на тротуар. Пошли по Театральной аллее. — Ты не фанат футбола? Любишь только борьбу?
Я покачал головой. Навстречу нам до сих пор шли группы людей. Поклонников футбола. Они оживленно болтали между собой.
— Ну почему же? Я интересуюсь футболом. Но только слегка. Когда есть время. А сейчас времени нет.
Мы прошли к станции метро. Спустились вниз.
— Вот ведь какой, деловой, — сказала Полина на перроне. — А мы куда едем? Что ты там хотел? Говори уже, не томи душу.
Я посмотрел на девушку. Народу по вечернему времени в метро немного. Странно даже. Сегодня рабочий день.
— Да ничего мне от тебя не надо, — отмахнулся я. — Расслабься уже. Просто хотел над тобой посмеяться. Подразнить тебя. За то, что болела за нашего противника. У меня сейчас другие проблемы. Я жилье ищу.
Полина удивленно захлопала глазками. С шумом подъехал поезд. Мы забрались внутрь.
— А ты что, домой не поедешь? — спросила она. Мы сели на деревянные скамейки в вагоне. — С родителями поругался, что ли?
Я задумчиво покачал головой.
— Нет, какой там. Ты же видела, что произошло в столовой. После того, как я откажу ЦСКА, на меня объявят охоту. Призовут в армию. Выдадут повестку и все. Прощай, большой спорт. Вернее, можно будет только через ЦСКА пробиваться. А я не хочу. Я уже договорился с «Динамо». А чтобы меня не призвали, мне нельзя сейчас возвращаться домой.
Я посмотрел на девушку. Мы синхронно покачивались взад-вперед от движения поезда.
В двух шагах от нас стоял парень в цветастой рубашке с длинными рукавами и брюками «клеш» с неимоверно раздутыми штанинами. Длинные лохматые волосы закрывали уши. Бакенбарды тянулись по всей челюсти.
— У вас есть дача? — спросил я. — Где я могу перекантоваться пару дней. Если не трудно, конечно? Мне надо спрятаться. Они будут искать меня у друзей. Про тебя никто не знает.
Полина на мгновение нахмурила лобик. Волосы у нее расчесаны на две стороны. Пробор посередине. Лобик открытый. На секунду на нем появились горизонтальные складочки.
— А зачем тебе на дачу? — спросила девушка. — Живи у меня. У меня родители уехали к бабушке в Горький. Там у двоюродного дядьки юбилей. А я не смогла по работе. Никого нет.
Я испытующе посмотрел на девушку. Полина глянула на меня. Слегка покраснела.
— Только сразу скажу, веди себя прилично. Ты слишком хороший парень. Герой, можно сказать. Спортсмен, ударник учебы, комсомолец и помогаешь людям. Рисковал жизнью при пожаре. К тому же, попал в трудную ситуацию. Только поэтому я тебе предлагаю.
Я кивнул.
— Дома никого нет? Ты одна?
Девушка кивнула. Поезд стремительно подъехал к станции. Двери открылись. Со станции послышался невнятный рокот репродуктора.
— Одна. Сестра уехала с родителями.
Ну и отлично.
— Ты не представляешь, как меня выручила, — сказал я. — У вас есть телефон? Мне надо будет сделать пару звонков.
Полина покачала головой.
— Нет, пока еще не провели. Мы два года в очереди стоим. Должны поставить в сентябре по графику.
Мы болтали еще минут десять. Наконец, вышли на проспекте Вернадского. Полина повела меня по улице.
По дороге зашли в универмаг. Девушка сказала, что у нее дома шаром покати. Не успела ничего приготовить.
Стеклянные витрины ярко освещены. Внутри ходили покупатели. Возле входа к колонне за поводок привязан серый пудель. Он вилял хвостом и смотрел на прохожих, выискивая хозяев.
Мы закупили хлеба, колбасы, картошки и консервов.
— Давай сразу возьмем побольше, чтобы потом не ходить двадцать раз, — сказал я. Взял пряники и ватрушки. — А это к чаю.
Из магазина мы отправились домой. Прошли два квартала. С оживленного проспекта свернули на тихую улочку. Углубились на квартал.
Здесь фонари светили через каждые двадцать метров. Полина повела меня через провод между домами.
Четыре этажа, желтые кирпичные стены и темные коричневые крыши со скатом и чердаками. Мы вошли в тихий уютный дворик.
Палисадники и пространство в центре густо заросли кустами жасмина и снежнеягодника. Мы прошли мимо сирени. Где-то журчал сверчок.
В дальнем конце дворика светил одинокий фонарь. Каждый подъезд освещен лампой. На фасаде одного дома замазанная надпись «Петька дурак».
К двери подъезда вело крыльцо с высокими ступеньками. Каблучки Полины застучали по бетонному полу.
Поднялись на третий этаж. Остановились перед квартирой под номером двадцать шесть.
Девушка достала ключ из-под вязаного коврика. Быстро открыла высокую дверь. Поманила меня внутрь, стоя на фоне темного коридора.
— Ну, давай, чего застыл, как истукан? Заходи.
Я вошел, держа в руках авоськи с продуктами. Полина включила свет.
— Проходи, будь, как дома.
Высокие потолки, три метра, если не больше. В коридоре красная ковровая дорожка. Справа шкаф для одежды. Я снял кеды, стащил с плеча сумку с моей формой и отнес продукты на кухню. Потом снова пошел обуваться.
— Я пойду позвоню домой с автомата, — объяснил я девушке. — Предупрежу родителей, чтобы не волновались. Я мигом.
Полина кивнула. Она успела распустить волосы, переодеться в синий халатик до колен и завязала поясок на узелок.
— Я пока приготовлю нам чего-нибудь на скорую руку.
Я снова вышел на улицу. Фонарь по-прежнему отбрасывал круг света, испещренный тенями от листьев каштаны рядом. Во дворике тепло и тихо.
Где-то через открытое окно послышались звучные и далекие слова диктора: «Говорит советское радио. А теперь вашему вниманию предлагается выступление камерного оркестра 'Виртуозы Москвы». И почти сразу заиграла скрипка.
Я вышел со двора. Вернулся обратно на Вернадского. Нашел телефонную будку. Позвонил домой.
После пяти гудков в трубке щелкнуло и я услышал голос матери.
— Слушаю.
Я коротко рассказал, что случилось.
— Ну вот, говорила же я тебе. А может, пойдешь, отслужишь? — спросила мать. — Чего прятаться по подворотням?
Она меня совсем не слышала. О чем только думает?
— Мне надо остаться в «Динамо», — ответил я. — Я уже договорился, подал заявление. Я буду получать стипендию. А прятаться долго не надо. Я, кстати, пока у Борьки перекантуюсь.
Мать помолчала.
— Ладно, делай, как знаешь. Тебя кстати, тоже твои дружки искали. Говорили, что-то срочное. Раза три сегодня заходили.
— Вы как там? — спросил я. Она что-то подозрительно быстро согласилась. — Все в порядке?
Мать долго и продолжительно вздохнула.
— Все хорошо. Хотя, как сказать. Отец снова на обследование ходил. Сказали, вроде получше. Даша ходит, как в воду опущенная. Вроде решила рожать. А теперь ты решил пропасть. Деньги-то есть? Или придешь, возьмешь?
Я улыбнулся. Мировая мамка.
— Все хорошо. Деньги есть. Сыт, обут и обогрет. Я вам позвоню завтра. А Даше скажи, что она молодец.
Мать опять вздохнула.
— Ладно. Береги себя там. Кстати, тебе какая-то
