— Не обращай внимания, — улыбнулся де Вилье. — Мы с братом Гуго часто спорим об умозрительных предметах.
Протянув руку, он снял с низкого столика кувшин и чашу для воды. Наполнив чашу, протянул ее юноше. Томас жадно приник к краю и пил, не отрываясь, пока не осушил сосуд до дна. Холодная вода источника прибавила сил, но жажда не прошла — наоборот, в груди разгоралось странное пламя, не имеющее никакого отношения к сухости во рту.
— Я слышал, — упрямо повторил Томас, отбрасывая с глаз отросшие пряди, — и не думаю, что это был умозрительный разговор. Брат Гуго считает, что мы не должны отдавать амулеты флорентийцу и его хозяевам, так? Он думает, что мой сон был знамением… Что я могу использовать одну из фигурок. Так же, как вы используете дельфина.
— Тебе не откажешь в наблюдательности, — сухо улыбнулся приор. — Но ты ошибаешься. Юности свойственна вера в чудо. Фигурка дельфина — просто счастливый талисман.
Томас внимательно всмотрелся в лицо приора, и снова не смог разгадать его выражения. Юноша отвел глаза и глухо спросил:
— Гийом де Ногарэ тоже подвержен безобидным заблуждениям? Он так хочет заполучить амулеты, что даже готов отпустить арестованных братьев… Наверное, вера в чудо свойственна не только юности.
Гуго де Шалон фыркнул и звучно хлопнул себя по бедрам.
— А мальчишка-то не промах, брат Жерар. Ему палец в рот не клади.
— Никто и не собирается класть пальцы в рот моему племяннику, Гуго, — спокойно ответил приор, — а вот положить туда немного съестного не помешает.
— Эй! — крикнул он, обернувшись к входу в шатер. — Принесите нам вина и еды!
По палубе застучали торопливые шаги. Ткань, закрывающая вход, отдернулась, и в проеме показался сержант Гуго де Безансон.
— Капитан сказал, что мы почти у цели, — сообщил он.
— Тогда тем более надо поесть, — ответил приор. — Как знать…
Тут де Вилье скривил губы в усмешке.
— … возможно, для кого-то из нас эта трапеза станет последней.
Когда шлюпка вынырнула из-под каменной арки, холод и полумрак сменились ослепительным блеском воды и ярким солнечным светом. Томас перевел дыхание. Скальные ладони, сложенные домиком наверху, вызывали тревогу. Юноше почему-то казалось, что остров хочет раздавить хрупкую лодчонку и людей в ней — хотя мокрые глыбы смотрели равнодушно, как и положено камню. Откуда же предчувствие опасности?
— Полегчало? — неожиданно спросил приор, сидевший на веслах.
Томас вскинул голову. Де Вилье улыбался.
— Я знаю, что ты чувствуешь. Сам трясся от страха, когда в первый раз проплывал через эту щель. Все чудилось, что скалы по бокам схлопнутся и раздавят меня, как ореховую скорлупку.
Томас попытался представить дядю трясущимся от страха — и не смог. Намного легче представлялись ожившие и исполненные злой воли утесы.
«Поморник» обогнул остров и бросил якорь у южного берега — скальной гряды, отвесно обрывающейся в кипящую полосу прибоя. Серовато-желтые скалы прочертила черная полоса, узкая трещина, куда море врывалось с ревом и откатывалось мгновения спустя, унося белую пену. Слабо верилось, что за этой грозной круговертью прячется спокойное голубое озеро: внутреннее море островка, со всех сторон окруженное высокими стенами из ракушечника.
Сейчас шлюпка как раз вырвалась из тени, подпрыгнула на приливной волне и с громким плеском ударилась днищем о воду, подняв тучи брызг. В брызгах вспыхнули крошечные радуги.
Томас обтер лицо рукавом и прокричал сквозь грохот прибоя:
— Почему вы не разрешили брату Гуго де Шалону присоединиться к нам, монсеньор?
Старший тамплиер по-прежнему размеренно налегал на весла. Вообще-то грести должен был Томас, но юноша все еще не пришел в себя после болезни. И не совсем понимал, отчего дядя предпочел его Гуго де Шалону, который так отчаянно хотел попасть в шлюпку.
Когда они уже спускались по трапу в верткую лодчонку, де Шалон, оставшийся на палубе, крикнул вслед приору: «Жерар, одумайся! Помни, что если ты не добудешь того, о чем мы говорили, для нас все пропало. У нас нет ни денег, ни людей, ни оружия, и ищейки короля следуют за нами по пятам. Отбрось гордыню, иначе нас ждет верная смерть!»
Де Вилье, ничего не ответив, взялся за весла. Томас уселся напротив, лопатками чувствуя мрачные взгляды выстроившихся на палубе рыцарей и матросов. Уж не поэтому ли путь через скалы показался ему столь пугающим? Может, дело не в бесстрастной стихии, а в тех, кто остался на корабле? Что ждет их с дядей по возвращении?
