На следующий день поделили добычу. Кроме капитанов, от каждого корабля присутствовало по три представителя. Золота оказалось около двух тонн, а серебра — почти триста сорок. Их и драгоценные камни из сундуков поделили быстро. Зато ценности, отобранные у местных жителей, и оружие гарнизона делили очень бурно. Жадность голландцев наткнулась на жадность англичан. Потребовалось вмешательство мое и лорда Стонора, чтобы союзники не стали врагами. Затем собрали со всего города гужевой транспорт и начали перевозить добычу на пирс, а оттуда на ялах и катерах — на корабли. Золото и серебро погрузили на дно трюмов.
На следующий день драгоценные металлы завалили мешками с красным перцем и кошенилью (киноварью), которые обнаружили в большом каменном складе возле пирса. Кошениль была в виде порошка, полученного из сушеных насекомых. В Европе ее обработают и получат красный краситель тканей, ковровой пряжи. Стоила она дороже перца, поэтому в первую очередь поделили и погрузили ее. Перцем заполнили все свободные помещения и даже часть сложили на главных палубах кораблей, но все равно много пришлось оставить.
Кое-кто предлагал поджечь склад, но я запретил, сказав шутливо:
— Где они будут хранить нашу следующую добычу?!
Закончив погрузку, пополнили запасы пресной воды, набрали кукурузной муки, свежих фруктов и овощей, в том числе сладкого картофеля — батата, который больше похож на репу и весит до нескольких килограмм. Мякоть у него сочная и разного цвета — от белого до фиолетового. Вареный батат по вкусу напоминает сладковатый, подмороженный картофель, за что и получил свое название. В сыром виде он и по цвету, и по вкусу напоминает морковь, а жареный похож на жареную тыкву. Он неплохо хранится, поэтому послужит нам хорошим средством от цинги. Забили всех волов, коров, овец и коз, засолив мясо в бочках. Всю птицу и часть мелкого скота съели в предыдущие дни. Оставшихся в городе лошадей, лошаков, мулов и ослов отдали бывшим рабам, неграм и индейцам. Я приказал отпустить рабов и даже разрешил им забрать из имущества хозяев все, что понравится, но не трогать их самих. Индейцы и негры ушли из города рано утром одним отрядом, увозя на вьючных животных кучу хозяйского барахла, в основном металлическую посуду, орудия труда, одежду, обувь. Вместе с ними уехала на коне алькальда Юдифь. Попрощавшись со мной, она ни разу не оглянулась, хотя уверен, что чувствовала мой взгляд.
В ночь перед отъездом она сказала:
— Забери меня с собой. Я буду твоей женой.
— У меня есть жена, — сказал я. — Второй христианам не положено иметь.
— Тогда я стану твоей наложницей, — предложила Юдифь.
— У меня уже есть две наложницы, — признался я.
— Я так и думала, — печально произнесла она и добавила с вымученной улыбкой: —Всё равно я рада, что встретилась с тобой.
На рассвете мы позанимались любовью, спокойно, как старые супруги, у которых уже много таких ночей позади и еще больше впереди. Я помог ей упаковать вещи, которые Юдифь решила забрать с собой, и сесть на лошадь, проводил до Панамских ворот.
Там индианка в последний раз посмотрела мне в глаза своими большими черными и пообещала уверенно:
— Я рожу от тебя сына, и он станет таким же отважным воином, как ты!
После чего пришпорила коня и возглавила отряд бывших рабов. Англичан и голландцев удивило мое желание отпустить индейцев и негров на свободу. Они привыкли уважать частную собственность, которую не могут отнять или унести.
— Хозяевам придется купить новых рабов у ваших земляков, — придумал я объяснение своему поступку.
Работорговлей сейчас занимаются в основном англичане и французы. Власти запрещают покупать у них рабов, но плантаторам нужна рабочая сила. Поэтому разыгрывают спектакль. Корабль работорговцев грозит обстрелять город из пушек, если испанцы не купят привезенный товар. Алькальд делает вид, что испугался, и разрешает совершить сделку. За это получает откат, в основном натурой — «черной костью», как здесь называют негров.
