Истериан прямо светится! Эта Глэн, возможно, какая-то особенная…
– Ты где с ней познакомился? – шёпотом бросил я Истеру, пока мы не дошли ещё до середины комнаты и не расселись по креслам.
– Я ходил в оперу… – пояснил мне профессиональный сердцеед.
– Ты ей рассказал, кто ты такой?
– Да.
– Показал, как пользоваться клеткой?
Истериан закатил глаза. Надеюсь, он понимает, что я спрашиваю не ради того, чтобы его достать, а ради безопасности его партнёрши.
– Да, объяснил, показал, мы даже репетировали.
Будем считать, что мне стало немного спокойнее…
Мисс Глэн встретила меня радостной улыбкой, которой наделены, похоже, все женщины из высшего общества. Словно их там штампуют на губы ещё молодым девушкам…
– Рада вас видеть, сэр Хромер! – слащавым голосочком протянула Глэн, – Большая удача – быть знакомой с вами!
– Также рад встрече, мисс Глэн, – вышло нейтрально и безэмоционально. Истериан не требует от меня задорно улыбаться и кокетничать с его дамами, но просит хотя бы не обижать их. Свою программу я выполнил…
– Думаю, нам уже пора в мой уютный уголок, – Истериан обнял свою избранницу на эту ночь вопреки всем канонам высшего общества, да и Глэн непротив лёгкого протеста элитарным догмам. Либо просто-напросто далека от светских кругов, в которые я её записал.
– Оказывается, в число твоих талантов входит ещё и чтение мыслей, – зафлиртовала с Истерианом наша гостья, – Благодарю вас, Арика, за чудесный ужин и великолепную компанию! Ещё раз рада знакомству, Август! Прошу нас простить.
Истериан вместе с Глэн встали и направились в комнату. Обычно Истер несёт туда женщин на руках… Дверь закрылась за ними… надеюсь, всё будет хорошо…
– Эта Глэн – хорошая женщина, – заметила Арика, умилённо смотря в сторону двери комнаты Истериана, – Большинство подруг Истера напоминают куртизанок!
Я не ответил. Рефлекторно принялся растирать перебинтованную руку.
– Эй, Август, – обратила на себя моё внимание Арика, – Всё будет в порядке! Последний раз его одолевал приступ больше года назад. С тех пор Истериан держится.
– Никогда не знаешь, когда вновь нахлынет…
Арика улыбнулась, стараясь на своём примере внушить мне спокойствие:
– Ты, если хочешь, карауль под дверью, а я пойду спать: весь день на ногах провела.
– Спокойной ночи, Арика, – у меня она точно такой не будет, как, впрочем, и у Истера с Глэн.
Последняя, к слову, сейчас сильно рискует… Истериан как жертва своей природы может причинить вред партнёрше или даже её убить… С чего я это взял? Такое уже однажды произошло…
Захотелось усугубить хроническое одиночество, зачем – не знаю, мои желания всплывают спонтанно, мне не всегда ясна природа того или иного. Чтобы совершенно изолироваться от мира, пришлось уединиться в той самой комнате напротив мастерской, что годами копит пыль. Нарушать её покой мне не впервой – всякий раз, когда тянет побыть одному, я навещаю забытый уголок дома.
На толстом слое пыли, остались мои следы, когда я прошёл к центру совершенно пустой комнаты и сел напротив настенного зеркала, готового отражать единственный предмет в тихой комнатушке, меня то есть…
Здесь очень тихо. Стены такие же звукоизолирующие, как и в мастерской, но степень тишины тут на порядок выше, по крайней мере, мне так кажется. Здесь не слышно, что творится на улице, как ночной покой нарушают всевозможные пернатые, шумные бездомные или запоздалые экипажи, как Хорис от бессонницы цокает когтями по полу, даже возни и стонов из комнаты Истериана не слышно.
Пыль правит здесь безраздельно: она не только покрывает бурым слоем каждый квадратный дюйм пола, она витает в воздухе, смешиваясь с ним в особый наркотический газ, вдыхать который крайне вредно для целостности мозга: здесь накатывает жутчайшая меланхолия, пробуждаются самые тоскливые, самые ужасные воспоминания, приходит чёткое осознание себя, чёткое осознание своей незначительности. Всё это очень неприятно… Я, видимо, мазохист…
Странно, но меня тяжёлые мысли не гнетут, скорее, помогают заполнить пустоты в сознании. Помогают не упустить из вида свою суть, помогают вспомнить всё, что я бы ни в одном другом месте не вспомнил. А вспоминать время от времени нужно.
