Несколько долгих секунд висела тишина, словно бюргеры, смотревшие в прицелы своих ружей на эту невероятную цель, не могли нажать на курки. Англичане слишком близки, слишком уязвимы. Какое-то всеобщее нежелание заставляло «маузеры» молчать.
– Стреляйте! – заревел Ян Паулюс. – Skiet, kerels, skiet[10], – и его голос долетел до английской траншеи. Он увидел, как всякое движение там неожиданно прекратилось – белые лица повернулись в его сторону, – и тщательно прицелился в грудь одному из солдат. Ружье подпрыгнуло у плеча, и солдат упал в траву.
Этот единственный выстрел разрушил чары. Загремели беспорядочные ружейные выстрелы, и застывший фриз одетых в хаки фигур под обстрелом пришел в лихорадочное движение. На таком расстоянии большинство бюргеров могли пятью выстрелами свалить четырех бегущих антилоп. За те несколько секунд, которые понадобились англичанам, чтобы лечь на дно траншеи, по меньшей мере пятьдесят из них упали на красную землю мертвыми и ранеными.
Теперь над бруствером показывались только каски и головы во время выстрела, да и те не оставались неподвижными. Они ныряли, отпрыгивали, отклонялись – люди Вудгейта стреляли и перезаряжали, и семнадцать сотен винтовок Ли-Метфорда добавили свои голоса к воцарившемуся аду.
Затем первый снаряд из полевой пушки на противоположном склоне Конического холма просвистел над головами бюргеров и взорвался в облаке дыма и красной пыли в пятидесяти футах перед английской траншеей.
Затишье, во время которого команда гелиографа Яна Паулюса под вершиной посылала поправки на батарею, и новый разрыв – перелет; опять перерыв, и третий снаряд попал прямо в траншею. Высоко взлетело человеческое тело, его руки и ноги вращались, как спицы колеса. Когда пыль рассеялась, стала видна дыра в бруствере – с полдесятка солдат лихорадочно пытались заложить ее камнями.
Теперь огонь открыли все бурские пушки. Непрерывный грохот орудий подчеркивал злобный визг непрерывно выплевывающих пули пулеметных установок.
Вершину снова затянул туман, но на этот раз туман из пыли и паров лиддита, затмивший солнечный свет и лезущий в ноздри, глаза и рты; начался долгий-долгий день.
Подполковнику Гаррику Кортни было ужасно неудобно.
Солнце пекло. Пот тек под одеждой, увлажнил и без того уже натертую культю. Стекла полевого бинокля, когда Гарри смотрел за реку Тугелу на гору в четырех милях от него, усиливали отблески от воды.
Эти отблески усилили боль в глазах – следствие ночного пьянства.
– Похоже, Вудгейт хорошо держится. Скоро он получит подкрепление.
Сэр Редверс Буллер казался довольным, и никто из офицеров его штаба ничего не сказал. Все молча смотрели на вершину, которая уже окуталась пылью и дымом битвы.
Гаррик все дивился сложной иерархии старшинства, которую Буллер установил при атаке на Спайон-Коп. Непосредственно атакой командует генерал Вудгейт, который сейчас «хорошо держится» на вершине, но Вудгейт подчиняется не самому Буллеру, а генералу Чарльзу Уоррену, чей штаб дислоцирован у брода Тричарда, там, где армия переправилась через реку. Уоррен же, в свою очередь, подчинен Буллеру, который находится далеко за рекой и сейчас стоит на симпатичном небольшом холме, который называется Маунт-Элис.
Все в штабе знают, что Буллер ненавидит Уоррена.
Гаррик был уверен, что Уоррену поручили операцию, которую Буллер считает чрезвычайно рискованной, так что в случае неудачи Уоррен будет объявлен виновным, и ему придется уйти в отставку.
Но если эта операция удастся, все лавры пожнет генерал Буллер как главнокомандующий.
Гаррик легко разгадал этот ход мысли – на месте генерала Буллера он поступил бы так же.
Это тайное знание приносило Гарри глубокое удовлетворение – стоя на Маунт-Элис рядом с Буллером, он чувствовал себя его сообщником.
Он надеялся, что вскоре на Спайон-Копе начнется бойня и люди Уоррена в беспорядке отступят за реку. Он вспомнил, как однажды в офицерской столовой сэр Чарльз отозвался о нем как о «ненормальном и к тому же чертовски колониально ненормальном подполковнике». Пальцы Гарри крепче сжали бинокль, и он посмотрел на гору. И так погрузился в свои мысли, что не заметил сигнальщика, прибежавшего от фургона, в котором размещался полевой телеграф. Этот телеграф связывал штаб Буллера со штабом Уоррена за рекой.
– Сэр! Сэр! Донесение от генерала Уоррена.
