Только дело у меня здесь есть. Смотри, ты, Яшка, от царской службы беглый, ты, Васек, — острожник-воришка, а я — от барыни-змеи сбег.
Еще немного чавканья. Я еле сдерживала дрожь.
— Ох, обижен я, обижен! Служил старому псу-барину, стерег добро. Он именье продал, меня оставил змее на расправу, барыне-чудачке. Я и ее добро стерег, никому спуску не давал, а она… За девку блудливую всю службу мою забыла. Осрамила перед всеми. Перед бабами, перед девками… ладно. Перед псами барскими и псицами, что в поместье остались. Перед Телепатрой, перед Ленорой, перед Тильдой! Я их из кутят выхаживал, учил наукам сторожевым да охотничьим. На их глазах меня на цепь посадили!
— Девки это? — несмело спросил Яшка.
— Сам ты девка! Суки барские, мною выпестованные! Плакали, глядя на меня, скованного, да и я слезы лил.
Судя по звукам, Ласкайка, выпивший с голодухи, заплакал и сейчас. Хотя плакать надо было бы мне…
За тонкой стеной гуляет бандитская шайка. Максимально опасная, так как возникла недавно и ей везет. Ее лидер, разбойник-дилетант, обеспечил полное повиновение подельников. Долгим путь этой криминальной звезды не будет, обязательно в скором времени кончится либо ножом в печень, либо пешим путешествием во глубину сибирских руд. Вот только сейчас у «звезды» есть страстное желание встретиться со мной. И я в относительной безопасности лишь потому, что этот пес-маньяк не спросил хозяина, что за барыня у него остановилась…
Прежде всего проблему придется решать. Хотелось бы верить, что злодеи упьются, всхрапнут на лавках и удастся пройти мимо, за подмогой. Но на этот вариант надежды мало. Главарь хитер, осторожен:
— Ты погодь, Яшка, за чаркой тянуться. Нам пораньше встать надо, да и не просто уйти…
Голос Ласкайки стал тише. Явно задумали провернуть дело в богатом трактире. Кому надлежало стать жертвой разбоя, знать не хотелось.
Может, упоить не количеством, а качеством? Я провела молниеносную ревизию аптечки, хотя и так помнила содержимое. Ну да, маковая настойка на месте. Влить в перцовку или анисовку — пожалуй, не почуют.
Самое главное — доставка. Мне из номера выйти нельзя: один взгляд Ласкайки — и баста, карапузики.
Кстати, надо бы пистолеты подготовить. Вот уж что использовать не хотела — уметь надо. Но пусть будут готовыми.
Выявилась еще одна проблема. Я поторопилась загнать в избу Лизоньку и Зефирку. Ребенок-то ладно, но собака начинала поглядывать на дверь, деликатно поскуливая. И была в своем праве: наступило время привычной вечерней прогулки.
Пришлось будить Павловну и все ей рассказать, а пока будила — приложила палец к губам. Старушка спросонок сначала только охала, но потом проморгалась, накинула на плечи поверх свободного темного капота драдедамовый платок и понимающе поджала губы. Между прочим, как выяснилось, про Ласкайку она слышала давно, пусть и на уровне легенды.
— А чего мне не сказала?
— Так думала, барин его с собой увез. Прости, Эммушка, сейчас выйду, передам штоф мальчишке-половому, пусть им поднесет.
— Бог в помощь, Павловна!
Нянюшка вышла, я стояла у чуть приоткрытой двери с пистолетом в руках — лучше слышать, что происходит, и быть готовой прийти на помощь.
Павловна направилась к стойке трактира, но дойти незамеченной ей не удалось.
— Это за что кикимора? — донесся голос Ласкайки. — Чья ты?
— Барыня едет на богомолье, — ответила Павловна.
— Ступай-ка сюда, расскажи, какие грехи замаливать будет, блуд али сребролюбие? — хохотнул Ласкайка.
— Винопитие тож, — заметил подельник, углядев бутыль.
Дело принимало нерадостный оборот.
И тут возле моих ног протиснулось что-то шерстяное и устремилось в зал. Почему «что-то»? Я поняла сразу.
Бли-и-ин, тут точно выручать придется. Не оставлю Лизонькину подружку на расправу маньяку.
— А это кто?
Голос Ласкайки изменился: сперва стал искренне озабоченным, потом — умильным.
— Девка… Девочка… Ще́ночка малая… Чистенькая, ласковая…
Раздалось повизгивание Зефирки. Я как будто увидела, как собака ложится на спину, а Ласкайка чешет ей живот.
— Смотрите, олухи, вот красота настоящая, вот верность-то! Будет барыне служить, потом ее, красавицу, выкинут, как состарится. Ох, собаченька, судьбинушка твоя моей горше. Почему тебя сукой зовут? Суки, они в сарафанах ходят да в платьях!
