и не занесет меня в номинацию самых нелепых смертей.
И когда я уже приготовился с достоинством встретить свою очередную смерть, почувствовал, как в мою ладонь ткнулась костяная рукоятка охотничьего ножа, подвешенного в ножнах на ремне. Что, черт побери, происходит?
Когда Костыль потянул за спусковой крючок, а время превратилось в густую патоку, мои руки были подняты над головой. Я уже давно и четко осознавал, что в критических ситуациях моё восприятие неимоверно ускоряется, однако, остальной организм продолжает оставаться в том же потоке времени, а не разгоняется вместе с сознанием.
Я скосил глаза и с удивлением увидел, что правая рука каким-то неимоверным образом оказалась лежащей на рукояти ножа. Неужели я смог её опустить, находясь в «аварийном режиме»? Так я для себя называл это состояние.
Я сделал мощное усилие, сконцентрировавшись на пальцах и заставляя их сжаться на рукояти ножа. Если у меня выйдет, то мы еще повоюем!
Пальцы напряглись и дрогнули, как будто я пытался продавить жесткий эспандер, и медленно начали сгибаться. Я воевал за каждый миллиметр, за каждый согнутый сустав. И у меня получилось схватить нож обратным хватом! Еще усилие, до треска в сухожилиях — и я сумел выдернуть его из ножен! Дело пошло!
Бросив беглый взгляд на палец Костыля, продолжающий очень и очень медленно тянуть за спусковой крючок, я понял, что время у меня еще есть. Следующим этапом был шаг вперед. Если я сумею его сделать — у меня точно появится шанс на выживание.
«Давай, Чума! Давай! — мысленно подбадривал я самого себя. — Ты сможешь!»
Оторвать левую ногу от земли мне удалось с огромным трудом — на неё словно подвесили чугунные двухпудовые гири. Но я рвался вперед, не жалея себя. Рвал жилы в самом прямом смысле этого слова.
Загустевший воздух, либо само время, либо то и другое вместе взятые, отчаянно сопротивлялись. Но я проламывался сквозь них, словно бегемот, бегущий сквозь густые заросли. И уже ничего не могло меня остановить в этот момент. Я готов был сдохнуть от перенапряжения, но не сдаться.
И пространственно-временной континуум сдался первым, позволив мне продавить свою «позицию». Я показал всем, кто здесь царь горы! Двигаться стало не в пример легче и свободнее, хотя всё еще очень и очень тяжело. Я как будто пытался пробить собой кирпичную стену. И у меня получалось.
Оставался еще один рывок. Финальный. От полицая с пистолетом меня отделял всего лишь один шаг. Но его еще нужно было преодолеть. Долго раздумывать времени не было, так же, как и переживать: получится у меня что-нибудь, или нет? Поэтому я решил выжать из этого слабого тела всё, на что оно только способно.
Взмахнув рукой с зажатым ножом, я, разрывая само пространство и собственные жилы, крутанулся на пятке левой ноги, на мгновение оказавшись спиной к врагу. Но вложенных сил хватило, чтобы правая рука, описав полукруг и набрав хорошую инерцию, продавила сгустившийся «воздух», стремительно приблизившись к шее врага.
К моему изумлению отточенное широкое лезвие легко пробило шею полицаю, показав свой острый кончик с другой стороны. И всё это в абсолютной тишине — не единый звук не испортил застывшей картины мира. Похоже, что двигался я куда быстрее скорости звука.
Едва враг был повержен, меня словно громом ударило! В глазах заплясали разноцветные зайчики, а ноги подкосились. Накрыло так, что пришлось приложить массу усилий, чтобы не рухнуть на землю. Не сказать, чтобы это было неприятное и болезненное чувство. Нет, скорее наоборот — меня захлестнула настоящая эйфория.
Но радоваться пока было рано — оставался еще второй враг, сутулый полицай Рябченко, продолжающий целиться из карабина в беззащитных женщин. Справившись с непонятным «приходом», я резко выдернул нож из шей Костыля. После его устранения, двигаться стало еще легче. Тяжело, трудно, но вполне терпимо. Вот только сил у слабенького тела моего реципиента совсем не осталось. И я вот-вот распластаюсь по земле бесхребетным слизняком. Поэтому действовать нужно было незамедлительно!
Однако, находился гребанный ублюдок довольно далеко от меня. Первые же шаги показали, что я уже совсем выдохся и добраться до сутулого совершенно не в состоянии. Сил, чтобы устранить второго полицая у меня не было, если только… Я взвесил в руке охотничий нож, уже отнявший жизнь у одного из предателей.
Самое интересное, что умерший Костыль еще даже не осознавал произошедших с ним изменений, и его палец всё так же продолжал медленно тянуть спусковой крючок в ожидании выстрела. Только вот он его уже не услышит. А если и услышит, то радоваться ему останется сущие мгновения.
Собрав в кучу остаток сил, я взялся рукой за окровавленное лезвие ножа и, прицелившись, как следует, метнул его в сторону вооруженного карабином полицая. Я не знал, попаду я в него или нет, находясь в такой странном «ускоренном» состоянии, но вложил в этот метательный снаряд всю свою ненависть и злобу.
Мне на мгновение даже показалось, что от обагренного кровью лезвия пошел какой-то странный призрачный «дымок» — нож словно начал сочиться темными испарениями мрака. Вращаясь в воздухе, он улетел в сторону врага «со свистом», не встречая никакого видимого и невидимого сопротивления. Но никаких звуков не было слышно до сих пор — я продолжал пребывать в полнейшей тишине, наблюдая за полетом моего единственного оружия.
Чужие руки, которые сейчас вроде бы и мои, не подвели — нож влетел точно туда, куда я его и направлял — прямо в сердце сутулому утырку. Он, конечно, тоже ни разу не дернулся, заполучив добрую полосу заточенной стали под левую грудь, как и его напарник с пробитой шеей. Но когда действие моего аварийного режима закончится — их обоих ждет такой большой сюрприз для маленькой такой компании.
Эту мысль я додумать не успел, потому, как меня накрыло очередным прѝходом.Состояние эйфории сменилось такой жуткой слабостью, что я тут же напрочь отрубился, так и не узнав, чем всё закончилось. Глаза закрылись, и я провалился в блаженную спасительную темноту.
— Рома! Роман! Очнись! — Кто-то настойчиво дергал меня за плечо. — Да очнись же! Ты живой, али как?
— Какой еще Роман? — едва слышно прошептал я, не открывая глаз и с трудом шевеля языком. — Я — Чума…
— Мама! Он совсем плохой стал! Бредит! Даже себя не узнаёт! — Звонкий девичий голосок дрогнул. — Какой-то чумой обзывает… — И девчонка, что немилосердно трясла меня за плечо, всхлипнула и громко шмыгнула носом. — Это из-за ранения головы, да?
