теперь уже бандюков. — Видел кого еще здесь?
— Не, — мотнул головой Митька, скривился от боли и потер шею. — Только эти.
— Встать можешь? — спросил я. — Может, наверх пойдем?
— Посижу еще покамест… — снова скривившись, почти простонал Митька.
— Это что, какие-то ваши конкуренты? — спросил я.
Митька глянул на меня исподлобья и задумчиво поскреб затылок. Наверное, слово «конкуренты» не понял.
— Рассказывай давай, что с тобой случилось, — я присел на пыльное пальто. Адреналин отпустил, сразу навалилась усталость.
— Пришлые это, чужаки, — сказал Митька. — Явились всего дней десять назад. Церкву обнесли. Старого Гришку-кучера порешили, это он в этом доме раньше жил…
Рассказчик из Митьки был так себе. Он перескакивал с пятого на десятое, словарный запас чуть больше, чем у сторожевой собаки. Но суть я уловил. Приехали эти бандюганы откуда-то издалека. И сходу устроили беспредел — вламывались в дома местных, брали, все, что хотели. Убивали даже. Моим соседям, которые тоже вполне себе криминальные элементы, такое поведение не очень понравилось. Мол, не по-людски как-то. Грабить надо богатых, куркулей всяких зажиточных, которые и так не обеднеют и быстро нового добра себе натащут, взамен утраченного. А забирать у нищих последнее — это мерзость какая-то. Но в центр эти пришлые не совались. И фрицам на глаза старались не попадаться. Митьку отправили «понюхать воздух», поболтать с новенькими, может быть, узнать что-то про них. И те вроде даже сначала сделали вид, что на контакт идут, а потом, когда Митька расслабился, дали ему в чан, связали и сунули в подпол. Несколько раз устраивали допросы и били. Спрашивали, кто его послал, требовали назвать адреса и имена подельников. Но интересовало их не только это. Еще им хотелось знать все о домах, на которых встречался знак полукруга. И старая железнодорожная ветка их тоже очень интересовала. Но Митька оказался парнем несговорчивым, побои его особенно не впечатляли, так что он ничего им не рассказал. Просто из вредности.
— А что еще за знак полукруга? — спросила Натаха, успевшая за время Митькиного рассказа сбегать наверх и принести керосиновую лампу. Батарейки у фонарика почти совсем сдохли.
— Да шут его знает, — Митька пожал плечами. — Ну, есть на некоторых домах такой. На очень старых домах. Что значит — понятия не имею. Но видел, конечно. А рассказывать все равно не стал, вот еще… Они бы все равно меня убили. В живых после такого не оставляют.
— После какого еще «такого»? — насторожился я.
— Да приходил к ним один, — искривленный рот Митьки скривился еще больше. — Длинный такой, черноволосый, с бородкой козлиной. Они его за глаза называли Оглобля. Только в лицо ничего такого… Мелким бесом рассыпались. Как я понял, они не сами в Псков приехали, а по чьему-то указанию. И тут где-то есть их хозяин. А этот Оглобля приносит указания. Нерусский, говорит смешно так, пшекает будто.
— Поляк? — быстро спросил я.
— Не разбираюсь я в них, — насупился Митька. — А пожрать там наверху есть? А то у меня уже пузо к спине прилипло.
— Нет там ничего, картошка только сырая, — сказала Наташа.
— А в тех ящиках? — спросил Митька и мотнул головой куда-то в сторону.
— В каких еще ящиках? — я еще раз осмотрел подпол. Пустые деревянные полки, пара стеклянных банок с неведомым содержимым, здоровенный короб с проросшей бледными стеблями прошлогодней еще картошкой. И какой-то хлам, типа пальто этого вонючего, на котором я сейчас сидел.
— Да как же? — нахмурился Митька. — Сегодня же вечером этот Оглобля приезжал, судя по их разговором — на телеге. И они в подпол спустили какие-то ящики. И точно никуда не выносили.
— Откуда ты знаешь? Ты же без чувств валялся, когда мы тебя нашли, — спросила Наташа.
— Ничего не без чувств, много ты понимаешь! — огрызнулся Митька. — Шевелиться я уже не мог, но глаза и уши-то у меня остались! Говорю же, приехал Оглобля. Привез товар. Эти его выгрузили и в подпол спустили. А обратно не выносили.
— Но никаких ящиков здесь нет… — Наташа тоже осмотрелась. Потом перевела взгляд на Митьку. Сочувствующий такой, так только женщины смотреть умеют. Кажется, сейчас потреплет Митьку по свалившимся в колтуны волосам и скажет: «Все будет хорошо, ты только не плачь».
Так. Вообще меня тоже смутило, что в весьма даже жилом и даже обжитом помещении — шаром покати. Будто эта банда принесла только чай и воды из соседнего колодца натаскала. Что-то же они ели. Не куревом же питались. Вставать не хотелось, но я все равно поднялся на ноги вышел на середину, прихватив керосинку за петлю. Потолок невысокий, я почти головой упираюсь. Я поводил лампой туда-сюда. Метнулись тени полок и банок. Ничего. Стены из красного кирпича, подгнившие доски полок и короба под картошку. Все.
Или нет? Что-то зацепило мое внимание, и я еще раз провел лампой. Тени. На той стене, что за за полкой, кирпичная кладка вовсе никаких теней не отбрасывает. Будто нарисованная…
— Саша, нам надо уходить отсюда, — вздохнула Наташа.
— Подожди чутка… — я двинулся к этой странной стене. Ну точно! Никакой это не кирпич! Это лист фанеры, который какой-то весьма талантливый художник разрисовал под кирпич. Да хорошо так разрисовал! Если бы не тени эти самые, я бы даже может и внимания не обратил. — Подержи лампу!
— Ты что-то нашел? — Наташа метнулась ко мне.
— Еще не знаю… — пробормотал я, пытаясь подцепить раскрашенный лист фанеры. Ага, вот эти плашечки, оказывается, не сплошные, и если их повернуть… Оп! Я сдвинул фальшивую стену в сторону.
— Ничего себе… — прошептала Наташа.
За фанеркой обнаружился полукруглый свод из дикого камня, и его явно построили много раньше, чем этот барак. Крутые ступеньки уходили куда-то вниз, в темноту.
— Дай-ка… — я забрал из рук у Наташи лампу и шагнул в мрачный зев древнего подвала. Лестница оказалась короткой и быстро привела меня в обширное длинное помещение. Вот оно уже выглядело куда более жилым, чем полуразрушенный дом наверху. У стены сколочены добротные нары, на которых в беспорядке валяются шерстяные одеяла. Стол. К нему пришпилен большой лист бумаги. А вот и ящики…
— Идите сюда! — крикнул я.
На этот раз Митька нашел в себе силы подняться. Спускался по лестнице он, придерживаясь за стену и периодически морщась от боли. Но ноги его держали.
Первым, на чем сфокусировалось его внимание, была открытая банка тушенки и мешок с сухарями, которые кто-то из местных обитателей бросил прямо на нарах вместе с одеялами. Он резво запрыгнул туда и набил рот едой без всякой брезгливости.
— Патроны! — воскликнула Наташа, присев рядом с коробками. — А это…
Наташа открыла ящик и принялась перебирать