Если приора посетили сходные мысли, виду он не подал. Голос его прозвучал уверенно и спокойно, перекрывая яростный шум прибоя.
— Ты знаешь, мальчик, что когда-то в эти врата, — де Вилье кивнул, указывая на кипящий скальный проход, — проходила лодка с тремя людьми? Но возвращались только двое из них.
Сделав еще несколько гребков, тамплиер уложил весла вдоль бортов и поудобней устроился на скамье. Сейчас они были в центре озерца. Вокруг вздымались к небу песочно-рыжие стены: края гигантской чаши, наполненной незамутненной лазурью.
— Третий отправлялся на прокорм демону, — невозмутимо продолжал приор. — По-другому унять тварь, охранявшую вход в тайник, тогда не умели. Или не желали… человеческие жертвы всегда считались неплохим способом задобрить
богов.
Над их головами крикнула невесть откуда взявшаяся чайка, и крик ее и полет к озеру за плеснувшей рыбой показались Томасу длиннее вечности. Разжав непослушные губы, юноша ошарашено пробормотал:
— Вы не верите в Господа… сир.
Но это была неправда! Не могло быть правдой. Нельзя было не верить в Господа здесь, в одном из прекраснейших мест, сотворенных Им, в горстях у лазурного озера и под куполом прозрачно-чистых небес. Нет, ни за что! В Господа мог не верить отец Томаса — лжец, пьяница и блудник. В Господа, конечно же, не верил черный брат Варфоломей — потому что вера в таком чудовище была бы кощунством. Но если в Господа не верил приор ордена Храма, самый мудрый и доблестный из рыцарей, встретившихся на пути Томаса… скорей, раскололось бы небо. Тогда ложью было все: молитвы матери, латинская скороговорка священника в церкви, колокольный звон над их приходом. И все обеты, все клятвы, и верность ордену, верность родине, верность сюзерену — все это превратилось бы в пепел и прах.
Поэтому, если приор не верил в бога, лучше бы Томасу умереть здесь и сейчас. Если бы Жерар де Вилье сказал, что привез племянника сюда, чтобы отдать на растерзание демону, юноша бы и не дрогнул. Вместо этого храмовник сощурился и подставил солнцу лицо. По губам его скользнула улыбка.
— Что ты, Томас. Конечно, я верю в бога, — проговорил он. — Я верую в Господа нашего Иисуса Христа, как ни во что другое. Беда в том, что в людей я верю намного меньше… В том числе и в себя. Именно поэтому я не взял с собой брата Гуго де Шалона. Понимаешь ли, поплыви он с нами, могло бы случиться так, что на обратном пути в лодке остались бы только двое… А теперь посмотри туда.
Томас взглянул в ту сторону, куда указывал приор, но не увидел ничего, кроме гладкого бока скалы.
— С отливом уровень воды опустится, и там откроется вход в пещеру. Нам придется спешить — через несколько часов все снова будет залито водой, — объяснил приор. — Смотри, уже начинается.
Озеро отступало, оставляя на скалах темную полосу влаги. Тени не успели вырасти и на локоть, как в рыжем боку утеса показалось темное отверстие. Сильными движениями весел приор направил к нему шлюпку.
Вход в пещеру был достаточно широк, чтобы пропустить их суденышко — но вскоре уровень воды спал до того, что лодку пришлось оставить. Де Вилье достал со дна обернутые просмоленной тряпкой факелы и, запалив их, протянул один Томасу. По стенам подводного коридора заплясали тени. Камни были покрыты зелено-бурой слизью, и Томасу казалось, что слизь шевелится и пузырится. Сильно пахло водорослями и гнилью, каждый шаг сопровождался чавканьем жижи под ногами. Впрочем, вскоре туннель повернул вверх. Сделалось суше. Растительность по стенам исчезла, а под ней проступил странный узор. Томас поднес факел ближе и увидел, что коридор покрыт чем-то вроде керамической плитки. Кое-где на терракотового цвета пластинах виднелись знаки: треугольники, квадраты и странные перечеркнутые круги, точки и косые черточки — словно буквы незнакомого алфавита. Томас пару раз замедлял ход, приглядываясь к надписям, но приор торопил его. Еще одним доказательством того, что туннель под скалами прокопали люди, были лестницы со стертыми, низкими ступеньками. Спутники миновали уже две, когда на очередной развилке де Вилье остановился и поднял факел.
По мере продвижения дышать становилось все трудней, и пламя почти угасло — но сейчас повеяло свежим ветерком. Факел треснул, и огонь вспыхнул ярче. Приор указывал вверх, где в каменном потолке темнела узкая щель.
