Mes II Grex — entrerent en lo fort de la silve, et li bon Normand vaillant et hardi n'orent pas paor d'aler apres, mes о grant cuer et hardement les secuterent, et li Guarani sont occis, et Puilloiz sont mort et Calabrois. (II, 25 p. 78). — Iterum in pugnam circa montem cui Piloso nomen est utrimque concurritur. Tandem ruentibus Guaranis, cadentibus Calabris, fugientibus — Grecis и т. д. (Leo Ostiensis, MG. SS. VII, 676).
Греки были окончательно разбиты, и сам Воиоанн был взят в плен. Дальнейший ход дел был тем более неудачен для Византии, что вскоре последовала смерть императора Михаила IV (10-го декабря 1041 г.) и затем — колебания в высших сферах государственной жизни, при чем нельзя было совсем ожидать каких-либо энергических военных действий. В руках Византийцев оставались только Тарент, Бриндизи и Отранто (Cedren. II, 547). Наконец, новый император Михаил V Калафат, утвердившись на престоле, решился на ту меру, которая всего скорее могла поправить дело. Он освободил из тюрьмы Георгия Маниака и снова отправил его в Италию. По Барийской летописи (MG. SS. V, 55), Маниак пристал к Таренту в месяце апреле 1042 года. Этим исправляются менее точные показания византийских источников, самого Пселла, по которым Маниак отправляется в Италию [302] по воле императриц Зои и Феодоры. Важно это в том отношении, что здесь заключается подтверждение наших прежних соображений о Гаральде Гардраде. Он не сопровождал Гюргия или Гирги во второй его экспедиции; ибо 20-го и 21-го апреля мы знаем об участии его в известных нам сценах мятежа и низвержения Михаила V. Следовательно, если теперь и после /88/ встретятся нам те или другие указания на присутствие Варягов в Италии, то это опять не будут спутники Гаральда Норвежского.
Георгий Маниак имел несколько важных успехов. Он взял в июне 1042 г. город Монополи и, вошедши в город Матеру, сурово наказал туземцев, изменивших византийскому государю. Но недолго пришлось Маниаку оставаться в Италии. Низвержение Михаила V и восшествие на престол (2-го июня) избранника Зои, Константина Мономаха, который, по разным личным счетам и отношениям, был ему прямым недругом, смутило Маниака и напугало его. Против него уже ковалась интрига при дворе. Взрыв был произведен дерзким обращением одного из доверенных лиц нового императора, отправленного в Италию, чтоб отозвать заслуженного и популярного героя Эдессы и Сицилии. Бешеный нрав Георгия Маниака не выдержал; он поднял руку с угрожающим жестом на презренного раба. Вскоре затем он сам провозгласил себя императором и переправился с войском в Булгарию (в феврале 1043 года).
Для нас важны некоторые указания на состав армии, которую успел собрать себе Маниак. Очевидно, что личность его возбуждала доверие и преданность во всех варварах, всегда уважающих силу и энергию. За ним последовало немало (французских) Норманнов, составивших потом особенный отряд в византийской армии (Маниакаты). При Острове Маниак пал, уже одержав победу, но застигнутый внезапным болезненным ударом. Часть его армии воротилась домой в соответствующие родные страны, другая перешла на сторону Константина Мономаха (Pselli hist. p. 142). В описании триумфа, в котором отрубленная голова Георгия была внесена в Константинополь, отмечаются меченосцы, жезлоносцы и те, [303] которые потрясают на правом плече секирами: ξιϕηϕόροι τινὲς καὶ ραβδοῦχοι καὶ οἱ τοὺς πελέκεις ἀπὸ τοῦ δεξιοῦ σείοντες ὤμου (Psell. р. 142 в конце). Последний признак указывает на Варангов; но остается не совсем ясным в изложении Пселла, суть ли это роды войска, перешедшие от Маниака, или же собственные люди Мономаха.
Конец истории Маниака дает нам повод спросить, что сделалось с Нордманном Гаральдом и его спутниками. Несомненно известно только одно, что в 1044 году Гаральд воротился на север и уже является действующим лицом в Скандинавии. Но он должен был воротиться чрез Киев, где он женился на дочери Ярослава. Есть, следовательно, /89/ прямое указание на то, что он ушел из Византии еще в 1043 году. Если бы связь его с Маниаком в самом деле была так прочна, как представляет это сага, то мы могли бы сказать, что он был в числе людей, воротившихся на родину после смерти Георгия. Во всяком случае, Гаральд едва ли мог оставаться в Константинополе весь 1043 год. [82] В июне месяце Русские, предводительствуемые сыном Ярослава Владимиром, угрожали Цареграду; союзниками Русских были «жители северных островов океана», то есть, Скандинавы. Очень возможно, что и Гаральд был в числе их, как зять Ярослава или еще только как жених Ярославны.
