думал, он будет смесью профессора Фон Брауна из «Назад в будущее» и рукастого расхристанного алкоголика.
Но нет. У него на рабочем месте был удивительный для человека, заявленного как гений, порядок. Чистая, как у примерного лаборанта, одежда. Он был довольно молод и коротко острижен.
Даже свой бутерброд он аккуратно ел на какой-то скатёрке. Невероятное количество инструментов висело по известной одному ему системе, ничего не валялось, не было пятен на верстаках и столах, посреди мастерской не были разбросаны шестерни от раскуроченного полгода назад двигателя.
Короче, Иннокентий меня очень приятно удивил. С другой стороны, работа с макрами, их удивительными способностями, скорее всего, требовала совершенно особенного подхода к работе.
— Здравствуйте, Вы Аркадий? Меня баба Нюка предупреждала…
— Да, я — это он. В смысле… будем знакомы.
А вот рукопожатие у него было весьма крепким, практически как слесарные тиски, не соответствующим такому обманчиво интеллигентному виду.
С другой стороны, вроде бы невооруженный на вид рабочий всё же может иметь в кармашке ключ «на тридцать два». Нельзя недооценивать рабочих.
— Итак, что Вам угодно? — предвкушающе потёр руки Иннокентий. Свою работу он, видимо, искренне любил.
— Да так, — с лёгким звоном поставил на стол мешочек макров. — Шайтан-машину нужно собрать. Две. Давайте начнём с той, что понятнее.
* * *
— Итак, Вы требуете рассмотреть своё дело в экстренном порядке, — судья, и это, к моему огромному сожалению, был не Лещёв, спрашивал меня, не отрываясь от прочтения моего ходатайства.
— Именно так.
— Потому что… — довольно-таки непрозрачно намекнул на мою возможность продолжить свою мысль судья, а представитель фискальной службы аж заёрзал на своей жесткой скамеечке.
— Потому что, — тут же достаточно напористо продолжил я,- невозможность разрешения в самом скором порядке этого вопроса означает, что очень дорогостоящий паровоз всё также останется в ненадлежащих условиях хранения, без должных мер по консервации, без использования специального состава, которым он должен быть покрыт, с прогрессирующими следами ржавчины, разрушениями корпуса и механизмов.
— Мы возражаем! — вяло запротестовал представитель фискальной службы, полноватый неуверенный в себе молодой парень.
— Кто это, мы?
— Ну, ответчик, фискальная служба.
— Молодой человек, — судья в лёгком раздражении поднял глаза от текста моего ходатайства, — по делам об обжаловании действий и бездействия есть заявитель и заинтересованные лица. Это не исковой порядок, тут нет истца и ответчика. И потом, что это за выкрики с мест? Попрошу впредь снизить уровень балагана.
Представитель фискальной службы немедленно заткнулся.
— Итак, — продолжил судья, положив моё ходатайство на стол, — решаем процессуальный вопрос. Ходатайство об ускоренном порядке рассмотрения. Представитель заинтересованного лица, встаньте, пожалуйста.
Я уже стоял, теперь мой оппонент тоже встал с явным неудовольствием на лице, словно школьник, который не желает получать двойку, но к этому уверенно всё идет. Кстати, в этом он не ошибался.
— Ваше мнение по заявленному ходатайству стороны Скоморошинского, представитель заинтересованного лица.
— Ну… я бы хотел, чтобы судья сам посмотрел и увидел, что никаких проблем у паровоза нет.
— Вы, — арктически-ледяным тоном осведомился явно недовольный судья, — желаете заявить о выездном судебном заседании в место расположения предмета спора?
— Ага.
— Что значит «ага»? Представитель! Если желаете такое заявить, то возьмите бумагу и напишите ходатайство, да подайте, как того требует процесс. Я делаю Вам замечание. В суде не говорят «ага» и суд совершенно точно Вашу работу за вас делать не будет. Сейчас рассматриваем ходатайство… Вы, вообще, его читали? Вам же экземпляр вручили перед заседанием, под подпись.
— Ну… я…
— Ваше мнение по ходатайству? Представитель, уведомляю, что у Вас есть такие варианты — поддерживаю, возражаю, на усмотрение суда. Вы, вообще, учились где-то юриспруденции?
— Конечно, у меня есть диплом.
Ответ был невероятно своеобразным и очень многое говорил про моего «коллегу».
— Ну, так что скажете? — продолжал уверенно давить судья.
— Возражаю против ходатайства.
— Молодец, — одобрительно кивнул судья, пряча язвительную усмешку. — А почему?
— В смысле?
— В коромысле! — раздражённо хлопнул по столу судья ладонью, постепенно теряя терпение. — Вы должны мотивировать. Обосновать. Почему Вы «против»? Ну, что я из Вас всё клещами тяну?
Мой оппонент озадаченно моргнул и затем нахмурился.
— Да потому, что требования заявлены… какие-то непонятные. И представитель Скоморошинского хочет того, что не написано в нашем налоговом кодексе!
— А какое это имеет отношение к рассматриваемому ходатайству? — немедленно встрял я. — Мы сейчас решаем процессуальный вопрос, а не по существу. Процессуально, я прошу рассмотреть в короткие сроки. Вы же знаете сроки рассмотрения и порядок?
— Ну…
— До полугода. За это время механизмы заржавеют, будет причинён ущерб, — уверенно напирал я при лёгком попустительстве со стороны судьи (потому что я не должен встревать со своими аргументами, сбивая сторону с толка). — Значительный ущерб уже есть. С течением времени он станет ещё большим, мы затребуем возмещения из казны. Вы хотите причинить ущерб казне?
— Я? — ошеломлённый оппонент открыл было рот, потом закрыл и посмотрел на меня с неким подозрением.
— Вы! Не имейте привычку возражать просто потому, что ходатайство заявлено противоположной стороной. Но и уговаривать я Вас не стану. Возражаете, что ж, Ваше право. Обоснуйте.
— Я…., — он снова попытался наскоком штурмовать это высокоинтеллектуальное нагромождение.
Где-то на интуитивном уровне, парень явно был не дурак и понимал, что если ускорение нужно мне, значит, оно идёт вразрез с его интересами и далее, с интересами его ведомства. Но, при этом, формальное воззвание к сохранности казны, на которое я ссылался в ходатайстве (кстати, зря он его даже бегло не прочитал, а расслабленно созерцал шевеление ветвей дерева на улице), тоже нужно было чем-то опровергать, а это у него не получалось.
Опять-таки, он не догадался оспорить само по себе
