– Все ли готово к чину освящения?
Отец Кирилл, весь в испарине от волнения, отвечал:
– Да, владыко, все готово. Вот и место приготовлено для молебна водоосвящения.
Антоний подошел туда, поднося крест счастливцам, которые успели пробраться поближе, для целования, затем он встал рядом со столом, на котором стояла чаша для водоосвящения, и начал молебен. По его окончании процессия во главе с ним пошла вокруг пристройки, Иоанн Васильевич, как примерный христианин, шел смиренно вместе с нами. Монахи, шедшие рядом, несли несколько икон с изображением Спасителя. Окропив святой водой весь новострой, Антоний и мы вслед за ним вошли в открытые настежь двери, митрополит тщательно окропил святой водой все помещения школы и после этого вышел на улицу. Но суета не утихала. После чина освящения все присутствующие подходили для целования креста и получения благословения митрополита. В итоге церемония заняла почти полдня.
После этого я уже пригласил царя более подробно осмотреть все помещения школы и типографию. При осмотре внимание Иоанна Васильевича, конечно, привлекла химическая лаборатория: он бывал в дворцовой аптеке и смотрел лабораторию Арента, но такого еще не видел. Острый ум царя быстро вникал во многое, но все равно, когда он брал в руки изящные стеклянные реторты, колбы и змеевики, сделанные у меня в вотчине, в его глазах я видел удивление и радость.
Ближним боярам, которые следовали за ним и с подозрением оглядывали все вокруг, он сказал:
– Вот покуда вы все козни друг другу строите да меряетесь, у кого место выше, Щепотнев делом занят. Видите, какие вещи у него в вотчине розмыслы делают.
Но больше всего он был доволен типографией. Когда мы туда зашли, работа шла полным ходом. Все попадали на колени и лишь после окрика государя опять взялись за дело. К нам подошел Андроник Невежа и опустился на колени перед царем. Тот смотрел на него, видимо пытаясь вспомнить этого человека.
– Так ты ведь Тимофей Невежа, который с Печатником работал, когда «Апостола» напечатали?
– Истинно так, великий государь, – сказал Невежа, благоразумно не глядя на царя и не вставая с колен.
– Показывай тогда, Тимофей, что вы сейчас делаете.
– Так вот, великий государь, вон там монаси с молитвой листы Библии набирают. Вот тут лежат гравюры на дереве, художниками вырезанные, тоже для книги святой. Погляди, мы к твоему приезду для пробы несколько листов отпечатали.
Он встал с колен и, подойдя к большому столу, взял с него несколько листов плотной бумаги и протянул царю. Мне было видно, как вытянул шею Антоний, стараясь разглядеть из-за высокой спины царя, что написано на листах. Я кивнул Тимофею на Антония, и Невежа, сняв со стола еще пару оставшихся листов, с поклоном протянул их митрополиту. Митрополит и государь стояли молча, читая четкие строки типографского текста. Отпечатанные на хорошей голландской бумаге, с заглавными буквами цвета киновари, эти оттиски нравились даже мне, видевшему гораздо больше присутствующих. Антоний читал, беззвучно шевеля губами, потом он протянул прочитанные листы обратно Тимофею и молча ждал, когда закончит чтение царь, видимо стесняясь раньше него высказывать свое мнение.
– Щепотнев, я смотрю, не хуже, чем у Федорова, получается. Лепо, даже очень. А что же дальше не печатаете?
– Иоанн Васильевич, хочу весь текст вначале набрать. И чтобы художники все гравюры сделали. Но самое главное – нет у нас пока бумаги своей хорошей. Надо будет голландскую покупать либо самим делать учиться. Но теперь есть у тебя астролог Тихо Браге, знаю я, что у него в Дании своя бумажная мануфактура была, зело хорошую бумагу она делала. Я вот думаю, что в следующем году сможет он и у себя на землях, тобой данных, такую мануфактуру устроить, и бумага для книг святых у нас делаться будет.
Иоанн Васильевич хмыкнул:
– Сомнительно мне это, но поглядим, может, и поставит он мельницу такую. Сергий Аникитович, а что за стопки бумаги лежат напечатанные, это что такое?
– А это, великий государь, печатаются наставления для учеников моих. По изучению письма нового и науки арифметики, потому как чтобы ученики могли лечебное дело изучать, должны они читать, писать и считать хорошо.
Я взял пару методичек, напечатанных уже новым шрифтом, и подал царю. Тот попробовал почитать:
– Странное дело, вроде не нашим письмом написано и буквицы на вид чужие, но пару раз прочтешь – и вроде понятно все. Ладно, Щепотнев, доволен я твоими делами, а когда лекари в мое войско пойдут, совсем хорошо будет.
Ко мне подошел Антоний и тихо спросил:
– Сергий Аникитович, а что ты с листами этими будешь делать Священного Писания?
– Владыко, так что с ними можно делать – вестимо, будут лежать и ждать своего часа, когда в книгу вставим.
– А-а-а… ну тогда ладно, – успокоенно протянул Антоний.
«Интересно, – подумал я, – чего он ожидал – что я скажу, что с этими листами мы в нужник пойдем?..»
В это время нашу беседу прервал архимандрит, который сообщил, что скромная монастырская трапеза уже готова и он приглашает всех откушать чем бог послал.
Да уж, это, конечно, была очень скромная трапеза – пожалуй, и у Иоанна Васильевича было немногим богаче. Расстарался отец Кирилл. Единственное, что отличало монастырскую трапезу, – не было на столах никакого вина. А так столы ломились от блюд. Хлебосольный хозяин усадил всех за стол, это было достойным завершением трудного для меня и для него дня.
Домой я попал довольно поздно. Но Кошкаров, который сегодня сопровождал меня весь день, уходить не собирался.
– Сергий Аникитович, хоть уже темно, но надо поговорить. Надумал я тут дело одно, обсудить бы…
Я тяжело вздохнул и пошел с ним в его флигель. Сонный Гришка открыл нам дверь.
– Ну что там парень наш, живой еще? – спросил Борис.
Гришка закивал, начал крутить рукой перед нами.
Кошкаров перевел эти жесты:
– Говорит, что седня в ноги кидался ему, живота просил не лишать. Вот пусть посидит, поплачет в темнице, а то как православных извести отравой – так не плакал.
И после этих слов с неодобрением посмотрел на меня.
Когда уселись за столом, Гришка закрыл за нами дверь и сел около нее на лавку.
– Думал я долго, Аникитович, – сообщил Кошкаров, – и вот что надумал. Придется нам Захарьина-Юрьева на живца ловить.
– Это как, Борис, ты делать собираешься?
– Так вот как ни крути, а придется тебе, Сергий Аникитович, живцом побыть.
– Постой, постой, Борис, это как понимать?