IX. Нашествие Русских на Константинополь и Варяги 1047 года
Поход Владимира Ярославича на Константинополь имеет не прямое отношение к нашему вопросу. Мы поэтому и не будем излагать того, что о нем известно из давно изданных источников. Но, исполняя данное обещание, мы приводим здесь рассказ Пселла (стр. 143–147), только недавно обнародованный и представляющий некоторые очень важные черты. [304]
«За низложением тирании (Маниака) последовала варварская война: русские ладьи (σκάϕη 'Ρωσικά), превышающие, так сказать, всякое число, прибыли в Пропонтиду, или тайком пробравшись мимо тех, которые должны были запирать (путь в нее), или, проложив себе дорогу силою; густое облако, поднявшееся с моря, наполнило столицу мраком. Дошедший в своем рассказе до этого места, я хочу объяснить причины, вследствие которых они произвели это морское движение и наступление, тогда как император ни в чем не показал себя их противником.
«Это варварское племя всегда питало яростную и бешеную ненависть против греческой игемонии (ἐπὶ τὴν ῾Ρωμαίων ἡγεμονίαν); при каждом удобном случае изобретая то или другое обвинение, они создавали из него предлог для войны с нами. Когда умер наводивший на них страх император Василий, когда брат его Константин совершил предназначенную ему часть века, и зять его принял власть, [83] они тотчас возобновили против нас /90/ старую вражду и вскоре начали готовиться к будущим войнам. Но и царствование Романа показалось им блистательным и славным, а сами они не были в порядке со своими приготовлениями (не успели довершить приготовлений). Когда же и Роман, прожив короткое время, оставил царство, и власть досталась какому-то неизвестному Михаилу, то они стали вооружать против него собственные силы и, решив напасть на нас с моря, нарубили вверху лесу, выстроили из него малые и большие ладьи, тайком в короткое время сделали достаточные приготовления и уже готовы были плыть на Михаила большим флотом. Когда все было у них устроено, и война уже должна была начаться, сам император предупредил их нашествие, расставшись с земною жизнью. Умер и преемник его, едва оставив след во дворце, а власть перешла к Константину. Хотя варвары и не имели против него никаких обвинений, могущих служить предлогом для войны, но чтоб их приготовления не оказались бесполезными, они подняли против него войну беспричинную: [305] такова безвинная вина их устремления против самодержца. Когда ж они, тайно пробравшись, очутились внутри Пропонтиды, то сначала полагали на нашу волю — заключить мир, если бы мы захотели заплатить им большую цену за этот мир; они определяли и число — именно тысячу статиров на каждую ладью, так чтоб условленно было, что не иначе отсчитаны будут эти статиры, как на одну известную ладью их. Они предъявляли такие желания или потому, что предполагали у нас какие-то золотые источники, или потому, что, решившись во всяком случае сражаться, (нарочно) выставляли неисполнимые условия, дабы война с их стороны имела благовидный предлог. Когда их послы не были даже удостоены ответа, то (варвары) так были дружно настроены и так надеялись на свою многочисленность, как будто они рассчитывали сейчас же взять город со всеми его жителями.
«А у нас в это время морская военная сила была совсем недостаточна; огненосные корабли были рассеяны в береговых областях, охраняя ту или другую часть империи. Император собрал какие-то остатки от старого флота и скрепил их; согнал потом в одно место тяжелые перевозные дворцовые суда (ὁλκάδας τε τῶν βασιλικῶν σηναγηοχώς), приготовил несколько триир (трирем), посадил на них боевых людей, снабдил корабли большим количеством влажного огня (δίυγρον πῦρ), выстроил их супротив варварских лодок, (стоявших) при гавани на другой стороне (καὶ ταύτας δὴ κατέναντι τῶν /91/ βαρβαρικῶν σκαϕῶν ἐπὶ τοῦ κατ' ἀντιπέραν λιμένος συντάξας), и сам, имея с собою некоторую избранную часть синклита, ночью остановился якорем в той же самой гавани несколько выше и, таким образом ясно предвозвестив варварам морскую войну, вместе с наступлением утра построил корабли в боевой порядок (κατὰ ϕάλαγγα). Варвары, со своей стороны, снявшись, как будто из лагеря и окопа, от противоположных нам пристаней (λιμένων) и выйдя на довольно значительное пространство в открытое море, поставив потом все свои корабли по одному в ряд и этой цепью перехватив (ξυνδήσαντες) все море от одних до других пристаней, построились так, чтоб или самим напасть на нас, или принять наше нападение. Не [306] было человека, который, смотря на происходящее тогда, не смутился бы сильно душою; я сам стоял тогда подле императора, — а он сидел на одном холме, слегка покатом к морю, — и был зрителем совершающегося, не будучи сам видим (ἐξ ἀπόπτου).
