Алехандро шустро побежал наверх. Через некоторое время вернулся.
— Плохо там, Фёдор Аркадьевич. Лейтенант с пятью матросами с трудом держат противовес. Он вот-вот оборвётся.
Глазьев бросился грудью на пол и приник к узкому проёму, за которым мелькал тусклый свет одинокого факела.
— Граф! Прошу, быстрее! Пните Величинского!
— Нашёл! — раздался радостный возглас гардемарина, а вслед за ним страшный треск. Лопнувший железный трос пробил стену, и плита жестко встала на подпиравшие её камни. Те жалобно треснули.
Глазьев с Алехандро встали на карачки и тревожно посматривали на сужающую щель. Алехандро даже жалобно заскулил.
— Я не пролезу, сударь! — донеслось из тайной комнаты. — А вы поспешите!
Из щели к Глазьеву скользнул по полу сундучок. Фёдор Аркадьевич схватил его, и прижал к груди. Он понимал, что ещё несколько секунд и плита рухнет на пол, кроша подпиравшие её камни. И совершенно не понимал, что надо сделать, чтобы этого не случилось, но расторопный Алехандро уже подсовывал новые булыжники, стараясь хоть ненадолго отложить миг, когда Величинский и Воронцов будут навечно погребены в каменном склепе.
— Граф, пихайте гардемарина в щель! — прокричал Глазьев Воронцову. — Будет сопротивляться — разрешаю его ударить! Мы с Алехандро вытащим его.
За плитой послышался шорох, будто кто-то возится, а затем писк, похожий на тот, что издаёт мышь, когда ей щекочут живот. Писк усилился, и из расщелины показалась взъерошенная голова гардемарина. Следом показались плечи. Алехандро без команды схватил Величинского и потянул на себя.
— Осторожней, сударь! — пропищал гардемарин. — А-а-а-а!
Воронцов уже ужом протиснулся из тайной комнаты в подземелье форта и схватил Величинского за уши. Гардемарин явно не был готов к такому и застыл в расщелине, выпучив глаза и открыв рот.
— На счёт «три», — кивнул Воронцов пирату, и Алехандро принял позу деда, намеревавшегося вытянуть репку в виде головы Величинского.
Считать не понадобилось. Камни под плитой пошли мелкими трещинами, издавая звуки лопающихся огромных пузырей. Алехандро потянул что есть сил, и вытянул тело гардемарина. Плита тут же встала в пол, обдав всех каменными крошками.
— Моя задница! — простонал Величинский, боясь смотреть на ободранные штаны.
Глазьев мгновенно оценил повреждения и скомандовал:
— Граф, вот вам реликвия, — он сунул Воронцову сундучок с книгой. — Берёте Величинского и поспешите на фрегат Соболева. Он доставит вас в иберийский порт. Оттуда не мешкая отправляетесь в столицу — лично императору вручите и Величинского, и груз. Я надеюсь на вас, Ваша Светлость. Соболеву скажете, что «Императрица Анна» отвлечёт его уход с острова.
Когда они вчетвером выскочили из подземелья, то столкнулись с печальным Котовым.
— Юрий Антонович… утоп. Вместе с пятью матросами. Противовес оборвался и они вместе с ним. Никто не выплыл…
Глазьев увидел, как заходили желваки на скулах Воронцова и помутнели от влаги его глаза.
— Не мешкайте, граф! — сорвался на крик Фёдор Аркадьевич.
Глава 12
Мастер войны не имеет ничего, кроме своего умения и отваги. Его предназначение определено свыше некими могучими силами, природа которых непонятна. Оттого Мастер войны на поле брани внушает чувство безудержного страха у врага.
Он бьётся не за свою жизнь, и не за богатство…
«Господи! Ты уж не оставь нас в смертный час! Убереги наши души и совесть от слабости».
Вот так — сохрани не задницы и богатство, а душу и совесть.
Глазьев рассматривал огромные туши пяти чёрных галионов — четыреста восемьдесят пушек супротив сорока четырех. Поворов тоже посмотрел в трубу на вражеские корабли и в отчаянии скрипнул зубами.
— Что делать будем, Фёдор Аркадьевич? Нам от них не уйти…
— У нас есть выбор, Павел Сергеевич? Держим дистанцию и не подставляемся под бортовой залп. Собирайте офицеров, командор.
