представляют собой художественный совет театра.
— Всё равно! Что за костюмы? Что вы собрались исполнять? Танец? Вот и танцуйте! Но на кой чёрт нам на концерте посвящённом годовщине Октябрьской революции костюмы каких-то белогвардейцев? Вы соображаете, что вы мне предлагаете?
— А что вас смущает? — усмехнулся мальчишка. — Между прочим, это костюмы из того времени, когда Белой Гвардии ещё и в помине не было! И выбрал я их специально для того, чтобы напомнить зрителям об одной из славных страниц нашей истории! Рассказать о том времени, когда перед лицом грозной опасности все сословия Российской империи — и аристократия, и духовенство, и крестьянство с купечеством — все забыли на время о претензиях друг к другу и объединились! Напомнить людям о славе русского оружия, наконец! У Пушкина есть глубокая фраза: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно! Не уважать оной есть постыдное малодушие!» Так что, если угодно, это наш с девочками вклад в патриотическое воспитание! Память и гордость за свою историю и за своих предков — это то, что объединяет людей и делает их патриотами своей страны!
— Демагогия! Точно так же вы могли бы станцевать и в костюмах нашего времени!
— Это в солдатской гимнастёрке, что ли? — насмешливо фыркнул мальчишка. — Или в рабочей спецовке? Вы музыку-то эту слышали? Это «Вальс цветов» Чайковского! Чайковского, понимаете? А он, к вашему сведению, для солдат музыку не сочинял! И для матросов не сочинял! Он сочинял её для тех, кто умеет понимать красоту! Я, когда танцевал в Москве на конкурсе, своими глазами видел, у скольких женщин в зале глаза на мокром месте были! Они плакали, потому что поняли идею танца! А танцевали мы с партнёршей в бальных платьях! Не в рабочих спецовках, не в матросских бушлатах, а в красивых бальных платьях! Вы что, людей, которые к вам придут, за дураков держите? Если сами не понимаете красоту музыки и танца, то другим-то не мешайте!
— Кузнецов, Кузнецов! — вмешался Олег Иннокентьевич. — Чего ты раскипятился? Это рабочий момент! Сейчас всё решим!
Он обернулся к главрежу, который насупившись глядел на Кузнецова.
— В этом он прав, Анатолий Николаевич. Чайковского, как и Штрауса, можно танцевать только в бальных платьях! Для рабочих спецовок имеются другие музыкальные инструменты. Гармонь, например. Или балалайка. Если мы хотим порадовать зрителей действительно профессиональным исполнением классического танца, оставьте всё как есть. Я видел, как они танцуют. Поверьте, профессионалов столь высокого класса вы у нас в городе и области не найдёте. Эта будет та изюминка, которая сделает весь концерт! Ручаюсь!
— Давайте уж посмотрим, что они там предлагают! — не выдержала женщина из первого ряда. — Спорить можно бесконечно! Дело уже к девяти идёт, а у нас ещё три номера к просмотру! Сколько можно? Или уж отказывайте, или дайте им исполнить! Что воду в ступе толочь?
Главреж хмуро кивнул:
— Ладно, показывай, что у тебя там…
Саша довольно улыбнулся. Он тут же обернулся к девушкам и кивнул им, подзывая к себе. Повернувшись к Олегу Иннокентьевичу, он серьёзно спросил:
— Вы не могли бы нам немного подыграть?
— В чём?
Саша дождался девушек и начал объяснять.
— Секундное дело, Олег Иннокентьевич. Сыграете роль отца Катюши. Вы постоите на сцене рядом с ней, я подойду и спрошу вашего разрешения пригласить её на танец. Это всё! Вы мужчина статный и видный. Вам бы эта роль хорошо подошла.
Олег Иннокентьевич кивнул:
— Сделаю! Давай, рассказывай, что на сей раз придумал.
— Значит так! Увертюра длится сорок секунд. За это время мы с вами разыграем немую сценку. Идёт 1815 год. Война в Европе только что закончилась. Наполеон окончательно разгромлен, посрамлён и отправлен в ссылку. Офицеры русской армии начинают возвращаться домой. Я буду играть роль одного из них. Действие происходит в вашем доме в Петербурге. Ваша жена даёт первый послевоенный бал. Ей давно неспокойно. Младшей дочери уже шестнадцать, а достойной партии всё нет. Война спутала ей все карты. Поэтому бал. Жалко, что на роль вашей жены никого нету. Было бы адекватно, если бы вы с Катюшей стояли не вдвоём, а с вами рядом была бы ваша супруга. Ну да ладно. Полной адекватности всё равно не добиться…
— Я могла бы сыграть эту роль! — сидящая женщина поднялась со своего места.
Саша мельком оглядел её с ног до головы и кивнул:
— Да, вы тоже отлично подходите! И по возрасту, и фигурой, и лицом! Тогда слушайте! Вы вдвоём стоите в глубине по центру сцены лицом к зрителям. Катюша стоит рядом с вами вполоборота к залу. Ваш муж вполголоса что-то рассказывает вам. Вы, не глядя на него, киваете. Катюша к вашему разговору не прислушивается. Глаза её скользят по сцене. Я располагаюсь возле прохода за кулисы. При первых звуках увертюры, я неторопливо подхожу к вам, представляюсь и прошу разрешения пригласить вашу дочь на танец. В голове у вашего мужа мелькает: «… лет двадцать пять, ну, может, двадцать шесть, а уже подполковник! Хм, недурно. Прихрамывает и шрам на щеке. Воевал? Да, скорее всего. Ну что ж, пожалуй…». Вы же сами по отношению ко мне настроены скорее скептически, но тоже не против того, чтобы дочь показала себя в танце.
Он перевёл глаза на Олега Иннокентьевича.
— Ваша задача слегка нахмуриться, когда услышите мою просьбу, взглянуть на жену, дождаться того, что она пожмёт плечами, бросить взгляд на дочь и кивнуть мне в знак согласия.
Он обратился к Катюше:
— В то время, когда я общаюсь с твоими родителями, ты смотришь на меня прямо. Когда я поворачиваюсь к тебе, наклоняю голову и протягиваю к тебе руку, ты с секундной задержкой даёшь мне свою руку, и я веду тебя в центр сцены. Всё! Остальное мы покажем танцем! Возражения есть?
Все работники театра, в том числе и главреж, рассмеялись:
— У тебя уже всё расписано! Пойдём! — Олег Иннокентьевич направился к ступенькам, ведущим на сцену.
* * *
На сцене происходило настоящее чудо! Гибкий и сильный, как стальной клинок, парнишка одними пальцами правой удерживал талию юной девушки, во все глаза смотревшей в его тёмные, серьёзные глаза. Они летали, парили, замирали на миг и снова летели по сцене. Казалось, их ноги и вовсе не касаются пола, настолько легки были их движения.
Но не это поражало! Каким-то чудом все наблюдавшие за их танцем — и «родители» девушки, и высыпавшие на сцену из-за кулис другие артисты, и сидящие в первом ряду члены художественного совета — видели и другое.
Перед