Сижу, скрестив ноги, и смотрю на зеркало. Там заметен немолодой уже мужчина, лет сорока… но мне гораздо больше. На черты своей внешности я никогда не обращаю внимания, поскольку они совершенно невыразительны, никогда я не запоминаю, как выгляжу, цвет глаз, волос, форму носа… не запоминаю.
В комнате светло. Ночь тёмная, ливень не прекращается, предприняв именно сегодня решающую попытку смыть Гольх в море. Но свет исходит от меня: я сижу раздетым по пояс, и всё моё тело покрывают витые светящиеся линии. От их обилия по комнате растекается белоснежный свет от хитроумного узора, напоминающего то ли ветви, то ли вены.
Это магия, которой я клеймён больше сотни лет назад, которая даёт мне огромную силу, ловкость, особые способности, долголетие, свой особый склад мышления. Эта магия и делает меня нечеловеком, но когда-то я им был…
Клеймо в виде белый светящихся ветвей мне сделали в Ордене, когда настоятель Франц привёл в него полумёртвого сиротку. Так давно это было.
Орден Иоаннитов был основан многие тысячи лет назад, как общество владеющих магией людей, заботящихся о благе Континента. Иоанниты занимались борьбой с болезнями, миротворческой деятельностью и, конечно же, борьбой с демонами, прущими в наш мир из многочисленных Бликов. Тысячи лет Орден заботился о слабом человечестве и… получал за это власть, могущество и богатства. Мы никогда не были святошами, хранителями мира и божиими слугами, мы просто умели то, чего не умеет никто другой, и требовали за труды звонкую монету.
Орден долгие годы пользовался непререкаемым, практически неограниченным авторитетом, властью над людьми, над королями, над странами, чем пользовался для достижения своих корыстных целей. Для большей части Континента иоанниты были серыми кардиналами, тайными властителями мира.
Всё изменилось где-то две сотни лет назад, когда беспомощные люди начали широкими шагами идти по пути научно-технического прогресса. В ряде сфер мы стали не нужны, люди научились и сами справляться с большинством болезней, с засухой, с неурожаями, с природными катаклизмами. Новое оружие подстегнуло людей к новым войнам, остановить которые Орден уже не мог. Мы потеряли кнут власти.
Орден Иоаннитов начал уходить в тень, начал терять место в обществе, начал гибнуть. Великий Орден правил тысячи лет, но был вынужден уйти на покой.
Я попал в него непреднамеренно, меня забрали туда ещё маленьким мальчиком. Тогда я перестал быть человеком. Те, кто принимает на себя эти рисунки, уже не могут называться людьми. Мне посчастливилось увидеть самый закат Ордена, когда в нём осталось всего двадцать три иоаннита, верных своему делу. Они, а вместе с ними и я, цеплялись за своё место в мире, мечтая вновь обрести утерянные позиции, но не вышло…
Склады Ордена с древними реликвиями, некоторые из которых обладают сильнейшими магическими особенностями, были разграблены. Тех из нас, кто пытался этому препятствовать, расстреливали десятками ружей, против которых не могла выстоять усиливающая наши тела магия. Наши накопления, наши достижения, наши артефакты бессовестно отбирали и делили между собой толстосумы! Наш последний магистр ревел от злости, но ничего поделать мы не могли.
Затем в ряде стран нас объявили вне закона. Магия попала под запрет, и мы стали уходить всё дальше на запад, где отношение к нам было более лояльным. Бывших владык мира стали считать бездомными кочевниками, бродягами, пилигримами. В нашу сторону украдкой плевали, приходилось терпеть…
И потихоньку мы гибли… Когда на Континенте началась чума, нас было всего одиннадцать.
Эпидемия чумы случилась внезапно, разом охватив огромные территории. Люди не знали, как с ней бороться… мы тоже… Зараза не изгонялась магией, рунами, секретными лекарствами, люди продолжали умирать тысячами, а мы оставались бессильны.
Тогда мы принялись бороться с болезнью самым жестоким, самый ужасным, но самым эффективным способом, о котором мне тяжелее всего вспоминать… Известно, что мы, обладая иммунитетом к любой, даже самой страшной болезни, отправлялись в очаги чумы, в которых, спустя некоторое время, эпидемия шла на убыль, а мы исчезали, чтобы вновь объявиться уже в другой точке Континента. Мы вновь несли людям жизнь и впервые за тысячи лет делали это бескорыстно. Но это было наше последнее дело…
Потому что среди народа прошёл слух, что чума – наших рук дело, будто мы сами спровоцировали эпидемию, чтобы затем с ней бороться и стать спасителями в глазах общественности. Слух среди неразумных людишек вышел нам боком – от людского самосуда и произвола погибли ещё четверо наших товарищей, двое пропали без вести.