Мы пробыли в Номбре-де-Диос еще часа два, потому что был штиль. Затем задул южный ветер. Корабли снялись с якоря и, возглавляемые «Золотым соколом», пошли на северо-северо-восток, в сторону Наветренного пролива, который находится между островами Куба и Гаити.
Лорд Стонор, который стоял рядом со мной на квартердеке, посмотрел на удаляющийся Номбре-де-Диос и произнес самодовольно:
— Мы захватили больше добычи, чем Френсис Дрейк!
— Не говори «Гоп!», пока не перескочишь, — сделав вольный перевод на английский язык, предупредил я.
Вильям Стонор сразу стал серьезным, что-то пробормотал себе под нос и трижды мелко перекрестился. Он жутко суеверен, как и большинство людей его эпохи. Даже хорошее чувство юмора не помогает ему, хотя обычно оно лечит от любого мракобесия.
20
Обойдя большую часть Багамских островов с востока, мы поджались к материку, где «поймали» Гольфстрим. Течение добавило нам пару узлов скорости. Чтобы не выпасть из него, сперва пошли на север, придерживаясь материка. Нам не повстречалось ни одного корабля. Как мне сказали, на территории будущих Соединенных Штатов Америки уже появилось несколько поселений европейцев, но все они на полуострове Флорида.
Возле Внешних отмелей, напротив впадения в океан реки, название которой я не мог вспомнить, мы легли в дрейф, чтобы пополнить запасы пресной воды. Эти песчаные отмели — несколько узких островов общей длиной километров триста — образовались из-за того, что здесь встречаются теплый Гольфстрим и холодное Лабрадорское течение. Отсюда Гольфстрим начинает поворачивать на восток. Места здесь опасные в навигационном отношении. Помню, на карте было много отметок затонувших судов. Поэтому на острове Хаттерас, который будет считаться самым длинным в США, построят самый высокий маяк этой страны, обвив по спирали черной полосой белую башню и сделав ее похожей на конфету из моего детства. Уамериканцев всё только самое-самое, не важно, хорошее или плохое. Если совсем уж нечего сказать, обзовут самым не самым.
От этого места мы легли на курс норд-ост и, подгоняемые холодным северо-западным ветром и теплым Гольфстримом, начали удаляться от земли. Впереди почти четыре тысячи миль по океану. При средней скорости семь узлов тащиться будем три с половиной недели. Если бы фрегат был один, мы бы преодолели это расстояние, как минимум, на неделю быстрее. Потянулись монотонные будни. Матросы и солдаты развлекались, как умели. Обычно подсчитывали, сколько придется на одну долю. Каждый раз цифра получалась другая, но большая, чем предыдущая. В любом случае каждый по прибытию в Голландию становился богачом.
— Если не секрет, как собираетесь распорядиться своими долями? — поинтересовался я у лорда Стонора, Ричарда Тейта и Роберта Эшли, когда мы после сытного обеда из вареной солонины, наперченной так, что вкус мяса не чувствовался, сидели в креслах на квартердеке и перекидывались ленивыми фразами.
В начале похода мы с моим потомком разыграли спектакль, якобы только что узнав о нашем дальнем родстве и порадовавшись, что не убили друг друга той ночью на берегу реки. Лорд Стонор вроде бы поверил.
— Отдам долги, куплю дом в Лондоне, построю корабль, похожий на твой, и снова отправлюсь в Америку, — начал он и спросил шутливо: — Не хочешь составить мне компанию?
— Может быть, — уклончиво произнес я.
Еще не определился с планами на будущее. Таскаться по океану вместе с тихоходными галеонами меня не прельщало. За то время, что мы потратим на этот поход, я мог бы захватить несколько испанских кораблей возле берегов Европы. Добычи было бы меньше, зато чаще бывал бы дома.
— Я тоже куплю дом в столице и ферму неподалеку, на которой буду разводить лошадей, — огласил свою мечту Ричард Тейт.
— А я куплю сеньорию и женюсь, — признался, покраснев, Роберт Эшли.
— Есть невеста? — поинтересовался я.
— Как сказать… — замялся он. — Ее отец был против моей кандидатуры, потому что я недостаточно богат. Теперь, надеюсь, он изменит свое мнение.
