гнева начальника.
— Целеустремлённый, значит? И шанса своего не упустишь?
— Никогда, товарищ главный маршал, — ответил я.
— Тут на рапорте стоит резолюция твоего начальника Центра — обратиться через три года. Чего же не подождать?
— Ждать плохо, а догонять ещё хуже! — громко ответил я.
— Да не кричи ты, — махнул рукой Кутахов и пошёл к кувшину с водой. — Как ты сказал до этого, сможешь научить летать самолёты?
— Новые самолёты, товарищ главный маршал, — ответил я, но главком иронично улыбнулся, как бы намекая, что это всё лирика. — Не вы ли говорили, что советские соколы должны быть вооружены лучшим оружием в мире.
— О, как! Подготовился! — посмеялся главком. — Мне лицо твоё почему-то знакомо. Виделись уже?
— Так точно. Вы были с проверкой в Белогорском училище. При вас выполнял полёт на тренажёре МиГ-21, — ответил я.
Я в подробностях пересказал ему нашу предыдущую встречу. Тогда Павел Степанович лично давал мне вводные на отработку отказов и предельных режимов полёта. Даже похвалил после задания.
— Много вас таких по всему Союзу. Всех не запомню, — ответил Кутахов, подойдя к столику с кувшином, и налил в стакан воды. — Но то, что задачу выполнил мою — хорошо. Я простые задачки не задаю. Ладони вспотели тогда?
— Ещё как!
— Во! Это хорошо. Вот что значит лётная работа. Она трудная, — сказал Павел Степанович, отпил воды и подошёл со стаканом к открытой двери балкона.
— А испытательная работа ещё труднее, товарищ главный маршал.
— Знаю, — произнёс Кутахов, допил воду и вернулся к столу. — Вот что, сынок. Забери это с собой, — протянул он мне мой рапорт.
В горле пересохло, а по коже побежали мурашки. Неужели, не получилось достучаться до главного маршала⁈
Я медленно поднял руку и потянулся к жёлтой бумаге, которая так и не увидела спасительной подписи знаменитого военачальника.
— Я тебе так скажу, сынок. Ты отдавал себе отчёт, что, придя сюда, поставил на карту всё? Понимал, что выйдя из этого дома, ты можешь вообще больше не увидеть ни одного самолёта в своей жизни?
— Понимал, товарищ главный маршал.
— И стоит оно того, чтобы идти к…этой своей мечте?
— Стоит, товарищ главный маршал, — ответил я и забрал рапорт. — Стоит, когда ты голодаешь, когда сидишь на гауптвахте, когда работаешь в поте лица, когда воюешь…
— Довольно, — перебил меня Кутахов. — Как человек, я тебя понимаю и вот также бы стоял на этом самом месте, зубами цепляясь за свой шанс. И не ждал бы другого момента, — выдохнул Павел Сергеевич.
Похоже, что есть надежда. По лицу главкома видно, как он напряжён.
— А вот как главкома ВВС, меня желания и мечты не интересуют. Есть задачи, которые должны выполняться. Тобой — в своём полку. Мной — в больших кабинетах и на учениях, — сказал главный маршал и пошёл к большому лакированному шкафу с книгами. — У человека должна быть мечта, сынок. Увести его.
И как серпом по одному месту. Вот теперь, кажется, ты Сергей приплыл окончательно. В некой прострации я спускался по лестнице, не обращая внимания на шептание за своей спиной.
Выйдя на улицу, я погрузился в некое уныние. Мир какой-то стал тусклый после этого разговора. И даже пролетевший высоко в небе реактивный самолёт не заставил меня посмотреть вверх.
Что ж, теперь мне предстоит возвращение и дальнейшая служба в Осмоне. Не так всё плохо, но хотелось бы попасть туда, где всё неизведанное. Где ты в авангарде и на том самом острие реактивной авиации. Где летают дальше, летают выше и будут лететь быстрее всех.
А ведь есть желание сейчас взять, вернуться в дом и попробовать ещё раз уговорить. Но это неправильно. По отношению к главному маршалу, Герою Советского Союза и главкому ВВС это будет проявлением неуважения. Лучше я спокойно попытаю счастья в следующем году.
Скорее всего, получу ту же самую резолюцию на рапорте, что и сейчас. Вот только к главкому я уже не поеду. Он тогда точно меня вышвырнет на какое-нибудь побережье. Наверное, Карского моря.
Сделав пару шагов за ворота, я остановился, чтобы посмотреть ещё раз на балкон главного маршала. В доме раздался какой-то крик и послышался топот по деревянному полу. Очередная срочная задача, видимо, прилетела для подчинённых Кутахова. Я повернулся и зашагал прочь. А из дома донёсся знакомый громогласный голос.