На мостик поднялись офицеры «Императрицы Анны». Присутствие Котова и Алехандро было одобрено Поворовым благосклонным кивком. На совете было принято решение принять бой, не посрамив флага — кормовой стяг прибили к гафелю, чтобы не при каких обстоятельствах его не смогли спустить. В секретное место на шпиле положили заряженный пистолет, дабы последний оставшийся в живых смог выстрелить из него в пороховой погреб. Решено было манёврами не подпускать галионы противника ближе, чем на полторы мили, и стараться разбивать их снасти пушечным огнём, чтобы лишить хода.
Стрельбой из пушек был назначен руководить, конечно, Глазьев.
— Руби амбразуры в фальшбортах! По четыре с каждого борта! — донеслась команда.
Между мачт натянули сети, а абордажная партия Алехандро принялась сворачивать картонные цилиндры для пушек Арсеньева — Глазьев очень рассчитывал на их дальнобойность и точность стрельбы.
Котова со своей абордажной командой обязали устранять течи и заниматься ремонтом повреждений, лейтенантов распределили по палубам, а за штурвал встал сам Поворов.
— Корабль, к бою! — прозвучал его громкий крик.
Фрегат «Императрица Анна» был готов принять сражение.
Подходившие галионы выглядели устрашающе. Огромные четырехпалубные корабли нависали над фрегатом чёрными грозовыми тучами, открывая пушечные порты. Широкие серые паруса напоминали зловещий туман, из которого, того и гляди, вырвутся смертоносные молнии залпов. Они нагоняли «Императрицу Анну» полукольцом, чтобы взять русичей на абордаж.
Поворов крутил штурвал, бросая взгляды на паруса фрегата, и оглядываясь на преследователей. Те, пока, шли полным ходом, уверовавшие в свою мощь.
Прогрохотал пристрелочный выстрел, и ядро противника не долетело добрых три кабельтова.
— Торопятся, видимо, — усмехнулся командор. — Ну, теперь и ты ответь, Федор Аркадьевич. На что способны пушки господина Арсеньева.
Глазьев будто услышал — раздался залп четырех пушек. Через восемь секунд ещё один, потом ещё. Один из вражеских галионов будто споткнулся. С него в воду слетели брамселя с фок-мачты, а стаксель с кливерами парашютами опустились на бушприт, скручиваясь в узлы. Ещё было попадание в бизань, что очень удивило Поворова.
— Ай, не врал профессор! Точны его пушки!
По всей видимости, капитаны галионов тоже были удивлены меткостью канониров русичей и дальнобойностью их пушек. Правда, удивлялись недолго и перестроили порядок, стараясь не выскакивать носами под борта фрегата. А один из галионов встал ровно «на киль» «Императрицы Анны» и попытался резко сблизиться. Рявкнули его носовые пушки.
— Вот дерьмо! — вскрикнул Поворов, поворачиваясь спиной к мелким осколкам, выбитым попаданием мелкого ядра.
Он вынужден был отправить фрегат в лавирование, меняя галсы, чтобы не дать противнику разбить бизань-мачту и руль «Императрицы Анны». При этом забирая больше левый галс, и мешая крайнему противнику справа.
Капитаны галионов раскусили это маневр — корабли, идущие посередине, чуть сбавили ход, а крайний справа, наоборот, увеличил для сближения. Но и Глазьев не дремал. Он перетащил пушки к другому борту — ещё три быстрых залпа, и крайний справа галион вынужден был лечь в дрейф.
— Выкусите! — кричал Поворов, наблюдая разбитый вдрызг бушприт дрейфующего галиона и его сильно накренившуюся фок-мачту.
Противник смекнул, что фрегат русичей просто так не взять, и приготовил ловушку. Два галиона зашли по бокам вне зоны поражения пушек с фрегата, но полными бортами, а третий стал наседать с кормы. Теперь при лавировании «Императрица Анна» опасно приближалась к галионам, или попадала под прицельный огонь носовых пушек галиона, идущего за кормой.
Глазьев с абордажниками Алехандро метался по палубе, как тигр в клетке, перетаскивая пушки с одного борта на другой. И успевал сделать один-два залпа, пока Поворов не менял галс. Больше уже не мог — фрегат опасно приближался к галиону, шедшему сбоку.
— Александр Мефодиевич! — закричал старший майор. — Иди на нижнюю палубу к мортирам! Пусть забивают картечью, и стреляют по такелажу. А то не вырвемся! Сам вставай за головную…
