стал.
А кисти рук я стал разминать не просто так, навстречу нам шла компания местных, вроде и числом почти одинаковым с нами, всего шесть человек, но сильно покрепче обоих Петров и уже тем более Аркаши. Один прям очень здоровый, под два метра, кулаки — гири, и орет:
— Куда прёте, салаги?
«Мимо не разойтись», — понимаю я. Маньяк Бейбут ощерился во всю свою мелкую пасть, он уж точно готов заломить половину соперников, а вот два Петра и Аркашка струхнули. Я так точно радовался драке, то, что она будет, и к гадалке не ходи, а тут такая удобная ситуация, их немного, ножей, дубин, кастетов не видно. Э… да мне прёт! Они бухие. Я не стал ждать словесных претензий, и, пользуясь тем, что внимание здоровяка отвлечено на высокого Аркашу, бью его в челюсть. Да, снизу вверх, но тот, оторвав ноги от земли, летит головой в забор! Минус один. Его собратья по несчастью опешили, видимо, в деревне так не принято, надо сначала поговорить, поугрожать, поглумиться. Сразу бить? А в чём удовольствие?
А мне нравится! Цепляю ближнего подсечкой и бью его тоже в челюсть, одного удара хватит. Соперники ещё открывают рты, а я уже среди них, левой апперкот одному, и правой прямой в челюсть следующему. Бейбут успел выбить только одного, он бить может, но в драке не смыслит ни хрена, не надо добивать, лови момент! Подсёк ногу одному, толкнул второго, и получил пяток секунд форы. Ах, как я дрался тридцать лет назад! Палка, бутылка, стул, стол, бывало всё шло в дело! Сейчас я словил память от меня прежнего, вижу всё, и всё могу. Вот здоровяк пытается встать — подсечка, и вколачиваю сверху пяток ударов. Хватило бы одного, мой тренер по боксу Степурко из Ростова говорил так: «В драке будьте осторожны, бьёте без перчаток, люди будут отлетать с одного удара».
Так собственно и было. Акцентированная серия ударов и соперников нет. Шестой? Шестой бежит, запинаясь, от нас.
— Убили! — женский вопль удивил меня.
А забор не глухой, оказывается, парочка девах явно ждали, когда нас отмутузят. Хер им по всей их глупой морде!
— Живы будут, нужны они нам сто лет, — успокаиваю болельщиц я.
Переступая через врагов, идём домой, не сомневаюсь, ответка будет, но понимаю, что жду её как приз какой-то. Руки чешутся.
В клубе нас ждал сюрприз, и ладно бы хороший — вставили стекла, но был и нехороший.
Парочка деревенских пытались вскрыть комнату киномеханика, где мы спали впятером, так ещё и парочка недорослей бухала с нашими девочками сидя у них на кровати! Ленка, вижу, уже бухая, маечка не скрывает соски, лифчиком Ленка не озаботилась. Бутылки вина стоят на стуле рядом с её койкой. Один из деревенских хахалей уже тискает Оксанку, симпотную девку, но ростом уже под метр восемьдесят, а что тут скажешь, девочки взрослеют раньше и вырастают тоже. Хоть разорвись, с кого начать?
— Эй Кулибины, че там в замке ковыряете? — начал миролюбиво я.
— Пшёл, наххххер, — смачно послали меня, даже не обернувшись.
Они тут все бессмертные? Ни разу их студенты не били?
Бью его под жопу, слегка, но он утыкается мордой в дверь, второй с изумлением смотрит на нас, и, видя пятерых против одного себя, говорит:
— Там место есть, мы девочкам хотели открыть, — сразу сдал предательниц местный.
— Да, чего вы самое козырное место заняли? — крикнула мне бухая Ленка.
Иду к ней, готовясь порвать и её и ухажёров, но в комнату зашла Анна Дмитриевна с Виталиком.
— Это что ты тут устроила, Лукарь? Где твоя комсомольская сознательность?
— Ой, какие мы комсомолки, — загнусавил ухажёр Ленки, видимо плохо осознав роль Виталика.
Виталик, бить никого не стал, а просто поднял за шею гнусавого.
— Понял, ухожу, — прохрипел тот, и действительно, вся гоп-компания местных мастеров исчезла секунд за десять.
Я открыл дверь и мы зашли к себе. Вступаться за Лену я не стал, и победный голос Ани был слышен ещё минут пятнадцать за закрытой дверью, пока мы переодевались и ставили чай.
Кипятильников нашлось вчера три штуки, и мой был самый маленький, но трехлитровую банку он минут за пять вскипятил. Заварили чай, через марлю налили всем, блаженствуем.
— Я гляну, что там от Ленки осталось, — нехотя встаю я.
Ленка была уже раздавлена морально и всхлипывала, накрывшись одеялом.
— Лен, ты чего? Хотела в нашей комнате спать? Подвинемся! — пытался развеселить её я.
— Отвали, предатель! — слышу голос приглушённый подушкой.
Женская логика. Никогда не понимал и не пытался. Нет, что виноват останусь я, это козе понятно, а вот почему я предатель? Я же к девкам не лез! Никогда не пойму.
Прошёлся по округе, в сортирах пока чисто, умывальник с водой и мылом, есть душ! А не помыться ли мне?
Иду за полотенцем, Бейбут увязывается за мной, как и Аркаша. А Петры лежат без сил. Вода в летнем душе нагрета и мыться хорошо, моюсь и думаю чем занять сорок человек вечером. Стоп! Завтра день рождения соседки!
Выхожу из душа и думаю, как бы отметить. Шашлыки можно сделать, но на сорок человек это надо килограмм десять мяса, я весь вечер буду стоять за мангалом, который ещё найти надо. Решено, с утра иду в столовую, опять траты денег, а что делать. Ленка мне нужна, рассчитываю через неё порешать проблему с Чернобылем, но не через неё, а через родителей, хотя плана пока нет, есть факт, что мама и папа Лукари работают в КГБ.
— Да ты чего! Отстань! — орёт Аркаша в душе.
Я выныриваю из мыслей и недоуменно смотрю на летний душ.
— Казах, кто там? — киваю на дверь домика, которая явно колыхается от ударов Аркаши и ещё кого-то.
— Оксанка туда полезла бухая, да пусть их, — легкомысленно машет рукой мой казахский друг.
Легко вырываю дверь душевой кабины, но ничего особенного я там не вижу. Оксанка, снимая брюки, прыгает на одной ноге и при этом задевала, видимо, попой дверь, что создавало неверные впечатления о происходящем там. Аркаша тоскливо смотрит на раздевающуюся деваху и пытается прикрыться рукой.
— А это ты, Штыыыыба, — тянет голосом мою фамилию развратница. — Уходи, я Аркашу люблю, он мне духи продаст, нет — подарит, как Ирке!
— Аркаша, ком цу мир, — командую я, зная, что Славнов учил немецкий, а Оксанка — неуч.
— Я голый, — почему-то шепчет он.
— Да похрен, — так же шепотом отвечаю я. — Полотенце есть и хорошо.
Вызволив жертву, я самолично
