Остров лежал в ласковых объятьях моря, как ребенок на руках у матери. Бирюзовый шелк волн был его пеленками, белая кромка прилива — кружевом, осенявшим младенческое лицо. Загорелое, здоровое дитя юга, со смуглой кожей скал и шерсткой темных волос — зарослями кустарника по склонам. Остров взирал на мир широко распахнутыми глазами голубых лагун. На секунду его внимание привлекла черная изломанная щепка. Щепка медленно подкатилась к красноватой ладони малыша — нежному песку пляжа. От щепки отделилась щепочка поменьше, которая лихорадочно поплыла вперед, преодолела кипящую полосу прибоя и замерла, бессильно уткнувшись в песок. Ребенок с интересом смотрел, как со щепочки посыпались крупные муравьи, как они спрыгивали прямо в волны, как, шатаясь, брели к берегу и падали, едва достигнув прогретой солнцем суши. Некоторое время малыш размышлял, а не сжать ли ладонь и не раздавить ли этих забавных букашек. Но потом решил — пусть живут — и вновь устремил безмятежный взгляд в чистое, отстиранное недавним штормом небо.
Томас был среди тех, кто лежал, уткнувшись лицом в песок, лежал, жадно впитывая тепло, позволяя гибельной ломоте уйти из костей и холоду — из крови. Они лежали долго, до тех пор, пока закат не окрасил скалы и пляж во все оттенки красного. Первым поднялся приор, и сразу за ним — Гуго де Безансон. Пора было разводить костер и искать пресную воду.
Пляж был засыпан плавником. Вскоре матросы притащили длинный, выбеленный морем и солнцем древесный ствол. Затюкали топоры. Томас и Жак поднялись на скалы, надеясь найти кустарник с толстыми ветками. Но на скалах росли только какие-то колючие желто-зеленые подушки и ломкие травяные зонтики. Жак, ловкий, как обезьяна, прыгал по валунам. Томас взбирался медленнее, цепляясь за сухие стебли. Он успел занозить руку. От вершин протянулись длинные тени, и сделалось зябко. Томас уже хотел спускаться, когда Жак крикнул:
— Эй, смотри!
Мальчишка стоял на камнях, выпрямившись во весь рост, и указывал пальцем куда-то влево. Там в красновато-желтом теле скалы темнел узкий треугольник. Вход в пещеру. Перед ним виднелись грубо вырубленные ступени.
— Смотри! — возбужденно проверещал Жак. — Это, наверно, древнее святилище! Или жилище святого отшельника. Может, там лежат его мощи!
— Если мы не спустимся к остальным, — резонно заметил Томас, — то сами рискуем превратиться в мощи. Монсеньор изрядно рассержен.
— Если бы я пять дней просидел в трюме без питья и еды, да еще мне бы на голову то и дело выливалось по целой бочке морской воды, я тоже был бы рассержен… ой! Да ведь и я был там!
Жак улыбался от уха до уха. Стоило мальчишке ступить на твердую землю, как к нему вернулась вся жизнерадостность.
— Пойдем посмотрим, — искушал он. — Все равно у костра от нас никакого толку.
Томас взглянул вниз. Там, на пляже, уже расцвел рыжий цветок огня — еще бледный в последних закатных лучах, но с каждой минутой набирающий яркость. Вокруг костра собрались рыцари и матросы. Несчастные гребцы остались на судне —
завтра «Поморнику» предстояло обогнуть остров, и только там, у южного берега, рабов и вольнонаемных раскуют и позволят прогуляться по бережку. Так сказал Гуго де Шалон.
— Пойдем, — продолжал упрашивать Жак. — Может, там спрятан клад?
Томас усмехнулся. Вряд ли клад спрятан в этой пещере. И какой клад? Тамплиеры на корабле говорили о золоте, о тайной казне ордена, а флорентийский поэт — о святых реликвиях. Приор отмалчивался. Впрочем, ему было не до того.
Решительно отвернувшись от приветливых языков огня, Томас запрыгал с камня на камень. Жак, радостно гикнув, помчался следом.
Пещера, впрочем, быстро разочаровала их обоих. Почти у самого входа путь преграждала стена — след давнего обвала. Ни сундуков с сокровищами, ни мощей святого, ни даже крысиного или голубиного скелетика не было на чистом, чуть присыпанном каменной крошкой полу. Сверху сквозь щель в скале пробивался розовый закатный луч. Зато вид с разбитых ступеней открывался чудесный: нежно-бирюзовое, лазурное, темнеющее на востоке море и карминно-красный полумесяц пляжа в окружении бежевых и лиловых скал.
— Пить хочется, — вздохнул Жак. — Аж горло сводит.
От скал к берегу тянулась темная полоска. Когда-то это было руслом ручья, но сейчас ручей пересох. Томас облизал потрескавшиеся губы. Во рту остался привкус соли. Этим вечером каждому достанется по три-четыре глотка тухлой воды. Если они не найдут источник, все впустую — люди погибнут от жажды.
На востоке над морем показались первые звезды. Одна, желтая, переливчатая, нависла совсем низко над водой — помигала и пропала. Томас нахмурился и сухо сказал:
— Пошли, Жак. Воинам Храма негоже стонать и охать. Завтра мы найдем воду.
