Крепкий тридцатилетний мужик, дьяк четверти Петелина, был уже настолько измучен болями, что согласился на любые эксперименты над своим телом. Слегка подивился он питью из размятого растения:
— Сё мучица. Энтим кожи дубят да красят, не помру я от зелья твово, княз Дмитрий? Кто лечбе таковской обучил?-
Объяснить правду было невозможно, и пришлось выдать трудно проверяемую информацию:
— Жена боярина Годунова с сестрой зело в травяном сборе разумеют. Вот там и узнал-
Алябьев слегка расширил глаза, а потом, перекрестясь, разом выпил настой, приговаривая:
— Ну и помру от сена сего чародейского, все одно отмучаюсь, а на тебе грех смертный буде —
Но хуже чем было, больному не стало и он подуспокоился. Позже сидя в горячей воде в исподнем белье, приказной уже совсем размяк и пил настой на медвежьих ушках и брусничный морс совершенно безропотно. Втолковав правила поведения при болезни дьяку и его людям, князь Углича, одновременно являвшийся единственным дипломированным врачом на сотни вёрст вокруг, удалился с чувством выполненного долга.
На дворе у красного крыльца палат мне повстречался очередной командированный из Москвы — новый голова городовых стрельцов Данила Пузиков с полдюжиной приведённых с собой бойцов. Пригласив будущего командира углицкой пехоты отобедать в главной трапезной с нами, я позвал с собой и ближних дворян, с которыми ходил в поход. Служилый не по отечеству, а по прибору жилистый молодой парень Данила был весьма не рад переводу из десятских московского полка в сотники городового, ему это казалось изрядным понижением. Единственная его надежда была связана с тем, что ему удастся развернуть свою сотню в полк с соответствующим фактическим повышением в чине, на что ему были даны полномочия из столицы. Правда, людей кроме тех, что я видел во дворе, он не привёл, надеясь набрать состав по месту.
К наличию крупного воинского контингента у меня возражений не было до тех пор, пока мои старые соратники не стали задавать Пузикову вопросы. Выяснив, что ему требуется поместье для получения кормов, его людям пищевое и денежное жалованье, да отдельные избы для постоянного проживания. Даже имеющиеся в наличии стрельцы пробивали некоторую брешь в казне княжества, хотя Ждан и обещал найти им для жилья пустующие дворы.
— Какое жалованье требуется на полк? — поинтересовался я.
— Да немного, серебра бы рубля три служивым, да хлеба и круп бы четей тридцать, чтоб семейству их не околеть, да сукна б на кафтаны, чтоб как войско, а не оборванцы гляделись. Ну и ищо по безделице — кажному полсть мяса, ведро вина, да пудок белорыбицы трижды в год. Десятским корма и монет по более чуток, сотским втрое от простых, да и поместья им бы дать четвертей по сто в кажном поле. Ну а мне как прикажешь, княжич, но уж в полутора раза от сотника голове вполне вместный оклад был бы, как денежной с хлебным, так и поместной — отвечал молодой карьерист.
От этих раскладок всем стало дурно, оставалось узнать точный доход удела, но судя по грустным лицам дворян, если налогов и хватит, то впритык.
— Статочное ли это дело, цельный полк с двух малых уездов кормить — возмутился Коробов — испокон веков таковой беды с нами не бывало. Полное оскудение людишкам выйдет. Да и где селится-то такой прорве служивых? В Угличе, чай, стоко дворов-то не будет-
— Ништо, крестьянишек по округе в селах к зиме на городовое дело соберете и срубите новые слободы — ехидно утешил новоиспечённый стрелецкий голова — а чтоб с удельных прибытков прибранным служивым кормится, об том указ есть царский. Сам у судьи стрелецкого приказа видывал, у боярина Иван Васильевича Годунова, так что можете челом ему бить, ежели таковой постой вам невмочь-
Обед завершился на траурной ноте, моя свита расходилась с него, как пришибленная. Стрельцы с головой отправились в посад — определятся на постой, я же с парой дворян двинул к болящему дьяку. К нашему приходу он уже вылез из лохани и с довольным видом дул рекомендованный брусничный взвар.
— Спаси тебя Христос, княже — страдающему стало явно легче и его стали терзать ненужные мысли — а корешки да листва та не колдовские были, не согрешил ли я по твому совету, без свово умысла?
— Что ты, как подумать мог сие — деланно возмутился избавитель от мучений — разе ж супружница царского шурина посоветует чего богу не угодного?-
— Ну да, ну да, эт лукавый мне нечестивые помыслы в голову толкает — исправился Алябьев — тяжко ему видно, што избавился аз Божьим соизволением, да твоим советом от мук адовых, нечистым на меня измысленным —
Не лишённый последней совести, а потому благодарный мне за исцеление дьяк честно рассказал, что велено ему учитывать все доходы удела и слобод, назначенных в кормление Марье Нагой, и контролировать их сбор. Первым делом ему следовало обеспечить содержание стрельцов, и уж потом выдавать на обиход удельному двору, да царственной монахине. Что эти выдачи будут обильными, сильно сомневался сам приказной, точнее сказать он не мог, все писчие книги по городу и уезду пропали во время бунта.
— Сам с чего кормиться думаешь? — прямо спросил я у приказного.
— Дык пожалуешь поди земелькой-то в испомещение — простодушно удивился Алябьев — опять же, у водицы быть, да не испить — такова на Руси не видывали-
— Нет, честный друже, положенных по чину кормов не жди — они мне царём пожалованы — пришлось огорошить представителя финансового ведомства — поместья давать не с чего, сам вскоре исхудаю, в рванине ходить буду, а будешь лихоимствовать — поеду брату челом на тебя бить —
— Как же жить-то и царёву службу справлять? — поразился служащий четвертного приказа — У меня ж дачи-то в Нижегородском уезде, оброк возить оттуда крестьянам моим невмочно, а с торга еду да питьё куплять никаких прибытков не хватит-
После недолгих торгов дьяка удалось уговорить закрывать глаза на отклонения от правительственных указаний за небольшую мзду. Согласился он на посул в размере поместья из полутора сотен четвертей доброй земли на поле, да официально положенных сборщикам налога кормовых денег в размере пяти процентов от собранных средств. За это дал согласие Дмитрий сын Семёнов заниматься только лишь учётом, притом взять в подьячие и писчики моих людей, а сбора денег с населения не делать вовсе, полностью доверяя эту щекотливую процедуру княжеским приказчикам. К тому же ездить в седле приказному было явно вредно, о чём ему было доходчиво разъяснено.
С доброй вестью об удавшемся захвате контроля над финансовыми потоками я и вернулся в княжеские хоромы, указав отдирать от всех стен тряпье, которое следовало прокипятить да раздать как жалованье дворянам, кто захочет получить вместо серебра по низкой цене.
