дать показания на суде.
Ротмистр Вахрушев слегка обиделся, что я не взял его на разборки в домик егеря. Однако за ночь обида прошла и растворилась. Я подробно ему обо всем рассказал.
— Чего этот упырь приезжал? — спросил Вахрушев.
— Грозится упечь меня на каторгу за сынка. Наши «лесные братья» вчера не появлялись?
— Нет. Все тихо. Но думаю, нужно серьезно отнестись к их предупреждению…
— Я вчера не попал на встречу по уважительной причине…
— Андрей Иванович, вы еще удержали себя в руках, я бы наверняка пристрелил этого урода Гришу на месте…
— Меня Герасим удержал. Я мог забить его до смерти… Кстати, завтра у нас с Гариным дуэль.
Ротмистр присвистнул.
— Неужели? Давно пора продырявить эту старую глупую голову. Но почему-то мне кажется, что и на дуэли он совершит подлянку…
— Вот завтра и увидим. Будете моим секундантом?
— Само собой, Андрей Иванович…
Нужно отдать должное Аглае, с утра она, как ни в чем не бывало, стряпала на кухне. Я видел, что девушка переживает, однако дурных мыслей у нее точно не было. Все же у крестьянок, крепостных, более крепкая закаленная нервная система, они не кисейные меланхоличные барышни, которые переживают еще неделю, если какой франт нехорошо посмотрел на балу или не поздоровался.
Еще вчера мы поговорили с Аглаей и я попросил забыть этот день, навсегда вычеркнуть из памяти. Слава Богу, самого страшного не случилось, мы вовремя подоспели… а если бы случилось — Гриша Гарин был не в больнице, а в морге.
После обеда мы уединились на причале.
— Андрей, знай только одно….– вздохнула девушка.– Если тебя сошлют, я буду ждать сколько угодно. Хоть три года, хоть десять… а лучше с тобой поеду, даже на край света.
Я не хотел говорить, что завтра стреляюсь с Гариным.
— Правда на нашей стороне, все будет хорошо…
Я крепко обнял любимую. Мы сидели и молча смотрели на плавное течение реки. Как бы я хотел, чтобы вчерашний день и вправду навсегда стерся из моей и ее памяти. Послезавтра были планы навестить родителей Аглаи и договориться о свадьбе, но теперь я решил немного повременить, пока у нее сойдут побои. Алексея я попросил ничего не рассказывать родителям.
Пришлось отправить ротмистра Вахрушева за новыми дуэльными пистолетами. По Дуэльному Кодексу — надлежало стреляться только из нового оружия. На обратном пути ротмистр хотел заехать в усадьбу к Гарину, обсудить условия поединка. Вернулся Вахрушев уже вечером и был совершено растерянный.
— Что случилось, Егор Сергеевич?
— Я же вам еще утром говорил, что Гарин в подлянку сыграет. Так и есть. Как сердце чувствовало. Вместо него будет стреляться Николаев. Тот самый сумасшедший капитан из Царицына, я уже рассказывал о нем… стрелок высочайшего класса.
— А Гарин?
— У него медицинское противопоказание. Сухая рука. Кисть не до конца сжимается.
— Что же он сразу не сообщил, когда я вызвал на дуэль?
— Все заранее просчитал, мерзавец. У капитана Николаева за год четыре дуэли, и всех противников он убил наповал. Стреляется одинаково хорошо, хоть с двадцати, хоть с сорока шагов. Вы сами предложили стрелятьсяс пятнадцати…
— Какие нелепые правила…– вздохнул я.– Почему, если меня и мою супругу оскорбил Гарин, к которому я питаю ненависть — я должен стреляться с совершенно незнакомым человеком?
— Николаев берет на себя все обязательства и за это получает определенную сумму. Андрей Иванович, давайте я выступлю за вас…
— Об этом не может быть и речи. Однако, Гарин оказался подлецом из подлецов, такого еще белый свет не видывал…
Ротмистр показал на беседку. Мы вошли и присели.
— Андрей Иванович, ваше положение действительно очень серьезное. Знаете, я расскажу вам один случай из жизни… три года назад мы стояли в гарнизоне, в Аргвани. Заняли небольшую крепость. Имам Шамиль со своими нукерами решил нас оттуда выбить. Он посылал воинов каждый день и каждый раз мы отбивались. Когда под стенами крепости лежало не меньше пол сотни горцев, Шамиль прекратил атаки. Он решил взять нас измором. У нас почти закончилась вода и пища, даже съели всех лошадей, а помощи так и не было. Ядра для пушек тоже закончились, как и запасы пороха. Треть солдат страдали животом, каждый день один или двое умирали… к тому же стояло невыносимо жаркое лето. Пытались по ночам отправлять лазутчиков за водой, но местные прекрасно знали все тайные тропы. Солдат ловили, а утром их головы уже висели внизу, на частоколе. Мы понимали, еще два-три дня и все закончится… Пожилой подполковник Ладыжский, заместитель начальника гарнизона, прошелся с иконой Богородицы, окрестил всех крестным знамением и пристально заглянул защитникам крепости в глаза: «Братцы, завтра на прорыв пойдем. Все лучше, чем сгинуть здесь, за стенами, как загнанные крысы. Завтра будем умирать братцы, умрем?» «Умрем, командир… — отвечали солдаты.– За императора и Матушку-Россию и жизни не жалко отдать…»
Ротмистр тяжело вздохнул. Давнее воспоминание давалось ему с трудом.
— Рано утром, когда открыли ворота и мы приготовились броситься на врага в штыковую атаку, к крепости подоспел полк генерала Граббе… Шамиль с воинами тогда едва унес ноги… Так что, Андрей Иванович, будем живы — не помрем! — вздохнул Вахрушев.– По мне, так лучше погибнуть благородно, с оружием в руках. В бою или на дуэли, чем в дряхлом преклонном возрасте, в мягкой перине, в обоссанных подштанниках…
Вот так подбодрил ты меня, мой друг ротмистр Вахрушев… аж слезы из глаз покатили…
Однако вслух я ничего не сказал. Посмотрим, кого завтра на дуэли боженька поцелует, а от кого отвернется…
Без четверти девять мы с ротмистром Вахрушевым и Герасимом прибыли на бричке на излучину реки. Тот же самый состав, что и на прошлой дуэли. Недалеко от обрыва уже стояла черная карета, рядом четверо мужчин. Мы с ротмистром приблизились, Герасим остался в бричке.
Навстречу вышел невысокий пожилой господин с пышной шевелюрой, в сером фраке.
— Титулярный советник Крылецкий. Секундант Владимира Ивановича Гарина. Как уже заранее извещалось, за господина Гарина сегодня стреляется капитан Николаев.
Он показал крепкого мужчину с аккуратными усиками в военном френче.
— А это доктор Ильницкий,– секундант представил брюнета с аккуратным пробором, в легком желтом плаще.
Гарин стоял во всем черном, будто злодей из фильмов. Выглядел он слегка болезненно.
— А почему Гарин не стреляется? — поинтересовался я.
— У Владимира Ивановича не сжимается кисть, он не сможет даже