Костер выстрелил вверх сноп рыжих искр. Пламя тянулось к рукам. На берегу распустилось уже целых три огненных цветка. Бежавшие из Парижа тамплиеры собрались вокруг того, что потрескивал рядом с руслом пересохшего ручья — подальше от матросов и офицеров «Поморника». С наступлением темноты резко похолодало. Томас беспокойно поеживался: лицу и коленям было горячо, а спина мерзла. И все же ни за какие коврижки юноша не согласился бы сейчас вернуться на корабль. По правую руку от Томаса устроился Жак. Молчаливый брат Жака сидел тут же, а приор и Гуго де Шалон расположились напротив. Остальные рыцари уже спали, завернувшись в плащи.
Сержант подкинул в костер ветку. Пламя на мгновение приникло к углям, а затем вспыхнуло ярче. Затрещали сучки.
— Я заметил, что ты ходил к пещере, — сказал рыцарь Гуго.
Он смотрел прямо на Томаса, щуря холодные серо-голубые глаза.
— Да, мы с Жаком, — кивнул молодой шотландец. — Только вряд ли это можно назвать пещерой. Она завалена почти у самого входа.
— Значит, ничего интересного? — усмехнулся де Шалон.
— Брат Гуго, — тихо, и, как показалось Томасу, предостерегающе произнес приор.
Пламя выхватило из темноты его резкие черты.
— Между тем, — как ни в чем ни бывало продолжал Гуго, — пещера эта известна издревле. Говорят, здесь обитала нимфа Калипсо, пленившая греческого моряка Одиссея и семь лет продержавшая его в заточении.
«Семь лет». Томас внутренне напрягся, но внешне ничем не выдал беспокойства. Он пожал плечами:
— Я не верю в сказки.
— Волшебница, семь лет продержавшая в плену смертного, — хмыкнул де Шалон.
— Гуго, замолчи, — резко бросил приор.
Де Шалон обернулся к нему.
— Зачем мне молчать, брат? Парнишка имеет право знать.
— Знать что? — спросил Томас.
Он выпрямился, глядя через костер на старших рыцарей. Приор кривил губы. Де Шалон смотрел прямо и твердо.
— Мы ведь не случайно попали сюда, — негромко сказал он, обращаясь к де Вилье. — Парень должен знать, что происходит.
— Узнает в свое время, — процедил приор.
— Узнает что? — громко повторил Томас.
Гуго де Шалон поворошил прутиком в костре и сказал:
— Много лет назад твой отец уплыл за море с венецианцем Бартоломео Дзено. Ту экспедицию возглавлял брат Пьер де Вилье, магистр Аквитании…
Лицо приора пряталось в тенях, и Томас не смог разглядеть его выражения.
— Не смотри так на брата Жерара, мальчик, — спокойно заметил рыцарь Гуго. — Ему тогда не было и двенадцати лет. Как и мне. Никто из нас не видел, как отплывал корабль… Мы знаем лишь, что из плавания не вернулся никто, кроме твоего отца. Он отправился с магистром искать западные земли, а нашелся через семь лет здесь, на этом острове. На этом самом пляже. Его подобрали рыбаки с Мальты. Твой отец уверял, что ничего не помнит, что очнулся в той пещере…
Де Шалон ткнул пальцем в темноту.
— А на допросе показал, что галера попала в шторм, — неожиданно проговорил Жерар де Вилье. — Что его выбросило за борт. И это звучало бы вполне правдоподобно, не будь при нем золотой арфы, и не исчезни он на семь лет. Брату де Пейро следовало проявить большую настойчивость.
Томас оглянулся через плечо туда, где чернел бок скалы. Ни пещеры, ни ступеней не было видно — лишь верхнюю кромку утеса и плывущие над ней созвездия. Камни должны были отдавать дневной жар, но несло оттуда лишь холодом.
Томас проснулся оттого, что журчала вода. Он распахнул глаза и уставился в небо. Луны не было видно. Орион успел перекочевать к западу в своей вечной погоне за Плеядами. В черном бархате неба мерцала крупная голубая звезда, имени которой Томас не знал.
Он приподнялся на локте. В темноте призрачно светилась белая кромка прибоя, а за ним чернота моря смыкалась с небесной чернотой. Вода журчала совсем неподалеку, и это не было звуком волн, плещущих о песок. Обернувшись, Томас увидел, что слева от него блестит узкая полоса — словно сброшенная змеиная шкура. Нет. Это ожил ручей и, перескакивая по вымытым из скал камешкам, бежал к морю. У юноши перехватило дыхание. На четвереньках он подполз к воде и погрузил в нее лицо, губы, иссушенные жаждой. Он ожидал, что сейчас проснется и ощутит во рту привкус соли и разочарования, однако вода была настоящей. Ледяной — аж зубы сводило, чистой, самой вкусной на свете водой. Томас пил долго и жадно, а потом набрал благодатную влагу ладони. Юноше показалось, что он держит полные пригоршни жидкого серебра. Вода светилась.
