Порта, несмотря на неумолимо надвигающийся упадок, все еще вела завоевательные войны. Через пятнадцать лет после Лепанто османы выступили против Генуи и после шестилетней войны отобрали у нее Корсику. Одновременно они осаждали испанские владения на Сардинии и Сицилии, но здесь потерпели неудачу. Вполне возможно виной тому стало переключение внимания Мурада на персидские дела. Впрочем, время Сардинии пришло чуть позже, хотя Сицилия так и осталась под властью креста.
А если бы победил дон Хуан? К чему это могло привести? Тысячи тысяч судеб сложились бы иначе. Самым невероятным образом. Ясно одно — любой человек, щедро одаренный Всевышним, без сомнения, проявил бы себя, независимо, под крестом он рожден или полумесяцем. Скажем, не завоюй османы Корсику, великий полководец, янычар-ага Нурали Мустафа мог бы стать, к примеру… французским генералом. Pourquoi pas?
Рассказ написан на конкурс, проводившийся на ФАИ (форум альтернативной истории) в период 16.09.13–07.10.13. Действие конкурсных рассказов происходит в мире, образовавшемся в результате данной развилки:
Войска Колчака прорвались за Вятку, после чего фронт Красной армии рухнул. Взяв Москву и Петроград, Колчак выигрывает Гражданскую войну. Монархия не восстановлена. Учредительное собрание созвано, но под давлением адмирала принимает решение установить в стране диктатуру (формально на переходный период, который однако затягивается). После еще нескольких лет войны и разборок, Колчак становится единоличным Верховным правителем России. Кровавый диктатор/просвещенный правитель (нужное подчеркнуть) находится у власти до самой смерти (1946 год).
— Венчается раб Божий Игорь, рабе Божией Елизавете, во имя Отца, и Сына, и Святаго духа, аминь!
Стоило закрыть глаза, именно этот момент, как наяву. Почему он? Какая связь? Про такие говорят — самый счастливый в жизни. Был ли он счастлив в тот январский день? Безусловно, о чем тут еще думать. Господи, наиглупейший вопрос, чушь какая-то в голову лезет…
В тот день меж голых черных ветвей лениво пропархивали редкие снежинки. Крупные, жесткие, колючие. Но на земле почти нет снега, мостовая едва припорошена. Все, что нападало в декабре-январе, растаяло без следа за две недели оттепели. А сейчас снова ударил мороз. Хотя, какой это мороз — так, морозец. Не зима тут, в Нью-Йорке, одно недоразумение. То снег, то дождь. В России в это время вьюги, метели, сугробы по пояс…
Американцы удивлялись, что русские, едва сводящие концы с концами, отмечали свои праздники, умудряясь устраивать балы, на которых появлялись при параде, тратя на фраки и вечерние платья большую часть своих жалких сбережений. Янки поражались манерности этих высокородных нищих — русские целовали своим женщинам руки, американкам же просто пожимали. Здесь говорили исключительно по-русски и по-французски, демонстративно игнорируя английский, несмотря на присутствие немногочисленных приглашенных американцев.
Впрочем, их с Лизой свадьба была не слишком пышной и многолюдной. Уже в двадцать третьем ряды русских эмигрантов поредели, многие потянулись обратно на родину, почуяв перемены.
Игорь этого не замечал. Невеста в пушистой белой шубке, а он во фраке, без пальто и шляпы. И не холодно ему, хотя изо рта пар валит. Кто-то тогда нес восторженную чушь, что, дескать, молодых любовь согревает. Наверное, так. Да, он был в тот день счастлив. Наконец, после стольких мытарств, устраивалась жизнь. Появились деньги, соратники. И Лиза счастливая — глянешь сердцу горячо так, что никакой мороз не страшен! Как они кружились тогда в вальсе, зная, что все внимание — им. Десятки пар глаз смотрят на них, но ничего вокруг нет, только Лиза и он, двое. И хотелось кричать от восторга, словно он вернулся в беззаботное детство и летит с крутой ледяной горки в сугроб. Пусть весь мир подождет!
Это и есть счастье?
Да. Наверное…
Вот именно. «Наверное». Давай, Игорь, обмани сам себя. Расскажи в очередной раз, что ты действительно счастлив. Отец умер в девятнадцатом, так больше и не увидев сына. Сестры не приехали, хотя он несколько раз писал им, звал к себе, рассказывал, как ему тут хорошо, что жизнь налаживается. Врал им и сам себе. Танюша родилась в апреле восемнадцатого, но он этого не увидел, уже в марте он стоял на палубе маленького английского парохода «Опорто» и с грустью наблюдал, как в дымке исчезает Мурманск. Он сбежал от еще не рожденной дочери. Несчастный ребенок, ни отца, ни матери при живых родителях…
А что потом? Будущее в розовом цвете — в Америке ценятся люди живого ума. Развитая страна, не тронутая чудовищной европейской войной и всеобщей разрухой. Он непременно будет там востребован. Не может не быть. У него есть знания и самое главное, что особенно важно на первом этапе — есть имя. Он знаменит.
К осени двадцатого Игорь совершенно расстался с иллюзиями и снял самую дешевую комнату за шесть долларов в неделю. Деньги стремительно заканчивались. Он старался тратить на еду не более восьмидесяти центов в день, сильно исхудал, хотя и прежде не отличался даже намеком на полноту. Питался одной кашей из бобов и кофе.
И никаких перспектив. Никому он не нужен. С невероятным трудом удалось найти работу учителем математики.
Но он не сдавался и не унывал. Постепенно с деньгами стало получше. Он познакомился с Лизой, школьной учительницей, дочерью русского офицера-пограничника. Тогда, в двадцатом, когда Игорь был на мели, именно в школе и свел Господь вместе двух горемык. Три года они встречались до свадьбы. А недавно Лиза, буквально светясь, сообщила ему, что ждет ребенка.
Вот это — счастье? Ну конечно, как же может быть иначе. Он расцеловал жену, подхватил на руки, закружил. Потом пошел на работу, но в тот день все валилось из рук. Из головы никак не шла маленькая девочка Таня, которую он видел лишь на паре фотографий, присланных сестрой Ольгой.
— Как мы его назовем?
— Кого? — он вздрогнул, возвращаясь к реальности.
Лиза приподнялась на локте, заглянула ему в глаза.
— Игорь, я тебя в последнее время не узнаю. Ты стал рассеян, суетлив. Ты где-то далеко от меня. О чем ты думаешь? О своем ящике?
— Лиза, это не ящик.
Он встал, натянул было отутюженную женой белоснежную сорочку, подумал и повесил на спинку стула. Нет, при параде сегодня не стоит, хотя день во всех смыслах особенный. Пусть будет обычная рабочая клетчатая рубаха.
— Вот я об этом и говорю. Ты совершенно несносен. Витаешь в облаках, а стоит мне потянуть тебя назад — раздражаешься. Тебе на нас наплевать?
Ну вот, опять…
— Нет, — бросил он через плечо, — как ты не понимаешь? Это вся моя жизнь! Сейчас или никогда! После