— Я сказал, назад его! Живо! — донеслось до меня.
Из дома выбежал один из охранников, спотыкаясь на ходу.
— Задержи его! — кричал он, указывая на меня.
Блин, может кто-то, что-то украл и на меня повесить хотят? Бежать-то, конечно, нельзя.
— Стоять! — громко крикнул мне охранник у ворот.
— Стою, — спокойно сказал я и повернулся к этому толстяку, что трусцой бежал ко мне. — Что там случилось?
— Пошли. Вернуть тебя сказали, — ответил он мне и, подхватив за локоть, повёл к дому.
На зелёной лужайке меня перехватил выбегавший охранник и повёл дальше.
— Может объясните, что происходит? Главком меня отпустил.
— Не знаю. Сказали вернуть, — ответил охранник.
Совсем непонятная ситуация. О чём же со мной хочет поговорить Кутахов? Неужели решение своё поменял?
Вернувшись к Павлу Степановичу, он скомандовал всем выйти, оставшись со мной один на один. После этого главком продолжил смотреть на меня сердито и засеменил по кабинету, держа руки за спиной.
— Товарищ главный маршал… — начал я представляться, но Кутахов взмахом руки прервал меня.
— Просто главком. Так проще звучит, — сказал Павел Степанович и подошёл к чёрно-белой фотографии, где он на фоне «Аэрокобры».
А на другой фотографии тоже Кутахов. Только рядом с ним парень в звании лейтенанта. Взглянув на эту фотографию, главком улыбнулся и повернулся ко мне.
— Фима Кривошеев, — кивнул он на лейтенанта. — Он командир звена был в моей эскадрилье. В войну в Карелии воевали вместе.
— Это он вас прикрыл, протаранив самолёт немцев? — спросил я.
Павел Степанович несколько удивился тому факту, что мне известен этот случай.
В одном из воздушных боёв с превосходящими силами в хвост Кутахову зашёл вражеский истребитель Ме-109. Кривошеев устремился на выручку, но боеприпасы у него кончились.
Своим тараном он сбил самолёт противника, но и сам погиб. Чуть позже Ефима Кривошеева за этот подвиг удостоят звания Герой Советского Союза посмертно.
— Не думал, что этот факт настолько известен. Откуда знаешь?
«Читал про вас книгу, Павел Степанович», — надо бы именно так ответить на этот вопрос. Вот только книг ещё не выходило про знаменитого главкома.
— Интересовался боями на Карельском фронте. В училище от преподавателя по военной истории услышал об этом эпизоде, — ответил я.
Не лучшее объяснение, но и Кутахов не особо собирался вдаваться в подробности моих знаний.
— Ты мне чем-то его напомнил. Тот, как и ты, целеустремлённый, резкий. Да и я такой же. Иначе бы не дошёл до главкома, — сказал Кутахов и надел очки для чтения. — Давай сюда свой рапорт.
Сработало? Похоже, что так и есть. Отдав бумагу главкому, он тут же на свободном месте размашистым почерком вывел свою положительную резолюцию.
— Циолковск, значит. В этом году набор экспериментальный. Поступить будет очень непросто. Я сам выходил с предложением к ЛИИ, и давал команду во Владимирск, чтобы отбор был жёстче. Готовься, Родин. Там тебя никто не пожалеет, — сказал Кутахов и протянул мне рапорт.
На нём большими буквами было выведено «Отправить установленным порядком. Ручаюсь, как за себя». И под этой фразой традиционное напутствие легендарного главкома — «Верю. Надеюсь. Кутахов.».
— Спасибо, товарищ главком! — обрадовался я и аккуратно стал убирать рапорт в портфель.
— Мигом в свой Осмон. Все документы на тебя там оформят, и в назначенное время получишь вызов на собеседование и вступительные испытания, — сказал Павел Степанович и подошёл ко мне ближе, сняв очки.
— Есть, товарищ главком.
— И больше под моим окном не лазить! Второй раз подобное тебе с рук не сойдёт, старлей, — сказал Кутахов и дважды стукнул меня в грудь. — Желаю удачи!
Стоит ли говорить, что в Осмон я летел буквально на крыльях… И не только пассажирского Ил-86, на который я сел, чтобы долететь до Ташкента. С такой резолюцией от главкома нашему начальнику Центра просто не хватит никакой политической воли, чтобы меня завернуть.
Но я уже предвкушал проблемы, которые
