жёнам.
— Это же какое-то варварство — уничтожать женщин и детей! — невольно вырвалось у Юдина.
— Вы плохо читали газету «Правда», товарищ младший политрук! — нахмурился Лехтерев. — Это не варварство, а государственная политика германских нацистов!
В общем, к 17 часам вечера 21 июня в Высоко-Литовске осталась лишь комендантская рота да редакция дивизионной газеты. Сам штаб перебрался в усадьбу Сапеги-Потоцкого в Высоком. Но надолго он там явно не задержится: штабные связисты уже присматриваются к хаткам в деревушке Волковичи севернее Высоко-Литовска. Насколько знал Юдин, не осталось ни души и в полковых полевых лагерях, бывших обиталищем подразделений дивизии ещё 15 июня. По сути, вымер и сам городок: какими путями население узнало о стучащейся в двери войне, и на выезд из Высоко-Литовска тянулись подводы, целые семьи шли с тележками, а особо рисковые, несмотря на усилия единичных городских милиционеров, пытались ехать даже на подножках и сцепках проходящих через станцию редких поездов.
Выглянув в окошко, Юдин увидел, как напротив здания исполкома началась какая-то непонятная суета, а к полуторке, приехавшей со стороны Верховичей, придерживая на ходу наган, порысил милиционер. Любопытство взяло верх, и он вышел к машине. Ещё когда он подходил, задний борт грузовичка раскрыли, и он увидел лежащие в кузове четыре трупа, одетые в чекистскую форму.
— Они две подводы возле Каролина остановили, а тут мотоциклисты. Хотели их пропустить, а те сами потребовали у этого предъявить документы. А потом без разговоров этих из пулемёта… Я мимо ехал, они мне этих в кузов забросили и велели в милицию сдать! Это что же получается? Наши уже друг друга бить начали?
— Не наши это, а скорее всего, диверсанты! Мотоциклисты документы этих передали? — напустился милиционер на шоферюгу.
— Ой, совсем забыл! — хлопнул себя ладонью по лбу водитель.
— Ну вот, я же говорил — диверсанты! — чуть ли не обрадованно объявил милиционер. Вон, у этого, лейтенантом прикидывавшегося, наклейки в удостоверении нет!
Значит, всё-таки сработала хитрость особистов.
— Виктор, Юдин! — окликнул младшего политрука старший лейтенант комендантской роты Ларионов, с которого когда-то и началось знакомство Юдина с 49-й дивизии. — Что там произошло?
— Похоже, наш мотопатруль на диверсионную группу под Каролиным напоролся. У старшего наклейки не оказалось.
Старлей переговорил с милиционером, потом ножом вспорол галифе одного из убитых и махнул рукой подчинённым.
— Разгружай! Точно диверсанты: в труса́х вместо кальсонов!
Пока бойцы таскали покойников в подвал отделения милиции, Ларионов подошёл к Виктору и закурил.
— В казарму ночевать не ходи. Нас предупредили, что немцы в первую очередь будут военные городки обстреливать.
— Да я и не собирался. Хотел в здании редакции переночевать: нам же с самого утра придётся редакционные задания получать.
— Вот и ночуй в редакции. Только, как начнётся, спросонья не мечись по улице, а заляг где-нибудь под стеночкой. Лучше — наружу выскочи: мало ли, куда немецкий подарок может угодить.
— Думаешь, и досюда добить могут?
— Из пушек вряд ли, а вот какой-нибудь шальной бомбёр что-нибудь уронить — запросто! Так что спи вполглаза!
— Да разве ж в такую ночь уснёшь?
— Это точно, — мрачно вздохнул старший лейтенант. — Я потому и в наряд сегодня напросился, чтобы не мучиться ожиданием. Ладно, будь здоров, политрук! Будем живы — увидимся!
В ночь на 22 июня командир лёгкого крейсера «Красный Кавказ» капитан 2-го ранга Алексей Матвеевич Гущин остался ночевать на корабле. И даже не столько потому, что его жена с сыном уехали к родственникам в Москву. С 15 июня Черноморский флот находился в состоянии полной боеготовности, были полностью запрещены все увольнения на берег, а трубы кораблей сочились лёгким дымком: кочегары поддерживали давление в котлах, чтобы по первому же приказу любой из них мог выйти в море.
Мало того, вчера на совещании у адмирала Октябрьского был оглашён приказ Наркома ВМФ Кузнецова, в котором говорилось: войне быть! Сегодня ночью около 4 утра германские войска перейдут границу на всём её протяжении от Балтийского до Чёрного моря, а немецкая авиация нанесёт бомбовые удары по важнейшим промышленным центрам на западе СССР, военным аэродромам и… главной базе Черноморского Флота Севастополю.
Именно поэтому почти все крупнейшие корабли ЧФ снялись с якорных стоянок и рассредоточились вдоль побережья от мыса Тарханкут до Балаклавы, а несколько эсминцев вышли в открытое море. «Красный Кавказ» почему-то не получил приказа выйти из Севастопольской бухты и продолжал стоять на якорной бочке.
С верхней палубы было видно, что непроглядную южную ночь пробивали лишь свет из окон, горевших кое-где в городе, синие стояночные огни боевых кораблей да отблески дежурного освещение на мостике крейсера.
Здесь, на палубе, в 2:45 Гущина и разыскал дежурный по кораблю:
— Товарищ капитан 2-го ранга, с берега получена радиограмма: операторы приёмных станции радиоулавливателей самолётов, установленных на мысах Херсонес и Тарханкут, обнаружили неизвестную групповую воздушную цель, идущую с запада. Приказано подготовиться к отражению воздушной атаки.
— Боевая тревога! Корабль к бою и походу изготовить! Приготовиться к отражению воздушной атаки!
Дежурный повторил приказ командира в поступившую на «Красный Кавказ» всего пару месяцев назад карманную радиостанцию, и тотчас зазвенели колокола громкого боя, а корабельная трансляция продублировала его слова.
Ходу до боевой рубки — всего две-три минуты, и уже в не й помощник командира капитан-лейтенант Агарков встретил Гущина докладом:
— Корабль к бою готов!
Затих топот матросских башмаков по стальным трапам и палубам, лишь время от времени до боевой рубки доносились приглушённые команды командиров зенитных орудий да журчание хорошо смазанных механизмов наводки «зениток», ищущих крадущиеся в чёрном небе цели.
Невыносимо медленно, как капли смолы по сосновому стволу, ползли минуты, но ничего не менялось. Часовая стрелка уже переползла тройку, а минутная одолела большую цифру «1». И тут район 35-й батареи осветила яркая вспышка, затем вторая, третья, четвёртая… У Гущина замерло сердце: неужели «неизвестные» самолёты нащупали этот мощнейший узел береговой обороны?
Но нет. Вспышки, подсвечивающие поднимающиеся клубы дыма, не гасли, а быстро уносились куда-то в небо. И вот далеко над морем что-то полыхнуло так, что затмило все эти всполохи с мыса Херсонес. Четыре вспышки на 35-й батарее — четыре взрыва над морем. Ещё пара минут, и снова на Херсонесе дважды полыхнуло, а вскоре небо озарилось мощными вспышками взрывов. Лишь после этого до «Красного Кавказа» начали доноситься раскаты прозвучавших над морем взрывов.
— Отбой воздушной тревоги, — прошипел
