Дешевле и куда эффективнее везти чугун в слитках! Значит – уже не одна, а целых две шахты. В одной железную руду ломать, в другой уголь для домны. А домна без огня, то есть – огненного, запрещенного в АГО, производства, не бывает…
Конечно, Герочка! Васька Гилев! Моя бийская надежда и опора. Вот оно как вышло! Не зря я перед министром Императорских Уделов за него ходатайствовал. По нынешним временам, только у моего друга, первогильдейского купца, высочайшее дозволение на огненное производство в АГО и есть. И об угольных копях, помнится Васькин брат, Мефодий, заикался. Считай – полдела. Оставалось надеяться, что и на чугуне братья лишнюю копейку заработать не откажутся.
Что там у нас на календаре? Четырнадцатое января? Ирбитская ярмарка, на которой кто-нибудь из братьев непременно будет, начинается с первого февраля. Не успеваю! При всем желании, все бросить и рвануть через Томск в Колывань, чтоб перехватить купцов по дороге, не мог. Были еще дела в Троицком. Однако же, ярмарка только до начала марта. Значит, можно было спокойно, не торопясь, все решить и выдвинуться. Кирюха Кривцов, колыванский представитель концерна Гилевых, наверняка не откажет в гостеприимстве…
…А ежели еще совместить, пусть и сильно устаревшую, но все еще действенную технологию генерал-майора Чайковского, с тем же самым Казским месторождением! Васька Гилев сможет самостоятельно потребности китайской торговли покрывать. Я останусь без части прибыли, мой бийский друг станет гораздо более независимым и, что вполне вероятно – менее управляемым, но здесь, в Троицком, у меня высвободятся существенные объемы руды. Что выбрать?
Не зря, ох – не зря металлургический комбинат большевики в Новокузнецке построили! Не было бы у меня тут этого, едрешкин корень, сдерживающего фактора – я имею в виду АГО – и нужно было бы там все производство затевать. Рельсы можно было бы и летом по реке баржами сплавить… Не судьба. Это здесь, на севере губернии у меня руки были свободны от оков совершенно идиотских инструкций и указов. А там… пришлось бы с Фрезе каким-то образом договариваться.
Ладно. Что сделано – то сделано. Зато чугунку можно теперь прямо от Троицкого строить. И на восток – к Мариинску – оттуда на завод для каких-то целей известняк и известь везут, и на запад – к Судженке – за углем. А потом уже и дальше – к Томску. Просеку своими глазами видел. Можно сказать – своими ногами прошел. Не так уж и много вдоль будущей трассы спусков и подъемов. А значит – и земляных работ. Все-таки царские инженеры из того, прошлого моего мира, не зря свой хлеб ели, а мы с Волтасисом – просто жалкие плагиаторы. Только об этом, кроме нас с Германом и знать никто не знает, и ведать не ведает.
Мысль за мыслью, тема за темой, и мы с Пятовым вдруг оказались на самой середине широкой улицы, застроенной рядами аккуратных типовых домов, которые в мое время принято было называть – на двух хозяев. Одинаковые заборы, расчищенные дощатые тротуары, серо-стальная осиновая дранка вместо обыкновенной для этих мест соломы. Каждый дом совсем немного, в силу таланта, желания или мировоззрения хозяина, отличался от других. Но все вместе, они создавали атмосферу уюта и порядка. Довольно было одного взгляда вдоль этой части сильно разросшегося села, чтоб признать – да! – так оно и должно быть. Так и должны здесь жить люди.
— Это… удивительно, — наконец выговорил я. — Здесь вы и живете, Василий Степанович?
— Э… нет, что вы, ваше превосходительство. Это мастеровые. Наши и датчане вперемешку, — порозовел инженер. — Наши жилища господин Колосов разместил там, за площадью. Ближе к заводоуправлению.
Ну, в конце концов, и во времена сталинской индустриализации для управленческого аппарата строили несколько иные квартиры, чем для простых работяг. Вся родительская двушка в "хрущевке" легко поместилась бы на подъездной площадке "генеральского" дома. Я уж о мраморных ступенях и консьержке в парадной скромного жилища первого секретаря райкома не говорю. С чего бы здесь, в эпоху расцвета сословного общества, было иначе? Пятов, Чайковский и прочие заводские начальники размещались в двухэтажных кирпичных… даже не домах, а, скажем так – коттеджах. Чуть меньше чем классическая для Томска усадьба, но и далеко не средний мещанский пятистенок. Еще одна такая же широкая улица по другую сторону занятой лавками и фундаментом заложенной церкви и пожарной станции площади.
— Отлично, — согласился я, измерив шагами всю эту "заводскую" улицу до самой заводской конторы. — Вы говорите, не обремененные семьями рабочие пока размещены в бараках?
— Э… Да, Герман Густавович, — не слишком уверенно ответил Пятов. — Но это лучше у Евгения Яковлевича спросить. Я, как уже имел честь докладывать, не особенно…
— Я помню, — кивнул я. — Вы говорили. А собственно самого господина коменданта…
— Так в конторе с утра, ваше превосходительство. Вместе с прочими нашими служащими, с самого утра дожидаются. Только господин Кузнецов своими делами отговорился, — наябедничал инженер.
— Кузнецов? Никак Дмитрий Львович? И он здесь?
— Точно так, ваше превосходительство. Как литографические станки прибыли, так и он с ними. Евгений Яковлевич им тут же и правое крыло казачьей станции выделил. И господин жандармский поручик там же изволили поселиться.
Сердце тревожно сжалось, и тут же отпустило. Явись сотрудник политической полиции по наши с Кузнецовым и Колосовым души, местный комендант вряд ли чувствовал бы здесь себя так вольготно.
— А поручик-то к чему?
— Ну как же, как же, ваше превосходительство. Положено же так. Литография дело такое… А ну как они, не дай Господь, прокламации какие-нибудь печатать станут?
— Ах, ну да. Пошлите за ним. За Кузнецовым. Поручики меня не интересуют.
— Конечно, Герман Густавович. Из конторы и пошлю. Это совсем рядом. Станция-то, поди, сразу за Лерховским столбом от конторы будет…
— Как вы сказали, Василий Степанович? Каким столбом?
— А… О! Так это Илья Петрович распорядился, — удивился в ответ Пятов. — На площади, прямо перед управлением, чтоб колонна стояла из чугуна, в вашу, Герман Густавович, так сказать, честь. Как основателю заводов. Их превосходительство посчитал, что раз в Барнауле Демидову стоит, так и у нас должен быть.
— Зря, — поморщился я. — Не я же один… Да и как-то это…
Чертовски приятно, конечно. Но, стоит лишь на минуту задуматься… А станут ли досужие кумушки разбираться в том, кто именно отдал это самое распоряжение? Или сразу решат – Лерхе, дескать, гордыню тешит.
— Написали-то на столбе чего?
— Так сейчас и сами… Ваше превосходительство.
