Ознакомительная версия.
– Говори нам, что нужно делать!
Поощрительный взгляд капитана.
– Остающиеся, за борт! – командую я.
Десять человек прыгают в воду.
– Всем на колени и молиться о спасении! – кричу я.
Все встали на колени. На колени встал и я. Крутанул кольцо вправо на один оборот. Никакого результата. Все стоят на коленях и на палубе тишина. Я встал, и тут у меня потемнело в глазах.
Очнулся я в каком-то темном качающемся помещении. Слышится плеск волн, и чувствуются их удары о борт. Неужели получилось? И я вместе с командой джонки в Южно-Китайском море в 1854 году?
Я стал оглядываться. Ничего не видно, но это не джонка. Большое помещение, уставленное ящиками и мешками. Похоже, что трюм. Ни в одном трюме приятно не пахнет, но здесь пахло все-таки лучше, чем в трюме джонки. Наощупь я начал обследовать содержимое трюма. Ящики длинные, чуть ли не в мой рост. Железные уголки и два замка-защелки. Открыл. Ружейный ящик. Потрогал казенник. В принципе, почти современное оружие. Судя по штыку, это действительно половина девятнадцатого века. Ящик поменьше. Пистолеты. Точно попал в девятнадцатый век. Но куда? Чье это судно? Куда плывет. Если точно получилось с перемещением, то сейчас 1854-й год и идет Крымская кампания. И я в трюме с оружием. Нашел бочонки с характерным запахом. Дымный порох, возможно, артиллерийский. Сколько еще плыть на корабле, не известно. Нужно искать выход. Где-то должна быть лестница выхода из порохового погреба. Она должна быть именно в расположении запасов пороха. Там, где ящики с оружием, должен быть большой погрузочно-разгрузочный люк. Судно парусное. Шума машин не слышно. А, может, это просто баржа? Может, и баржа. Ага, вот и лесенка. Поднялся. Люк. У люка должен обязательно стоять часовой.
Начал стучать и кричать:
– Эй, откройте дверь!
Вдруг люк открылся. Яркий свет ослепил. Кто-то сильной рукой вытащил меня, бросил на палубу и стал пинать сапогом:
– Ты з видкиля здесь взявся, морда москальская?
Я кое-как уворачивался от ударов, потом изловчился, сунул ногу между ног обидчику, а второй ногой толкнул. Он упал. Я быстро вскочил, выхватил саблю да как закричу:
– Пся крев! Цо то ест?
– Пшепрашам бардзо, пан, – мой обидчик даже в лице переменился, – муве трохэ по польску, сие помылил… мам до пана велико просбэ…
– Слухам, – ответил я.
– Чи зна пан езык росыйски?
– Муве по росыйски, – ответил я.
– Извините, пан, обознался зовсим, вас не знаю и на посадке не видел, потому так и подумал, что вы лазутчик иноземный, – чуть не ползал в ногах мой обидчик.
– А ты сам-то кто такой? – спросил я.
– Та бродник я, – ответил малоросс, – буду пути проведывать у Бахчисарая.
– Откуда же ты пути эти знаешь? – спросил.
– Татары крымские меня в туретчину продали, а там я в мамелюки поступил. Вот имею поручение провести французов в район Бахчисарая, – сказал лазутчик.
Да, вместо ненависти к работорговцам служение их хозяевам и работа проводником на интервентов лишь бы досадить москалям. Тьфу. Бандеровец какой-то.
– Что здесь случилось? – французский голос заставил меня вздрогнуть. Ставший почти родным язык сказал, что наконец-то я сяду в обществе образованных людей, посидим, обговорим последние события. Какие события? Откуда я знаю, что здесь происходило за последние сто лет? Так, схематично, я знаю, кто, за что, почему и кто и как, но не буду же я рассказывать французскому офицеру содержание русского учебника истории. Он этого не поймет и его враги русские, а я одет в невообразимую одежду то священника, то ли монаха какого-то воинственного ордена со своей казацкой саблей. Придется косить под бандеровца, благо у меня есть бумага за подписью Хмельницкого с печатью, что я исполняю личные поручения пана гетмана. На том и стоим.
– Все в порядке, господин капитан, непонятливым приходится пинками объяснять, – веселым тоном сказал я.
– Мсье парижанин? – изумился офицер, – но почему я вас нигде не видел?
– Я вообще не должен был появляться и меня никто не должен был видеть, потому что я имею задачу выйти в русские боевые порядки как представитель народностей, которые обещают помощь русским в Севастополе, – на ходу импровизировал я.
– Но вас уже видело столько людей, – расстроился офицер.
– Не беспокойтесь капитан, – сказал я, – когда шампанское выстрелило, то его не заливают обратно в бутылку, а разливают по бокалам.
– Хороший намек, а в моей каюте есть бутылочка отличного «штровайна» из Австрии. Подарок союзников. Но вкус приятный и пьянит неплохо. Прошу ко мне в каюту, – пригласил капитан, – по чину я капитан и исполняю обязанности помощника капитана фрегата по артиллерийским делам. Мое имя Мишель.
Каюта была небольшая, но кроме деревянной койки была еще широкая полка, которая вполне могла быть использована вместо второй кровати. Заметив мой взгляд, капитан улыбнулся и сказал:
– Я не возражаю, мсье, разделить с вами каюту, но вначале вам нужно представиться капитану.
Немного отдохнув, выкурив трубку и выпив бокал вина, который делают из самого сладкого винограда, сильно подвяленного перед отжимом, мы пошли представляться капитану.
Командир корабля капитан второго ранга Рено был высоким сорокалетним французом со шкиперской бородкой, трубкой в зубах и громким голосом.
– Войдите, – голос из-за закрытой двери был слышен так же, как будто дверь была совершенно не закрыта.
– Мон командэр, – четко доложил мой знакомец, – на корабле обнаружен человек, имеющий поручение выполнять задания разведки русских боевых порядков. Отлично владеет французским языком. Имя Владимир. Прошу разрешения представить его Вам.
– Добро, – ответил Рено.
Я вошел и предъявил свой документ.
Повертев бумагу в руках, Рено спросил Мишеля, есть в составе команды люди, знающие русский язык.
– Только два малоросских проводника, которые направлены к нам турецким командованием, мон командэр, – доложил Мишель.
– Они говорят по-французски? – спросил Рено.
– Нет, мон командэр, – сказал артиллерист.
– Тогда попросим гостя перевести нам этот документ, понадеемся на его благородство и верность союзническому долгу, – милостиво разрешил капитан.
Я взял документ и перевел, что Гетман Малоросии удостоверяет, что писарь пан Владимир выполняет его личные поручения. Подпись, печать, дата.
Капитан Рено взял документ еще раз и удивленно ткнул пальцем в него:
– Посмотрите на дату, господа.
Я посмотрел и рассмеялся. Посмотрев, рассмеялся и Мишель, вместе с нами хохотал и капитан Рено.
– Ха-ха-ха, – заливались они, – 1654 год, сколько же вам лет, мсье Владимир, в октябре 1854 года?
Ознакомительная версия.