Я некстати подумала, что оказалась современницей философа Шопенгауэра. Выживу — найду его в Германии, спрошу, это он ли афоризм придумал: «Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак». Но этот урод, этот маньяк-душегуб следовал афоризму полностью.
— Добрый человек, — сказала Павловна, — дай собаке до ветра сбегать. Ей барский горшок не положен.
— А… Да, беги, ще́ночка…
Минут через пять Зефирка вернулась, отряхнув на меня снег. Следом — Павловна.
— Пока он собаку ласкал, а прочие злыдни смотрели, я трактирный штоф, почти пустой, на наш подменила, — гордо сказала она.
Я молча обняла няньку, заперла дверь.
— Ох, затворили красотку, — донесся вздох Ласкайки. — Налито уже? Ну, давайте, горемыки, по чарке да на боковую. Завтра дела важные.
Атаману не хватило самодисциплины — верно, расчувствовался. Чарок оказалось две, потом три. Пока штоф не прикончили, не остановились.
Через час я вышла сама, в накинутом на платье теплом капоте и тапочках на босу ногу, с заряженным пистолетом. Разбойники храпели на лавках, трактирщик дремал в зале.
— Жду, барыня, чтоб убрались, не созоровав напоследок, — шепнул он, — уж больно ватага сомнительная.
Я отозвала хозяина в его комнату. И там максимально официозным тоном сообщила, что один из ватаги — мой беглый крепостной, подозреваемый в поджоге, а судя по недавнему разговору — в душегубстве. Хозяин побледнел, разбудил мальчишку, послал в село.
Не прошло и часа, как явилась целая делегация во главе с сотским. Примчались и Касьян с Демьяном. Впрочем, такое численное превосходство оказалось ненужным. Мак сработал: ни один из троицы не пытался сопротивляться, когда им вязали руки.
Уф-ф-ф… вроде все хорошо. Одно плохо: сотскому объявиться пришлось, имя назвать. Засвидетельствовать, что вот этот душегуб — беглый дворовый мой, Митрий, Георгия сын. Бумаги подписать.
Да и прочие люди в трактире и из села хорошо меня запомнили. А пленение душегубов по свежим следам — дело достаточно громкое, чтобы народ принялся болтать.
Так что спала я этой ночью совсем немножко, чуть больше часа. Разбудил меня Демьян, сообщивший, что спешный заказ исполнен — возок на полозьях. Даже забирать не пришлось — примчался вместе с мастером. Я заплатила обещанное, дала премиальный рубль. После чего разбудила Павловну, мы быстренько перенесли в возок багаж, а напоследок я отнесла спящую Лизоньку.
Еще не рассвело, но ждать не буду. Благо развиднелось, луна высеребрила дорогу скатертью. И снег поутих, укрыв поля белым одеялом.
Сама сяду на один диванчик, на котором и Лизу уложу. На другой загоню Павловну, даже если старушка примется ворчать. Все едино, сна ни в одном глазу с таких-то нервов.
И вперед, в Москву. Чует мое сердце, что не ближе Первопрестольной мне мужа и справедливости искать.
Но почему в Москву?
Если признаться честно, в самом начале бегства я думала об одном: подальше от Голубков. Подальше уехать да поскорей выяснить, что за беда угрожает мне. Как от нее спастись? Надеялась обнаружить Мишу в уездном городе или хотя бы узнать, где он, и догнать.
Пару раз даже еле сдерживала истерику: ты где, муж, найденный и потерянный? Почему тебя нет рядом, когда ты так нужен! Мне не справиться одной!
Но справляться надо. И даже смириться с тем, что встреча с мужем откладывается неведомо на сколько. Ладно, я большая девочка. Справлялась год? И дальше разберусь.
Окончательно убедил меня в этом разговор с сотским при расставании. Злодеи были не просто крепко связаны — Ласкайку едва ли не спеленали веревками. Что же, человек сам выбрал путь душегубства, неудивительно, что люди боятся такого, жить хотят.
— Барыня, я велел их сиятельству Михаилу Федоровичу передать, как вы помогли сельскому миру убивцев заарестовать. Ведь он…
Что-то в тоне сотского меня насторожило.
— Михаилу Федоровичу — это нашему земскому исправнику? — спросила я, будто не расслышав «сиятельство».
— Да бог с вами, барыня. Тому, кто недавно вице-губернатором назначен, — пояснил сотский. — Недавно нарочный приезжал, просьба была, коль вы появитесь, так гонца послать в уезд, сообщить его помощнику. Вроде как беспокоятся их благородия, расположение искреннее к вам имеют и озабочены дюже вашим благополучием.
На этом месте у него даже лицо
