службе, подожгли мы обитель. Эх, и горела же! Жаль, не вся выгорела… Зато игумена прибили-таки, змея! Нашелся добрый человек, рука не дрогнула. Монаси – к князю, жалиться. Тот войско прислал – кто успел, тот в леса подался. Правда, мало таких было… Уцелевших кого перепороли, кому – голову с плеч долой, а все земли – монастырю на веки вечные. Вот так я в лесные тати и подался.
– Да, невеселая история, – согласился Раничев. – Прямо по Марксу-Энгельсу.
– Чего-чего?
– Классовая борьба, говорю. И ты, Клюпа, – типичнейший в ней пример. А что, Милентий тоже из крестьян?
Разбойник неожиданно засмеялся:
– Из кузнецов он, вишь, кличут-то – Гвоздь!
– А я думал – из-за нраву жесткого этак прозван.
– Ну и из-за нраву тоже, – подумав, согласился Клюпа. – Сынок у него есть, где-то в Пронске аль Угрюмове. Малой совсем – Милентий его хочет к нам в ватагу забрать, да вот отыскать никак не может.
– Сынок? – переспросил Раничев и вдруг осекся, вспомнив цыганистые кудри того воровского мальца в Угрюмове, соратники которого лишили Ивана пояса, кинжала и денег. Как бишь звать-то его? Авдей, кажется. Ну да, Авдей. А ведь похож на Милентия, похож.
Клюпа снова потянулся за дровами, подкинул, обернулся к Ивану:
– Как мальца звать, спрашиваешь? Авдейкой. Может, видал где?
– Да нет. – Иван с сожалением почмокал губами и быстро перевел разговор на другое. – Так, говоришь, восстановилась в ваших местах обитель?
– Восстановилась, чтоб она сгорела, – горестно кивнул разбойник. – Архимандрит туда прислан, отец Феофан… говорят, за прегрешения какие-то туда митрополитом сослан.
– Феофан? – удивился Раничев уже второй раз за беседу. – Такой желтолицый высохший старец?
– Не ведаю, Иване. Не видал, врать не буду. А коли к нашей ватажке пристанешь, может, и свидишься с монастырскими. Батько Милентий давно обитель пощипать хочет!
Зашевелились на дальнем от костра шалаше ветки. С шумом выбрался наружу разбойничий атаман Милентий Гвоздь. Подойдя к костру, уселся на бревно рядом с Клюпой, пожаловался:
– Не спится что-то.
Взглянул хитро на Раничева:
– Ну что, споем, Иване?
– Так спят же все?
– А мы – вполсилы, по-тихому.
Иван кивнул:
– Ну давай. Какую будем?
– А ты из своих какую-нибудь спой, душевную. А язм послушаю, может, и перейму.