Его настойчивый голос привлек всеобщее внимание. Все как один офицеры штаба опустили бинокли и повернулись к нему.
– Давайте! – выпалил Буллер, выхватил из рук посыльного листок и медленно прочел. Потом взглянул на Гарри, и в его выпуклых светлых глазах появилось непонятное удовлетворение, тайный заговорщицкий блеск, который едва не заставил Гарри улыбнуться.
– Что вы об этом думаете, Кортни?
Он протянул Гарри листок и подождал, пока тот прочтет.
– «Донесение от полковника Крофтона со Спайон-Копа. Если подкрепления не прибудут немедленно, все пропало. Генерал Вудгейт мертв. Что вы предлагаете? Уоррен».
– Кажется, сэр, – медленно заговорил Гарри, стараясь скрыть радостное возбуждение, – кажется, сэр Чарльз Уоррен готов впасть в панику.
– Да, мне тоже так кажется.
Теперь Буллер открыто злорадствовал.
– Я предложил бы послать ему сообщение, которое укрепит его дух.
– Согласен. – Буллер повернулся к сигнальщику и начал диктовать. – Гору удержать любой ценой. Ни шагу назад. Повторяю: ни шагу назад. Подкрепление – части из Миддлсекса и Дорсета.
Тут он заколебался и посмотрел на свой штаб.
– Что вы знаете об этом Крофтоне? Может он командовать на вершине?
Послышались возгласы отрицания, потом адъютант Буллера сказал:
– Сэр, для этого есть подходящий человек. Ачесон. Полковник Джон Ачесон. Помните, как он проявил себя при Коленсо?
Буллер задумчиво кивнул, повернулся к сигнальщику и продолжил диктовать:
– Надо поставить во главе солдат на вершине настоящего бойца. Предлагаю произвести Ачесона в генерал-майоры.
Трава перед траншеей примята из-за повторяющихся контратак, залита кровью тех, кто сумел добраться от бурских позиций до траншеи, и придавлена телами тех, кто не сумел.
Каждые несколько секунд над британским фронтом рвался снаряд, так что разрывы образовали бушующий лес, а шрапнель свистела, как цепы великанов. Джон Ачесон заставил себя встать, поднялся на бруствер и крикнул:
– Пошли, парни! На этот раз они нас не остановят!
В траншее под ним мертвые и раненые лежали друг на друге слоем в два-три человека, все они были в красной пыли. Та же пыль покрывала лица тех, кто посмотрел на Ачесона, когда тот снова закричал:
– Горнист, трубите атаку! Вперед, парни! Поднимем их на штыки!
Послышался медный настойчивый голос горна. Ачесон, точно тощий старый журавль, спрыгнул с бруствера и выхватил шпагу.
За собой он слышал смех десятков человек, смех не просто людей – безумцев.
– За мной! За мной!
Он сорвался на крик, и вслед за ним все выбрались из траншеи. Пыльные, потные призраки с налитыми кровью глазами. Их вопли и смех смешались со стонами раненых, перекрыли их и слились в дикий хор. Забыв про строй, расплескавшись, как пролитое масло, атакующие двинулись к вершине. Четыреста человек пробивались сквозь огонь разрывов и ярость «маузеров».
Ачесон споткнулся о труп и упал, подвернув ногу. Боль обожгла его оцепеневшие нервы. Он подобрал шпагу, встал и угрюмо захромал к груде камней, обозначавших вершину. Но и на этот раз они не дошли до вершины и были отброшены. Атака захлебнулась почти в самом начале. Напрасно Ачесон гнал людей вперед, напрасно махал шпагой и кричал так, что сорвал голос. Солдаты замедлили шаг, дрогнули, повернули и побежали по открытому, простреливаемому пулями склону назад к траншее. Багровый от гнева Ачесон ковылял следом. Он перевалился через бруствер и лежал ничком на трупах, выстилавших дно траншеи.
Рука дернула его за плечо, подняла, и он быстро сел, стараясь выровнять дыхание.
Он с трудом опознал склонившегося к нему человека.
– В чем дело, Фридман? – спросил он. Но ответ заглушили новый взрыв и безумные крики раненого в живот в траншее рядом с ними.
– Говорите.
– Гелиографическое сообщение от сэра Чарльза Уоррена, – прокричал Сол. – Вы произведены в генералы. Вы командуете на вершине. – И с улыбкой на пыльном, в дорожках пота лице добавил: – Отличная работа, сэр.
Ачесон в ужасе воззрился на него.
– Что с генералом Вудгейтом?
– Убит два часа назад пулей в голову.
– Я не знал.
С самого утра Ачесон не знал ничего о происходящем за пределами его участка фронта.
Все его существование сосредоточилось на ста ярдах простреливаемой шрапнелью и пулями территории. Он посмотрел на происходящую вокруг катастрофу и прошептал:
